Скинькеды

Сергей Козлов

На желание Алексея после школы поступить в военное училище мать ответила кратко: «Хочешь и меня похоронить? Мы тут с Ниночкой вдвоём совсем дойдём». И Алексей поступил в университет. Поступил легко, не оставляя ни единого шанса приёмной комиссии оставить его за кадром ради так называемых «платников». Рана постепенно затягивалась, и среди друзей Морошкина появись выходцы с Кавказа. Тот же Бганба, который, между прочим, рассказывал, как чечены отчаянно воевали вместе с абхазами и русскими казаками против грузин, и о том, что все абхазцы считают себя гражданами России, а отнюдь не американской Грузии. И всё же с одной из ненавистей в себе Морошкин не мог справиться: он не мог без едкой иронии, а иногда открытого зубоскальства

смотреть на богатых. На тех, кто богатым стал в одночасье, одновременно зачислив себя в люди первого сорта. Если во времена военной демократии на первый план выдвигались лучшие воины, то теперь в эти ряды выдвигались, кроме сильных, хитрые и подлые, а все вместе они были в большинстве случаев лишены каких бы то ни было моральных ориентиров. И очень часто откровенно глупы. Нет, они, разумеется, могли придумывать хитроумные планы отъёма денег у беднейшего большинства, с умным видом демонстрировать друг другу бизнес-планы, листать гламурные журналы, знать биржевые сводки, отличать фирменные лейблы от поддельных, но легко могли перепутать не то что Сократа с Платоном, но и Пушкина с Лермонтовым. Последней переполнившей чашу терпения каплей стала измена Ольги. Это было так больно, что Алексей впервые после смерти отца пожаловался матери. Она посмотрела на него внимательно своими выплаканными глазами, потрепала по голове, чего сто лет не делала, и сказала:

– Лёш, она ещё сто раз пожалеет об этом. А ты её пожалей, Лёш. Этот богатенький вряд ли на ней женится, помяни моё слово. Поиграется и бросит.

– Может, мне его убить? - весьма серьёзно озадачился Алексей.

– Упаси тебя Бог даже говорить такое, - испугалась мать, - у тебя же золотая голова.

– Но я её люблю, мама! А ради любви знаешь какие поступки совершают!

– В книгах читала, в кино смотрела, а в жизни видела редко. Ради любви чаще всего смиряются. Найти свою половинку - это удача от Бога, а некоторые, между прочим, даже обретя её, не могут оценить этого дара. Только потеряв...

– Ты снова о папе?..

– Да нет, ничего, сынок. Это уж у меня до могилы болеть будет.

– Всё равно, я объявляю им войну, - твёрдо решил Алексей.

– Лёша!
– не на шутку взмолилась мать.
– У нас уже был один мужчина на войне! У нас война в стране не кончается. Нигде! Будь они прокляты все со своей политикой, Горбачевы и Ельцины! Вся свора их! Живи тихо, Лёш, Бог тихих любит!

– И потому Илья Муромец святой, и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Суворов с Ушаковым, - настойчиво ответил Алексей.

– Упрямый ты, в отца, - грустно сказала мать.

* * *

Следующим вечером компания снова была в сборе. Морошкин как всегда пришёл последним, зато принёс с собою газету «Городские ведомости».

– Во, - объявил он, разворачивая газетный лист, и начал читать: - «Кровавый закат в "Голубой лагуне". Вчера в известном баре произошла массовая перестрелка, причиной которой стала банальная ревность. По свидетельству очевидцев, обе стороны применяли огнестрельное оружие, с обеих сторон были раненые и убитые. Но следствие на сегодняшний день располагает только лужами крови, над которыми работает экспертиза...» - и добавил от себя: - Вот они удивятся, когда группа крови укажет им на минотавра!

– Кого?
– не понял Иванов.

– Мифы надо читать, - не стал объяснять Алексей и продолжил: - «Во время перестрелки пострадал один из охранников, он разбил себе голову об дверь, когда уклонялся от пуль. Примечательно, что самих пуль на месте перестрелки обнаружено не было». Плохо ищут, - иронично наморщил лоб Морошкин.
– «Бар "Голубая лагуна" будет закрыт на неопределённое время. Но, как заявил директор бара Эдуард Качиньский, он приложит все усилия, чтобы его посетители как можно раньше могли вернуться в так полюбившееся им заведение». В этом месте читатели роняют

скупую слезу и высказывают сочувствие притесненным представителям сексуальных меньшинств.

– Следственные органы - это не так уж хорошо. Наша шутка может пойти по статье хулиганство, - заметила Света, которая училась на первом курсе юридического.

– С тяжёлыми последствиями, - брызнул на неё резким взглядом Алексей.

– Конечно, с тяжёлыми, - задумчиво подтвердил Бганба, - рубашка не отстиралась, «Ариэль» не проник в структуру волокон, выкинуть пришлось. А пиджак я унёс в химчистку...

– И сказал, что ел сырую баранину, - с досадой продолжил за него Морошкин.

– Ничего не сказал!

– Ой, Гена, мог бы хоть неделю подождать, - поддержала Алексея Света.

– Моя мама страшнее любого прокурора, - отрезал Бганба.

– Ладно, - примирительно сказал Морошкин, - кто испугался, может покинуть эту беседку сейчас. Просто уходя, пусть помнит: тут уже собрались не просто товарищи по развлечениям, а подельники. Кто уходит?

Все промолчали.

– Давай тему, Лёх, - нахохлился Валик.

– Легко! Это план спорткомплекса «Торнадо», - Морошкин достал из кармана и развернул раздобытый где-то план эвакуации, - кто там тренируется, отдыхает, развлекается - все знают?

– Все, - ответил за всех Валик.

– План у меня наполеоновский. Предусматривается сразу несколько акций. Правда, подготовка требует времени и некоторых средств. Уязвимые места комплекса - бассейн, сауна, раздевалка и вот эти комнатки, якобы массажные. По вечерам там обычный вертеп. Днём в спортивных залах качается братва, а богатые дяденьки и тетёньки заботятся о своих дорогостоящих телах, но их телохранители в это время грустят в машинах или вообще в офисах. Крепость данная считается нейтральной территорией, здесь не бывает разборок по их какому-то внутреннему соглашению. Охрана тут, тут и тут, - он указал пальцем, - скорее всего, не с пустыми карманами, плюс мастера всяких там единоборств. Пути отхода вот - пожарные лестницы и хозблок.

– Кто нас-то туда пустит?
– задал справедливый вопрос Денис.

– И что мы там сможем смоделировать, прежде чем вам, мальчики, сломают рёбра?
– добавила Ольга.

– С недавних пор я там работаю уборщиком. Это значит, что сам я в операции действовать не смогу, засветят на месте и там же зароют, но для вас я открою выход во двор, вот здесь, - он ткнул на один из выходов, - там мусорные баки, открою по сигналу. Позвоню по мобиле. Моделировать будем следующее. Мы всех их оставим без одежды, просто бросим её в мусорные баки. Эффект, спросите вы? Представьте себе респектабельных тёток и дядек, которые вываливают на улицу в купальниках?

– Не пройдёт, - решительно возразил Валик.

– Почему?

– У моего отца как-то в бане украли куртку, а была зима, он просто позвонил мне, и я принёс ему другую. А этим целый гардероб самосвалом привезут.

– Это точно, - вздохнул Морошкин.
– Но очень жаль упускать возможность покуражиться в таком заведении. Перестрелка там тоже не пройдёт, в нас уже через несколько секунд будут стрелять совсем не холостыми.

В это время к беседке подошли участковый, капитан Смоляков и его помощник сержант Тухватуллин. Оба - люди в районе уважаемые, особенно в молодёжной среде. А всё потому, что никогда Смоляков и Тухватуллин своих доморощенных хулиганов за ухо к родителям не таскали или в Комиссию по делам несовершеннолетних, а разбирались во всём сами, справедливо и честно. Вот и сейчас - подошли и поздоровались с каждым индивидуально, как с равными. Ребята примолкли: раз пришли участковые, значит, что-то не так. Тухватуллин, голубоглазый татарин, почти всегда улыбался, и улыбался так, что, казалось, он знает все твои последние шалости, вот-вот расскажет. Смоляков же, наоборот, был подчёркнуто серьёзен, но добродушен.