Скандальное красное платье
Шрифт:
И как разочаровывались они все, когда узнавали правду.
Даже его собственный сын смотрел на него настороженно и печально, как будто он тоже надеялся найти того человека, того легендарного героя. Дэш пнул в сторону разбросанную одежду, глянул на валявшийся старый вахтенный журнал. Книга была заполнена отчетами и рекордами, которыми он никогда не хвастался, случаями, когда он думал, что ни он, ни команда, ни «Цирцея» не выживут.
Но они выжили, и вместо того чтобы назвать его удачливым сукиным сыном, кем он и был на самом деле, его провозгласили героем.
«Я
Вот человек, который хочет, чтобы мир забыл его точно так же, как он желает забыть мир, говорило отражение. Покачав головой, он подошел ближе, пальцы коснулись холодного безразличного стекла. Оно лишь отражало то, что видело, не заботясь, что отражение станет шоком для зрителя, скажет правду, которая никому не понравится.
Дэш не узнал себя. Мутные глаза, кое-как подстриженные волосы, завязанные в старомодную косичку. А лицо рассказывало его историю красноречивее, чем любая ложь Нейта.
Его сын не лгал леди Филиппе. Он действительно похож на смерть. В зеркале виднелся только намек на того заносчивого упрямца, который поцеловал ее на прощание в Холлиндрейк-Хаусе и думал увидеться с ней через две недели.
Неудивительно, что она в ужасе шарахнулась от него. Он напоминал нищего из трущоб Севен-Дайалс. Для полноты картины не хватало только оловянной чашки да выпавших зубов.
– По крайней мере, зубы у меня еще все целы, - пробормотал Дэш, потирая подбородок, покрытый недельной, а то и двухнедельной щетиной.
– Ты рассуждаешь как старик, - упрекнул он себя.
Он не так уж стар, не на последнем отрезке жизни, и не собирается передавать команду этому заносчивому щенку, своему сыну.
Но Дэш знал и другое. Пока он выглядит так, будто готов переселиться к морскому дьяволу, она будет болтаться тут до тех пор, пока он не протянет ноги или не продемонстрирует, сколько еще под руинами здоровья и сердечности.
Он им обоим покажет, выставит дураками.
Она увидит мужчину, которого оставила, и пожалеет о каждом дне, который провела в Мейфэре как принцесса… виконтесса… или… за какой там титул она себя продала. Дэш усмехнулся. Его не волнует, что она подумает. Он лишь хочет, чтобы она убралась с его судна и из его жизни. И чтобы сделать это, нужно, чтобы все знали, кто здесь хозяин.
Не размышляя, Дэш потянулся за бутылкой, которую всегда держал поблизости, но дрожащая рука наткнулась на пустоту. Тогда он вспомнил, почему поднялся на палубу. Потому что бутылки не было и его жажда, внутренняя пустота, которую он никогда не мог заполнить, толкнули его на поиски…
И что он нашел? Ее! На своем судне. У него внутри все скрутило, ноги ослабли. Прижав дрожащую руку к груди, он скрипнул зубами.
Да, пришло время заканчивать мятеж: на борту его судна и в его сердце.
Пиппин вышла из каюты, настроенная что-то сделать. Что именно, она понятия не имела, но ей не нравилась идея еще двадцать дней прятаться от своего прошлого в тесной каюте, пока они не доберутся до Балтимора.
Задумавшись о своих планах или об их отсутствии, она не заметила в коридоре моряка и налетела на него, ткнувшись в его широкую грудь, когда судно поднялось на волне и палуба качнулась, лишая равновесия.
Мужчина поймал ее и прижал ближе, его ноги твердо стояли на поднимавшемся и падавшем судне, словно качка столь же естественна, как нежное баюканье матери. Он держал ее за локти уверенно и надежно. Пиппин ничего не могла с собой поделать, она цеплялась за него, чтобы обрести равновесие, но ее сердце внезапно отчаянно заколотилось.
Это походило на сцену из бесконечных пьес, которые они давным-давно сочиняли с кузиной Талли. «Моральная дилемма Имоджин, или Пират ее сердца». О Господи! И вот она снова Имоджин, хотя вряд ли она невинная девственница, похищенная пиратом, оказавшаяся в его объятиях и дрожавшая от чувств, каких «она не понимала, но горела нетерпением узнать».
В ее ушах зазвучали голоса ее детей. В ее возрасте следует быть невосприимчивой к таким вещам, давно перестать дрожать, как глупая дебютантка. Но она не могла с собой справиться.
Этот мужчина с сильным торсом и властно расправленными плечами стоял перед нею подобно герою из мечты. Аромат моря ударил ей в ноздри, пробираясь в легкие, и, к ее изумлению, это не брызги проникают через открытый люк, так пахнет от моряка.
Это все равно, что оказаться в объятиях самого Нептуна, потому что от этого человека пахло морем с намеком на примесь смолы и мыла. Это был мужской запах, которого она столь долго не знала, от которого по телу пробежала дрожь желания.
Боже милостивый! Ее словно волной окатило, и, к своему ужасу, Пиппин ближе наклонилась к нему.
– Осторожнее, Цирцея, - прошептал мужчина.
– Эта качка несколько резковата для леди вроде вас.
Дэш!
Ее взгляд метнулся вверх, и она оказалась лицом к лицу с тем самым человеком, которого пришла искать. Растрепанный оборванец, которого она увидела на палубе, исчез, на его месте возник пират, которого она помнила. Немного старше, но это был Дэш.
Выбритый и вымытый, с упрямым квадратным подбородком. И хотя его зеленые глаза не искрились озорством или проказливой самонадеянностью, как она помнила, в них появился чувственный свет, опасный взгляд мужчины, который точно знал, что хочет, и всегда получал это.
Он назвал ее Цирцеей, своей сиреной. И он был пиратом, которого она стремилась выманить на берег. И даже теперь в моряке с темными волосами, завязанными в косичку по старой пиратской манере, с красным платком на голове, она почти видела пирата, который украл ее сердце. На нем не было только великолепной шляпы, как в ту ночь, когда она встретила его.
Ее сердце пробудилось к жизни, пустившись вскачь от воспоминаний о его объятиях, поцелуях, его жарких атаках.
Она думала, что он чувствовал ту же страсть, вспыхнувшую между ними, так же реагировал, потому что его губы чуть приоткрылись, голова наклонилась, будто он собирался украсть поцелуй… потом он замер, всматриваясь в ее лицо, словно тоже искал женщину, которую любил.