Сияние

Jane Evans

Но отвары не помогали, хотя Гермиона говорила обратное, выпивая уже третью чашку целебного чая и лёжа на софе под широкой тёплой кофтой Джонатана, которую то сбрасывала, то натягивала вновь. Она просто не хотела расстраивать Элен, которая целый день крутилась рядом и, очевидно, беспокоилась за её здоровье. А Гермиона в это время, наблюдая, как та то измельчала травы, то грела воду, то готовила новые компрессы и накладывала их ей на лоб, размышляла, что, наверное, причина её состояния всё же кроется в другом.

Она не хотела думать об этом постоянно, но снова и снова мысленно возвращалась ко вчерашнему поцелую. Думала, а правильно ли это – целовать мужчину, когда сердце только недавно

отпустило другого, которого уже нет в живых? Что бы сказал Гарри, если бы узнал, что она позволила вчера себя поцеловать спустя два неполных месяца после смерти Рона? Что бы он сказал, если бы узнал, что этот кто-то – Регулус Блэк? В голове не укладывалось. Просто не могло уложиться, что она снова что-то чувствует и чувствует это к Регулусу. Не то чтобы Гермиона не могла в него влюбиться, но… Но это был Регулус Блэк, брат Сириуса и формально человек, который старше на двадцать лет, а биологически – младше на два года. А если им удастся отсюда выбраться, что она скажет? «Добрый день, я побывала за Аркой и нашла себе там парня? Кстати, Рон умер у нас с ним на глазах, так что, может, рассказать, как это было?»

Ужасно. Скорее всего, вчерашний поцелуй был самой ужасной ошибкой, какую она могла совершить, но… Как же ей понравилось её совершать.

– Не кори себя.

Сначала Гермиона предположила, что ей послышалась. Но когда она подняла удивлённый взгляд, Элен, невесомо присев на краешек софы, тихо повторила:

– Не кори себя, Гермиона, за чувства к Регулусу.

Это был шок. Настоящий шок: что Элен впервые с ней заговорила. Что она вообще заговорила.

– Но откуда… – начала Гермиона, медленно принимая сидячее положение и ощущая, как кровь раскаляет щёки до предела.

– Я вижу это, – слегка кивнула Элен и еле заметно улыбнулась. – Ты сегодня часто прикасаешься к губам. Он их целовал?

Стыду Гермионы, помноженному на ошеломление, не было предела. Но как только она посмотрела в глаза Элен, наполненные такими теплом и нежностью, что сомнений не оставалось: та поймёт, что-то внутри Гермионы рухнуло, и она рассказала. Она практически на одном дыхании выдала всё, что по капле наполняло душу каждый день, а теперь и вовсе переполнило её. Элен держала Гермиону за руку, а Гермиона не могла остановиться и говорила, так много говорила: о Роне, о Регулусе, о запутанных чувствах, в особенности о чувстве вины, которое её терзало. А в конце, когда она, выдохшись, наконец подняла взгляд на Элен, то задала вопрос, на который больше всего хотела услышать ответ:

– Подскажи, что мне делать?

Луч полуденного солнца разрезал полумрак и красиво освещал лицо Элен, на котором блуждала загадочная улыбка. В хижине по-прежнему пахло травами, а над кокосовой чашкой, которая стояла на тумбочке возле софы, всё ещё закручивался слабый дымок, что говорило – отвар ещё не совсем остыл.

Элен склонила голову набок и, немного помедлив, мудро изрекла:

– Жить дальше, Гермиона. Вот, что тебе нужно делать. И если твоё сердце хочет снова полюбить – не запрещай ему.

Элен совершенно точно не была способна на ложь, а потому Гермиона легко приняла её совет как нечто правильное, позабыв про любые «но». В конце концов, все самые сложные проблемы всегда имеют простое решение, ведь правда? И, наверное, Рон и Гарри действительно были бы рады, если бы знали, что у Гермионы появился шанс обрести счастье.

Слышался приглушённый шелест листьев, журчание водопада и чьи-то далёкие шаги, а Гермиона смотрела на неё – такую молодую, прекрасную Элен, в чьей причёске и одежде – старомодном светло-русом каре и платье с низкой талией – чувствовался дух начала прошлого века, и думала, что Элен тут совсем не место. Ей бы жить по ту сторону Арки, проживать

настоящую жизнь, которой она, со своей добротой и искренностью, была достойна. Ей бы растить детей и готовить им самые вкусные травяные отвары, а потом, как подрастут, давать вот такие простые, но мудрые советы.

Элен ненавязчиво гладила её по руке, и в этом прикосновении было столько заботы и какой-то нерастраченной материнской нежности, что Гермиона не удержалась:

– Ты могла бы стать прекрасной матерью, Элен. Разве ты не веришь, что отсюда можно выбраться?

Та слегка покачала головой, грустно улыбнувшись.

– Пока я чувствую, что нужна здесь, я никуда не уйду, Гермиона. В этом мы очень похожи с Флавиусом: он и мы с Джонатаном единственные, кто чувствует, что попал сюда неспроста. В этом наше предназначение: быть здесь и помогать таким, как ты, случайно оказавшимся за Аркой и нуждающимся в успокоительном отваре или чае, сбивающем температуру, – с доброй усмешкой коснулась она её лба. – Кстати, жар почти спал.

– Но если мы решимся, – выпрямилась в спине Гермиона, облизнув пересохшие губы. – Если все мы решимся уйти за сияние, вы же с Джонатаном пойдёте с нами?

Элен замерла.

– Если я почувствую, что сделала здесь всё, что могла, то…

Она не договорила – только приподняла уголки рта в подобии улыбки и замолчала.

Возможно, Гермионе почудилось, но глаза Элен светились.

Впервые или снова, но они светились надеждой.

Гермиона думала об этом всю дорогу до водопада, вспоминала полуулыбку Элен, а потому улыбалась сама. Почему-то ей казалось, что этим разговором не только Элен помогла ей, но и она помогла той что-то осознать, а может, хотя бы мысленно решиться на то, о чём раньше Элен и подумать не могла.

Взглянув на солнечные часы, сооружённые Флавиусом, Гермиона убедилась: сейчас возле водопада никого быть не должно. Жизнь за Аркой была подчинена кое-какому графику: не считая традиционных ужинов у костра, во время которых присутствовавшие обычно рассказывали истории из жизни, проведённой по ту сторону Арки, у каждого было назначенное время купания и маленькая обязанность. Так, Регулус, Флавиус и Джек рубили дрова, разжигали костёр и несли вахту возле Арки. Джонатан делал лекарственные смеси и собирал всё необходимое для них в лесу, а ещё иногда помогал Гермионе с Элен готовить и придумывать новые рецепты, чтобы хоть как-то разнообразить их скудный рацион, состоявший из фруктов, ягод и орехов, а ещё – из одной на всех плитки шоколада, которой вечно было мало.

Гермиона подошла к кромке озера, затем, оглядевшись, убедилась, что никого поблизости нет: насколько она знала, все мужчины были заняты тем, что таскали дрова, которые Флавиус с Регулусом на днях накололи на несколько месяцев вперёд. А потому она, не задумываясь, стянула с себя всю одежду и, взглянув на своё никак не меняющееся нагое тело, подумала, что если бы она так питалась в обычной жизни, то уже давным-давно весила бы минимум на двадцать фунтов меньше.

Войдя в ровно настолько прохладную, насколько требовала её разгорячённая кожа воду, Гермиона едва не застонала от блаженства и погрузилась в неё с головой. Вынырнув, она не спеша поплыла на спине к водопаду, любуясь плетёной, украшенной яркой зеленью крышей, которую создала природа, и наслаждаясь тем, как напряжение постепенно покидает тело, а взамен приходит желанное спокойствие. Но только став под струи водопада, ощутив, как с тяжёлым напором воды в реку утекают, растворяясь в ней, последние жалящие сомнения, остатки боли и вины, она почувствовала настоящую гармонию. Гермиона и сама словно растворилась в этом водопаде, став частью природы, пока подставляла лицо под прохладные струи и ощущала себя невероятно живой.