Скандальное красное платье
Шрифт:
Дэш нежно поцеловал ее, потом отстранился и осторожно начал развязывать аккуратные бантики ее наряда, делая паузу на каждом, словно ожидая, что она запротестует.
Как будто она могла! Пиппин едва держалась на ногах, едва дышала. Ее губы припухли от его поцелуев, кожа горела, колени дрожали, а сердце… трепетавшее от желания, сердце билось короткими и отрывистыми толчками, от которых перехватывало дыхание.
Внутри она вся вибрировала. Ее женское естество ждало большего. Да… она хотела гораздо большего.
Медленно он спустил с ее плеч
Но ничего подобного. Пиппин попалась в ловушку, наблюдая, как в его глазах разгорается желание, как он с тоской смотрит на нее.
Не имеет значения, что она голая, дело в мужчине, в мужчине, которого она полюбила с первого взгляда, в мужчине, который смотрел на нее с вожделением, желал только ее.
А она хотела только одного - отдаться ему.
Его рука мучительно медленно прошлась от ее ключицы до соска. Пиппин хватала ртом воздух. Дэш наклонился и взял в рот сосок. От легкого прикосновения его зубов Пиппин буквально затрясло, он посасывал ее грудь, дразня языком сосок, пока тот не отвердел. Пробужденная им страсть заставляла ее дрожать от желания.
Она покачивалась на носочках, ухватившись за него. О небо! Неужели это возможно?
Да, возможно.
– О, Дэш!
– задыхалась она.
Ее пальцы зарылись в его темные волосы. Он обхватил огрубевшими руками ее ягодицы и притянул ближе, прижимая к налившемуся мужскому естеству. Дэш шевельнул бедрами, и она задохнулась, почувствовав прикосновение его копья.
Отстранившись, Дэш смотрел на нее. «О, наконец!» - хотелось выдохнуть ей. Он собирается подхватить ее, бросить на кровать и взять ее. Как в пьесах, которые они сочиняли с Талли… И теперь, когда Пиппин понимала, что это значит, она была счастлива стать его жертвой, охотно ждущей погибели.
Но он медлил, окаменев, потом закрыл глаза, на лице появилось болезненное выражение.
– Пиппин, я не могу сделать этого.
А потом сделал то, чего она меньше всего на свете хотела.
Он отстранил ее.
Глава 8
Пытаясь отдышаться, Дэш не осмеливался открыть глаза. Вида его Цирцеи, нагой и полной желания, достаточно, чтобы соблазнить его… погубить ее.
Он поднял халат и протянул ей, не смея поднять на нее глаза.
Что, черт побери, он здесь делает? Она леди и к тому же невинная. Ну… почти невинная, и недолго ею останется, если он будет продолжать в том же духе.
Разве она не понимает, что слишком хороша для таких, как он? Явно нет. Эти доверчивые глаза глядят на него с желанием и, хуже того, с любовью.
Нет, вряд ли это хуже. Поскольку, если быть честным, он тоже любил ее. Он любил свою Цирцею с тех пор, как увидел ее на том проклятом берегу в Гастингсе, хрупкую девушку в самом пробуждении женственности.
Но теперь, через четыре года, все было по-другому. Их страны воюют. Они должны быть врагами. И ей бы остаться той кисейной барышней, которая соблазнила его украсть поцелуй с ее сладких губок… а не превращаться в соблазнительную женщину, прекрасный облик которой будет преследовать его до конца дней.
Одни только ее доверчивые глаза должны были удержать его на расстоянии. Поскольку однажды они увидят всю правду о нем, и она возненавидит его, возненавидит себя за то, что отдала ему свое сердце, свою невинность.
Томас Дэшуэлл, человек, который якшался с врагом, грабил, брал все, что хотел, не мог взять то, что она так наивно и невинно предлагала.
Не мог!
Ее пальцы впились ему в плечо с силой, противоречившей ее хрупкому облику. Может, на вид она наивная и доверчивая, но Дэш знал правду о ней. Она страстная женщина. Она может считать себя слишком невзрачной для красного шелкового платья, но Дэш знал, что однажды она наденет роскошный наряд огненного цвета и бросит вызов любому, кто встанет у нее на пути.
Она близка к этому даже теперь, когда повернула его и всматривалась в его лицо в поисках ответа.
– Дэш, что я сделала? Что она сделала?
– Ничего, - сказал он. Все так сложно. Но он не собирался ей этого говорить.
– Я должен уйти.
Слова- то он мог произнести, но ноги едва ли послушались бы его, они будто вросли в пол, и тело бунтовало: жаждало остаться с нею и заниматься любовью.
Пиппин прильнула к нему, словно увидев в его глазах внутреннюю борьбу, его протесты ее нисколько не волновали. Закинув руки ему на шею, она тянула его к себе, чтобы поцеловать, уговорить его вернуться туда, откуда не будет возврата. Ее поцелуй больше не был нерешительным, ее шелковистый язык дразнил его рот.
Нет! Нет! Нет! Дэш пытался протестовать, отстраниться, но она крепко держала его, прижимаясь нагой грудью к его рубашке.
Он взглянул вниз. Когда, черт возьми, Пиппин стянула с него куртку? Она валялась на полу рядом с ее халатом.
Дэш застонал. Это его вина. Он раскрепостил это темпераментное создание своими поцелуями, своими прикосновениями. Он открыл этот ящик Пандоры, выпустил на свободу желание, и теперь ее не обуздать.
Никогда.
Невинная и доверчивая леди Филиппа, впустившая его в свой дом, в свое сердце, позволившая ему пробудить в ней страсть, исчезла. Вместо нее появилась женщина-пират, завоевательница. О, она знала, какой властью обладает, и не позволит ему уйти.
Но он уйдет, клялся себе Дэш. Ему нужно уйти. Он должен. Если продолжить это безрассудство, он погубит их обоих.
– Пиппин, я не могу. Это безумие, - говорил он, пытаясь отстраниться, но она не отпускала его, обвив одной рукой, а другой вела по его груди к поясу брюк. Потом - Господи, помоги!
– ее пальцы сомкнулись вокруг его копья, поглаживая и исследуя сквозь грубую ткань, пока Дэш не подумал, что сойдет с ума.
Но не ее бесстыдные прикосновения добили его, не гулко стучавшая в его ушах кровь, заглушавшая доводы разума.