Сказки и были Безлюдных пространств

Крапивин Владислав Петрович

Не услышали, но сообразили. Змей быстро пошел вниз. Углом врезался в траву, захрустел. Максима с маху ударило о землю и узловатые корни. В недавно пострадавшей ноге взо­рвалась новая боль. Максим заплакал.

Но, плача, он помнил о главном: не упустить шнур. Складным ножом отрезал его от узды, намотал на крепкий, торчащий из травы корень. Потом дернул три раза: я жив, привязывайте канат. Натянувшийся шнур задергался. Ви­дать, привязывали.

А нога болела нестерпимо. Шнур дернули сильнее, чем прежде, три раза

подряд: тя­ните, суб-корнет…

Тянуть было нелегко. Тонкий шнур отчаянно резал ладо­ни. Тяжелый канат не хотел двигаться через бурлящие пото­ки. Максим будто вытягивал из реки упрямую лошадь.

И когда уже совсем не было сил, кто-то перехватил шнур, шепотом сказал у плеча:

— Держись. Давай вместе…

По шепоту, по дыханию Максим понял: мальчик. Такой же, как он сам. Затеплел от благодарности и всхлипнул:

— Ты кто?

— Гель. Проводник… Должен был просигналить, где брод.

— Теперь уже не нужен проводник, — опять всхлипнул Максим. — Они нас взяли там… со всех сторон…

— Я понял, когда услышал стрельбу.

— А что, — продолжая тянуть, не сдержал укора Мак­сим, — не могли послать сюда людей побольше?

Он имел в виду: побольше числом. А мальчик, видимо, понял: постарше.

— Взрослые не могут…

— Не захотели, да? — со слезами прошептал Максим. — Узнали, что я ненастоящий, да?

— Не в том дело, — сквозь частое дыхание сказал малень­кий проводник Гель. — Здесь такая степь… Не пускает взрос­лых, путает дороги. Будто не хочет, чтобы кто-нибудь воевал. Будто устала от всех…

Мокрый канат пришел наконец в их изрезанные ладони. Вдвоем они поволокли его к одинокому ясеню (Гель указы­вал дорогу), обмотали вокруг ствола, затянули узел. Тремя рывками Максим послал кирасирам новый сигнал.

И потом они с Гелем долго стояли у ясеня, трогая натя­нувшиеся пеньковые пряди и ощущая движение боровшихся с водою людей.

Первым выбрался корнет Гарский. За ним стали появ­ляться другие. Мокрые, злые и веселые. Порой ругались со­всем не по-гвардейски. Но каждый шепотом говорил что-то хорошее Максиму. И мальчику Гелю — когда узнавали, что помощник.

Перетянули завернутые в брезент тела погибших. На той стороне остались теперь только барон Реад и поручик Дан-Райтарг.

Когда стали переправляться и они, противник что-то по­чуял: поднялась стрельба. Барон выбрался благополучно, а поручика вытащили с пулей в плече. Он ругался вслух. Не столько из-за раны, сколько из-за того, что другой пулей рас­щепило гриф привязанной к плечу гитары.

Пули посвистывали над берегом. Кирасиры и Гель залег­ли. Но скоро стрельба стихла. Видимо, люди горного полков­ника Док-Чороха поняли, что добыча ушла безвозвратно. Чего же зря тратить патроны.

Начался мутно-серый рассвет.

Все отошли дальше от берега, за чащу дубняка. Убитых оставили в этой чаще, чтобы потом вернуться, увезти их и по­хоронить достойно.

— А степь пустит? — шепотом спросил Максим у Геля.

— За нимипустит…

При свете утра Гель оказался белоголовым, тонким и не­высоким, помладше Максима. Одет был как мальчишка из бедной рыбацкой деревни: в разлохмаченных у щиколоток штанах и рваной вязаной безрукавке. Но говорил по-город­скому — точно и правильно, не хуже любого гимназиста. Потом оказалось — сын речного капитана, который был те­перь среди офицеров добровольческой дивизии.

Из разбитого змея сделали носилки для Дан-Райтарга. Тот говорил, что рана пустяковая и он может идти сам, но какое уж «сам».

Когда встало солнце, двинулись через степь. Гель шел впереди и Максим рядом с ним. Сильно хромал, опираясь на саблю в ножнах, как на костыль. Филипп хотел взять его на руки, но тот — ни в какую. Шли медленно, без дороги, через траву, и шустрые кузнечики то и дело прыскали возле ног.

— А я умею дрессировать их, — сказал Гель Максиму.

— Покажешь?

— Ладно… А ты покажешь, как летать на змее?

— Ох, Гель… Я не знаю, получится ли снова.

— Но говорят, ты поднимался уже два раза.

— Гель… ты только не выдавай меня. Я наврал про пер­вый раз, когда в гимназии. Там скандал был совсем из-за дру­гого. Я назвал одного учителя ржавой поварешкой… А нынче ночью, на берегу… ну, просто не было выхода.

Через версту отряд кирасир был встречен разъездом добровольцев.

5

А дальше было много всего, но уже без всяких опасностей и крови.

Несколько дней провели в лагере дивизии. Суб-корнету Шмелю быстро сшили новую форму. Но он надел ее только однажды, когда хоронили подпоручика Тан-Сальского и капрала Варуша. А после бегал в своем потрепанном матрос­ском костюме. Бегал (все еще прихрамывая) вместе с новым приятелем Гелем, который открывал ему тайны загадочной степи. Той, что не пускала взрослых.

Однажды Максима позвали в госпитальную палатку. Там одиноко лежал поручик Дан-Райтарг. Морщась, улыбнулся:

— Что, суб-корнет, догоняете чуть не сбежавшее детство?

— Ага, — сказал Максим без обиды.

— А я вот… Это, наверно, расплата за мои необдуманные слова там, в доме на берегу… Не обижайтесь на меня, Мак­сим.

— Да что вы, Рай! Я… знаете что? Можно я подарю вам новую гитару, когда поправитесь?

— Приму с душевной радостью. Только… вот будет ли ра­ботать как прежде рука…

— Будет! Не сомневайтесь!

— А вы… мне почему-то это очень любопытно… правда умеете уменьшать свой вес?

— Да. Если это очень надо. Когда поправитесь, я докажу. Вы возьмете меня на руки и вдруг почувствуете, что я стал в три раза легче!