Сказание о Маман-бие
Шрифт:
— Аманлык я, самой ханши старший брат. — Говоря это, он и впрямь верил, что здесь в ханском дворце ждет его сестричка Алмагуль.
Стражники, смеясь, быстро-быстро заговорили между собой, не обращая ни малейшего внимания на чудного бродягу. Хотя в дороге Аманлык не раз объяснялся с узбеками, сейчас он не понимал ни слова из их разговора и наконец, потеряв терпение, крикнул:
— Каракалпак я!
— Калпог? — спросил один из стражников, потешаясь.
— Не калпак, а каракалпак. Это не меня так зовут, а народ мой: каракалпак!
Оба стражника громко захохотали. В обиде схватился было Аманлык за меч, да вовремя одумался, опустил руки. Одинокий, в чужой стране, что он мог сделать против этих краснорожих, до зубов вооруженных людей?!
Между тем неподалеку остановился какой-то оборванец, чуть не до земли согнувшийся под тяжестью огромного мешка, лежащего у него на спине. За ним поспешал толстяк в нарядном халате с белой чалмой на голове, обутый в новые ичиги с блестящими калошами, — похоже, бай.
— Из каких ты мест, каракалпак? — спросил носильщик, едва переводя дыхание.
— Из Нижних, — ответил Аманлык.
— Иди-ка помоги мне! — попросил тот, сбрасывая мешок на землю. Бай тоже остановился неподалеку. Человек с мешком обтер лицо полой рваного халата и молвил тихонько, чтобы бай не услышал:- Эх ты, дурень! Чем кричать: «Я каракалпак», говорил бы: «Я несчастный ишак». Вот я тоже каракалпак. А кто я теперь? Ишак. Вон хозяин стоит, от жары ручкой обмахивается. А я? Чем я лучше осла? Поднеси хоть малость мой мешок, я передохну. А потом мы с тобой поговорим.
Аманлык молча взвалил мешок себе на спину, и хотя устал с дороги, он был сильней своего нового знакомца и быстро пошел вперед, мелкой перепелиной походкой, обгоняя и самого бая, поспешавшего вслед воробьиным скоком.
— Шошма! Шошма! Не торопись! — крикнул бай, отставая.
— Не бойсь, господин, не рассыплю, — ответил Аманлык, путая узбекское «шошма» (не спеши) с каракалпакским «шашпа» (не рассыпь).
Бай не понял, что Аманлык сказал, а носильщику невдомек, что он узбекского слова не знает: «Сам еле жив, а еще шутит, несчастный!» И, смеясь, покрутил головой.
— Куда бежишь? Иди потихоньку! — крикнул по-каракалпакски.
Аманлык сбавил шаг.
После того как они донесли поклажу бая и, получив положенную плату, возвращались восвояси, носильщик рассказал пришельцу о себе, мешая каракалпакские слова с узбекскими:
— Зовут меня Косымбет, а бухарцы говорят «Кошмат». А мне что? Пусть как хотят называют. Сам я из Верхних Каракалпаков, с Сырдарьи. Здесь нас, каракалпаков, с тысячу душ. Гляди, вон гора виднеется, — Косымбет указал на вздымающуюся в дымке утреннего тумана далекую гору. — Вот у подножия ее мы и живем. У каждого семья. Забот хватает. Ходим в город на заработок. Сегодня-то мне повезло. На хлеб, конечно, я не заработал, а на куырмаш — жареную джугару — нам с женой да детьми на целый день хватит, — добавил он, легко перебрасывая с руки на руку маленький мешочек джугары, которую получил от бая за то, что тащил ему с добрую версту огромный чувал с базара. — А ты чем занимаешься?
— Вот ты зовешься каракалпаком, — сказал Аманлык, — а говоришь не то по-каракалпакски, не то по-узбекски.
— Ну и дурень! — рассердился Косымбет. — Коли не будешь говорить на языке хозяина, то и работы вовек не сыщешь. Скажи спасибо, что я хоть как-то по-каракалпакски еще маракую, чтобы ты мое слово понял.
— Да-а-а, — протянул Аманлык, подумав про себя, что, хоть он и объяснил стражникам свое дело как есть, они его, видно, все-таки не поняли.
— Пойдешь в аул — сам увидишь, — продолжал Косымбет, — дети наши все говорят по-бухарски. Уже сорок лет, как мы здесь поселились. Мы среди местных жителей что капля воды в озере, — нас даже и не заметно. А тебя-то как занесла сюда судьба? Землицы, что ли, пришел просить у хана?
И Аманлык рассказал ему, зачем пришел в Бухару…
— Ха! — удивился Косымбет. — Оказывается, умом тронулся ты, джигит! Да если каждый каракалпак свои потери искать пойдет, ни одному на месте сидеть не придется!
— Нет, Косымбет, в своем уме я… А вот ты знаешь здешние порядки, расскажи, как можно к Хану пробиться?
— Пойдем к нам в аул — сам все поймешь.
— Это как?
— А вот побудешь у нас, и все тебе станет ясно. Мы с тобой вместе будем ходить на поденщину. Поработаешь, язык свой поломаешь — научишься со стражниками объясняться, сунешь им в лапу, а без того во дворец пройти не надейся.
— Ну, коли так, веди меня к себе в аул, Косымбет.
Хотя Верхние каракалпаки и стали оседлыми, но в жизни мало чем отличались от Нижних. «Несчастный народ мой, довольствуешься ты помоями, как бродячая собака!»- с горечью думал Аманлык. Ничем не мог он помочь, ничего не мог посоветовать соотечественникам, кроме исполнения указа Маман-бия: «Умножайте семьи свои, — во множестве сила!»
— Множество — великое дело, — вторили ему старики.
Но никто не торопился выполнять указ. И тех-то детишек, что уже были, прокормить трудно, где уж тут думать об умножении голодных ртов. Да к тому же и сам Аманлык был занят своим делом, заботой о том, чтобы проникнуть за ворота ханского дворца.
Арк был окружен заколдованным тесным кругом алчных людей, и преодолеть путь к приемной хана было труднее, чем выучить незнакомый язык. Люди эти облепили дворец, как плотная кожура луковицу. Чтобы содрать хоть один слой кожуры, надо сунуть в руку набольшему этого слоя. Без того на пути твоем скрестятся копья, а то и мечи, и шагу вперед не ступишь.
Чтобы заработать на взятки ханской охране, Аманлык, сначала вместе с Косымбетом, а потом и один не покладая рук трудился на поденщине. Он и грузы таскал, и дровами промышлял, и воду носил, и нужники чистил…
Священный и преславный город Бухара, хотя и вмещал в свое бездонное нутро многоязычные тысячи приезжих, торговцев, караванщиков, дервишей, хотя и славился множеством своих домов, улиц, базаров и просторных площадей, казался Аманлыку сумрачной темницей; он задыхался в четырех стенах глиняных дувалов, под каменным навесом низких потолков, томился, как дикий конь в тесном загоне.
Еле дотянул он до новой весны, когда, с накопленными от скудного своего заработка жалкими крохами, снова появился перед воротами дворца.