Сказания земли Ингесольской
Шрифт:
— Она еще не трава. Она еще мясо. Вкусное, — старик причмокнул. — К ней бы водки.
— Присмотрись, — с презрением сказал Линере. — Она не трава, да. Неужели не видишь?
Узкие глаза старика совсем закрылись, на лице появилось озадаченное выражение.
— О, — проскрипел дед. — Правда твоя.
Куница Сегулен сморщила острый нос.
— Вон оно что, — прошипела. — Теперь понимаю. И почему воду вылила, и почему шерстинку с порога смела, и почему иголка в воротнике… Чует, паршивка. Хаари в ней на ноготь, а чует.
— На ноготь — это ты верно говоришь, — произнесла женщина с родимым пятном. — Пока. Будет больше.
Красавец с завязанными глазами встал, поклонился хозяйке дома.
— Благодарю за угощение, Гынче, пойду.
Засобирались и остальные. Вставали, кланялись, выходили. Ирена поклонилась тоже, выскочила на двор, забыв о землянике. За спиной раздался треск и влажный хруст.
Оглянулась.
Крыша просела, провалилась, серое трухлявое дерево покрылось пятнами мха, лестницу перекосило, ступени проломились, двери и вовсе не было. Потянуло гнилью и смрадом. Сквозь пролом в крыше падал солнечный луч на длинный сверток из истлевшей кожи. Рядом, в тени, угадывались еще два таких же.
От догадки стало нехорошо. Пробил озноб, аж зубы лязгнули.
Вышла со двора, миновав замшелый вал — руины забора. Сквозь деревья проглядывали очертания еще одной постройки, и еще…
Долгий Лог.
Погребальные срубы.
В свертках — хозяева.
Гости исчезли, растворились в воздухе, только над головой мягко хлопнули крылья огромной совы, да между поросших серым лишайником стволов мелькнул рыжий хвост.
Тропа свернула раз, другой и пропала из-под ног.
К Тауркану надо идти на юго-восток, понять бы только, где он, этот юго-восток. И далеко. И колени дрожат.
Села прямо на землю под ель, прислонилась головой к смолистому стволу. Все еще не верилось, что жива.
Но, кажется, я теперь для них не добыча. Хоть на ноготь, а тоже хаари — и будет больше… Ланеге, это ведь ты? Твой отпечаток… или…
Соткался из лесных теней, опустился на колени, прижал крепко.
— Ты опоздал, — сказала Ирена, обнимая его за шею.
— Прости, — ответил он. — Пойдем.
Помог встать.
— Давай понесу, устала…
— Я сама, — помотала головой Ирена. — Только руку не отпускай.
Кивнул.
Шли долго.
…В поселке волновались, уже хотели идти искать. Женщины вернулись давным-давно, а эта, варак, умудрилась потеряться. Хоть и лето, зверь сыт, а все же опасностей полно, мало ли… Когда двое путников вынырнули из-за деревьев, держась за руки, солнце уже зацепилось за острые верхушки елей. Соседи вздохнули с облегчением. Нашлась — хорошо.
Вот только не следовало шаману подниматься вслед за ней в дом. Неправильно. Не к добру.
…Ушел только утром.
Надо бы написать маме.
Взяла лист бумаги, положила перед собой. Начала привычно:
«Здравствуй, мама!
У меня все хорошо».
Ты даже не представляешь, насколько. Он удивительный. Он такой… стоп. Маме мы об этом говорить не будем.
«Летом здесь замечательно. Красота. Выходишь к озеру, смотришь — дух захватывает. Оно большое, дальнего берега не видно, кажется, за Чигиром только вода, другой земли и нет».
Подумала, добавила:
«Чигир — это небольшой лесистый остров недалеко от поселка».
Ланеге сейчас там. Интересно, чем занят.
А вечером он наверняка приедет за мной. Завтра выходной, весь день с ним… Если его не призовут по делу. Тогда он уйдет договариваться с Нижним миром, а я останусь его ждать. Так уже бывало.
Ждать его на острове — это тоже счастье. Он возвращается, вымотанный, голодный. А я, оказывается, впитала с детства — мужчину надо кормить… и я кормлю. Сидеть и смотреть, как он ест.
Иногда устает так, что и есть не хочет, только пьет чай. Тогда мы сидим на крыльце, он — ступенькой ниже, чем я, прислонившись ко мне спиной. Он прихлебывает из кружки, а я перебираю его волосы. Он говорит — от этого проходит головная боль.
Я хочу быть с ним всегда.
Но об этом я тоже не буду рассказывать маме.
«Вода сейчас теплая, я купалась несколько раз. Здесь считают, что в воду лезть надо с осторожностью — можно рассердить водяных. Я их не боюсь, но все-таки была осторожна и не стала заплывать далеко».
Что мне бояться Хозяина вод?. Я ачаи, кувшинка, значит, сама из водяных — немножко. На ноготь, — сказала Сегулен.
Маме это объяснять — не стоит и пытаться.
И уж тем более не следует упоминать, что купались мы у острова, вдвоем с Ланеге, а с ним никакая нечисть не страшна.
«Знаешь, я люблю лето. Больше всего — июль. Он светлый, горячий и прекрасный».
…И мы ввернули лампочку в патрон — там, на поляне. Она загорелась.
«Привезли две больших коробки книг, которые я заказывала, теперь сижу — разбираю».
А что мне еще делать. Сельчане заходят в библиотеку с оглядкой, складывают пальцы в охранный знак. Они вежливые, стараются, чтобы я не заметила, но я вижу. Притворяюсь — что не поняла. Хелена принесла венок из полыни и рябины, оплетенный ивовой корой, мы повесили его на дверь. Отпугивает мелкую злобную нечисть. Это немного успокоило оннегиров, снова стали забегать дети — а то недели две вовсе ни души не было. Боялись.
Видеосеансы мои, прервавшиеся поначалу, возобновились. О, кстати, об этом маме написать можно.
«По-прежнему смотрим фильмы по средам. Новые диски мне доставили вместе с новыми книгами. Растет фильмотека».
В гости я теперь ни к кому не хожу. Встретят радушно, скажут: заходи, садись к столу, — а сами будут ерзать на лавке, ожидая, когда же я наконец уйду.
Только Ерка ничего не боится.
Храбрейший человек во всем Тауркане — Ерка Теверен, пятнадцать лет.
«Ну вот, вроде, и все.