Скандинав
Шрифт:
— Ну-у, — староста пожимает плечами. — Прав ты, пожалуй, князь, раз правда у каждого своя, то истину надобно судебным поединком искать. Пусть боги покажут, кто правду говорит, а кто кривду.
Я напрягаюсь — судебным что? Каким еще поединком? Что за хрень очередная? То, что хрень — у меня сомнений нет, потому что от лица Доброжира отливает красный цвет, значит, голова ситуацию вновь под контроль берет и рассчитывает в свою пользу дело выправить. Понять бы только в чем этот самый судебный поединок заключается? Типа адвокат против обвинения? Или как тут
Собравшиеся, которые уже запутались в происходящем — довольно гудят. Им идея решения затянувшегося спора через судебный поединок нравится.
— Воспользуешься правом на поединок? — Доброжир обращается к Мирославу. — Или признаешься таки, что рожь бил и на голод селение наше обрек?
— Воспользуюсь, — соглашается тот в эту же секунду. — Я ржи в глаза видеть не видывал! И слово даю, что не портил ничего!
— Тогда пусть нас боги рассудят!
Староста находит в толпе дреговичей того самого брюнета с фингалом и подзывает его к себе.
— Иди ка сюда, Павлуша.
— Я? — Павлуша растерянно выходит в центр лобного места. — А чего я то…
— Как чего, ты свидетелем у нас идешь, — говорит Доброжир. — Твои слова, что этот Мирослав нечистый? Вот и отвечай.
Одновременно берет у одного из княжеских дружинников копье и вручает оружие брюнету.
— Э…. — протягивает брюнет.
— Надо, Павлуша, — берет его за плечи голова. — Он без оружия и с кривдой пришел.
Брюнет к копью примеряется, пытается понять, как оно в руке сидит. По лицу его вижу — сам напуган до смерти, но раз Доброжир сказал, раз кривду этот пришлый говорит…
— Готов? — спрашивает Доброжир у Мирослава с усмешкой на устах. — Без оружия то правду доказывать сдюжишь? Или на свою нечистую силу будешь уповать?
— Готов, — Мирослав уверенно кивает, хотя на его лице усмешки не наблюдается, понимает, что в поединке против вооруженного противника он обречен. Просто от удара копьем умереть быстрее и сели так можно сказать, проще, чем на костре прогорать.
Брюнет становится в боевую стойку, Мирослав с ноги на ногу переминается — искусству кулачного боя он не обучен. Но надо отдать должное близнецу, смерти своей он смотрит прямо в глаза.
Дреговичи берут возле драчунов плотный круг, а князь, голова и дружинники из круга напротив выходят. Теперь все внимание толпы к судебному поединку. Я понимаю, что если ничего не предпринять, то брюнету (каким бы неумелым он не был) хватит одного удара, чтобы моего давнего знакомого на тот свет отправить. Так может ну его… в смысле не вмешиваться в этот сыр-бор? Я типа сделал все, что только мог и все от себя зависящее? И не такой уж мне друг этот Мирослав, чтобы дальше надрываться… не? У меня внутри все как обмирает. Решение я принимаю стремительно.
Нет, долги я свои возвращать до конца привык.
Опять выхожу в центр круга, на ходу меч вытаскиваю и между брюнетом и близнецом становлюсь.
— Мирослав, — близнецу говорю. — Я буду твоим представителем в судебном поединке, раз свидетельствовать за тебя взялся.
— Куда ты лезешь… — слышу шепот головы.
У брюнета от моих слов глаза на лоб лезут. Вижу, что Доброжира князь останавливает — голова хотел выскочить обратно в круг. Могу представить, как ему моя очередная выходка не понравилась. Среди собравшихся повисает гробовая тишина. А Мирослав не дурак, бочком-бочком и отходит подальше от меня и брюнета. Драться то теперь мне.
— Оно тебе надо за кривду лезть? — рычит брюнет.
Ответить он мне не дает — слова оказываются сказаны для замыливания глаз. Следом прилетает стремительная атака — дрегович делает прямой выпад, метя ударом копья в мою грудь. Разумеется, что боец из меня, как из обезьяны программист, но меч поднять успеваю и заблокировать удар тоже. Похоже, что прав был Сергей Бодров, когда говорил — сила в правде! Так вот сила сейчас на моей стороне. Я во время удара успеваю самую малость повернуть туловище и сместиться, когда раздается лютый металлический скрежет — острие копья влетает в мой меч! Лезвие ударяет меня плашмя по лбу, и я делаю несколько шагов назад, получив огромный шишак. Но брюнет, из которого тоже боец так себе, бежит дальше, теряет равновесие, падает и заодно одевается на собственное копье, как медведь на рогатину.
Хрясь!
Ударяется солнечным сплетением и задыхается, как рыба выброшенная на берег. Древко копья под его весом ломается и защищаться брюнету больше нечем. Он быстро приходит в себя и озадаченно смотрит на свои руки, переводит взгляд на меня. И так туда-сюда несколько раз. Брюнет совершенно не понимает, что ему делать. Я же времени не теряю — настигаю своего противника по судебному поединку, опуская лезвие своего меча на темную башку.
Может оно и стоило попытаться выйти из резко изменившийся ситуации без крови. Объяснить все божьим промыслом, который доказал невиновность Мирослава. Но у меня как занавес перед глазами рухнул.
Меч с легкостью раскраивает брюнету голову, как ножницы разрезают податливую ткань. Уже бездыханное тело падает на землю, и лобное место обильно заливает кровью.
Я стою, все также крепко сжимая меч в руках, видя как растекается из раны поверженного противника кровь.
Уже в который раз за сегодняшнее собрание, на площади повисает тишина, но мне кажется, что теперь она как-то по особому леденящая и недружелюбная. Как еще, если на глазах селян я убил одного из местных собственными руками? Это тебе не грибочки по округе подъедать, пусть и последние.
Тяжело дышу, полагая, что ничего хорошего теперь меня точно не ждет и дреговичи на меня обозлятся.
Однако, какого же мое удивление, когда Доброжир, выйдя из кольца, вдруг начинает хлопать в ладоши со словами:
— Ну что встали — расходимся! Не виновен Мирослав! Боги рассудили!
— И как понять, что с рожью на самом деле стало… — слышу причитания от селян, которых подобный исход с брюнетом не шибко устроил.
— Потом, все потом! — отвечает Доброжир. — Еще соберемся, еще разберемся.