Склейки
Шрифт:
– Прямо как она писала?
– Да. Последнюю букву. Увидела меня – и бежать. Дурочка...– последнее слово – почти с нежностью. Лиза права: жалко ее. Что бежать, если ни у кого рука не поднимется ее обидеть?
– А сколько ей лет? – спрашиваю я.
– Не знаю. Молоденькая, наверное: после школы или одиннадцатый класс.
– Ты думаешь? А мне показалось, у нее морщины.
– Это от несчастной любви.
Я кладу в рот вилку салата: вкусно. Закипает чайник.
Вечер. Встречаюсь с Димой. Он снова везет меня за город, в зимнюю ночь, в сказку. Как любитель изысканных ценностей,
Мы садимся в машину, снова и снова целуемся, сосны качаются над нашими головами, они темнее темного неба, и снег летит – не из туч. Он начинается ниже, между небом и землей, от сосновых вершин, летит все быстрее и быстрее; раскачиваются сосновые лапы, словно метут и разгоняют снежинки...
Дима целует меня в последний раз: легко и нежно. Проводит по моей щеке кончиками пальцев.
– Пора ехать,– говорит он, и мне, как всегда, становится грустно от того, что наши с ним сказки такие короткие.– Метель. Заметет дорогу – завязнем.
Машина осторожно разворачивается, мы едем в город, белые снежинки бьют в лобовое стекло, словно злятся, что не смогли нас удержать.
Разлепить глаза невозможно. Едва разомкну, едва увижу серое небо за окном и угол дома напротив, сразу закрываю опять. Работать в субботу – обидно. Ранняя съемка – еще обиднее.
Но на улице теплее, чем вчера, мороз слегка пощипывает щеки, и хорошо так, что я даже просыпаюсь.
Пустой офис пугает меня, но потом я начинаю замечать признаки жизни и успокаиваюсь: в студии – рекламные съемки, на балкончике курят сразу три диджея, Аришка бежит по коридору – читать новости на радио.
Витя уже ждет меня. Беру микрофон, едем.
Нам во Дворец спорта. Международные соревнования среди юношей. Кажется, вольная борьба. Я в напряжении: ничего не понимаю в спорте, но ехать надо, дежурство по внеурочным съемкам – мое.
Во Дворце спорта шумно. Проходим фойе и сразу на трибуны. Самые нетерпеливые зрители уже занимают места, ледовая арена застелена ковровым покрытием, на нем – квадраты борцовских ковров. Я верчу головой, надеясь высмотреть хоть кого-то знакомого. Сначала мне везет: мимо пробегает наш Сашок.
– Саш! – останавливаю его я.– Кто тут главный?
Он слегка притормаживает и бросает через плечо:
– Семен Васильевич! – и бежит дальше.
– Какой? – растерянно спрашиваю я.
– Стасюк.
И Сашка уже нет.
Я в растерянности. Знать бы, где искать этого Стасюка, кто он и как выглядит.
Трибуны заполнены уже на треть, времени остается совсем мало. Еще полгода назад я начала бы паниковать. Сейчас не начну: знаю, что
На этот раз спасение приходит сзади: настойчивая рука теребит меня за плечо, и знакомый голос тараторит:
– Не стоим, не стоим, ребятки! Быстренько, быстренько! Сейчас в фойе короткий брифинг, и начинаем!
Поворачиваюсь: пресс-секретарь губернатора.
– Вадим Петрович, а кто будет?
– Сам будет. Наш.
– А кто еще? – Я прекрасно понимаю, что губернатор вряд ли может дать красивое интервью о борьбе: так, всуну его в сюжет, чтобы руководство было довольно.
– Кто-нибудь будет.– Вадим Петрович улыбается.– Главное, будет Наш, остальное (нам, ну, ты понимаешь...) уже не важно.
Выхожу в фойе, нахожу полотно с символикой соревнований – здесь будет брифинг. Витя выставляет камеру, прицеливается, а я смотрю, как сквозь толпу плывут випы. Губернатор низенький, его почти не видно. За ним – один из замов, а следом – огромный человек. Он кажется выше любого из зрителей как минимум на две головы. Идет, смущенно улыбается направо и налево, и только улыбка делает симпатичным его лицо с широкими скулами, мощной нижней челюстью, маленькими глазами и бритым почти налысо черепом. Я видела это лицо не один раз, но не помню, где.
Растерянно оборачиваюсь: важно выяснить, кто это, пока они еще не дошли. За моим плечом – Сашок.
– Саш, кто это?
– Где?
– Вот это, большой.
– Ты, мать, даешь! Это Карелин.
Они уже подходят. Я с ужасом понимаю, что не помню имени Карелина, тем более – его отчества.
Вокруг губернатора, зама и спортсмена – полукруг. За невидимой линией топорщатся микрофонами и диктофонами журналисты. За их спинами – операторы. Витя толкает меня в спину, и я изгибаюсь так, чтобы мое плечо не попадало в кадр: рука и живот – вперед, плечи и голова – назад. Все трое интервьюентов говорят по нескольку общих фраз. Этого вполне достаточно, чтобы посветить в кадре губернатора, но от Карелина нужно что-то особенное. Другие задают ему вопросы. Некоторые из них хороши, но по неписаным правилам мне не взять ответы в сюжет. Нужно спросить что-то свое.
Ничего не понимаю в борьбе, и спина затекла, а Карелин выше меня, мне кажется, на целый метр. Хочется бросить все и уйти, но я все-таки спрашиваю:
– А как вы оцениваете шансы России на победу в турнире?
За вопрос стыдно. Я даже не знаю, какие страны соревнуются, но что-то же делать надо. Мне бы в театр или на выставку. Но приходится работать здесь, как ни крути.
В глазах Карелина тоска. Я его понимаю, мне и самой тоскливо. Но он привык, он застенчиво улыбается и отвечает. Я облегченно выдыхаю: на одном только этом синхроне можно сделать сюжет.
Часы тикают ненормально быстро: там-дам-дам-дам. Не успеваю считать секунды. Жмурюсь, стараясь выгнать тиканье из головы, но становится интересно: что с часами? Открываю глаза. Секундная стрелка движется спокойно, как всегда. Тикает за окном: быстро-быстро стучат по жести карниза капли с крыши – оттепель.
Носы сапог загребают серый от влаги снег. В правом уже мокро. Мои кудряшки завились мелким бесом – совсем неприлично. Народу на остановке полно, все зябко кутаются в шубы и куртки – сыро.