Сладость горького миндаля
Шрифт:
Сюртук сидел превосходно.
Вечером в четверг, накануне того дня, когда им предстояло нанести визит Бреннанам, в мастерскую неожиданно зашёл сам епископ Корнтуэйт. Чарльз оторвался от витражей и заметил, что его преосвященство выглядит усталым: глаза его запали, а губы почти неразличимы на бледном лице.
Он сел в кресло у окна и тихо проронил:
– Мне придётся вернуться в Ноттингем раньше, чем я предполагал, мистер Донован. И потому я вынужден рассказать сейчас то, что я хотел поведать вам после вашего знакомства с Бреннанами.
Епископ умолк, разглядывая квадрат готового витража, но явно
Епископ начал размеренно и спокойно, точно читал проповедь с амвона.
– Я увидел Ральфа Бреннана в Итоне, где тогда преподавал богословие, а вскоре стороной услышал, что его семья на грани разорения. Я знал и учил ещё его отца, учил и его: волевой, энергичный, умный, он нравился мне. По окончании Итона он неожиданно женился, и все, кто слышал об этом браке, либо бледнели, либо начинали смеяться. В двадцать два года он взял в жены Эмили Хэдфилд, тридцатитрёхлетнюю старую деву, правда, со стотысячным приданым.
Донован, который молча слушал, быстро поднял глаза на Корнтуэйнта.
– Ах, да, - спохватился епископ, - я же не сказал, как выглядел Ральф.
– Корнтуэйт усмехнулся.
– Впрочем, вы видели его сына. Ральф был самым красивым человеком из всех, кого я знал.
– Епископ ограничился этими скупыми словами, потом продолжил, - наверное, надо сказать и о его супруге. Эмили в пансионе дразнили Медузой Горгоной. Несправедливо, кстати, её взгляд вовсе не обращал в камень, просто, взглянув на мисс Хэдфилд один раз, у вас не возникало желания посмотреть на неё снова. Некоторые, бестактные и жестокие, демонстративно отворачивались. Но, думаю, вы понимаете, почему светские сплетники предрекали этому союзу несчастное будущее.
Епископ вздохнул.
– Не мне судить, счастлив ли был их брак, но Ральф отнюдь не предавался удовольствиям на стороне: он отстроил поместье, увлёкся хозяйством и вложениями капитала, и так распорядился деньгами жены, что за два десятилетия утроил полученные средства. Что до Эмили Бреннан... Я несколько раз гостил у него и не помню времени, когда она не была в положении. Она родила ему семерых детей, но двое умерли в младенчестве. Выжившие дети...
– епископ почесал переносицу, - я крестил троих. Старший, Райан, наследник Ральфа, унаследовал его красоту и деловую хватку. Это умный и энергичный человек. Патрик, он мой крестник, похож на мать. У него сложный характер. Мартин так же красив, как Райан, но куда менее практичен. Уильям... Он поздний ребёнок, в нём черты обоих родителей...- епископ на мгновение умолк, но сглотнув комок в горле, продолжил, - сестра Бесс, Элизабет, увы, копия матери в молодости.
Корнтуэйт встал и прошёлся по мастерской.
Донован отметил, что епископ говорит покойниках, как о живых, - в настоящем времени.
– Дальше... лакуна. Я уехал в Италию и пробыл в Риме девять лет. Я переписывался с Ральфом, был в курсе его семейных дел, но... на таком расстоянии слишком многое ускользало. Когда я вернулся сюда в конце прошлого года, то застал полный дом молодёжи. Незадолго до смерти Ральф пригласил к себе племянников жены - Эдварда и Энн Хэдфилд, им предстояло унаследовать солидный кусок наследства графов Хэдфилдов. Как я понял
В это же время сестра Ральфа Лавиния Ревелл попросила для своих детей разрешения погостить в его имении, и туда приехали племянник Ральфа Томас и его сестры - Шарлотт, Кэтрин и Летиция, Ральф просто не мог отказать сестре.
Епископ умолк.
Донован поднял на него глаза, и Корнтуэйт, сделав над собой усилие, заговорил снова:
– Ральф умер в конце прошлого года, в начале года нынешнего покончил с собой Уильям, а неделю назад умер Мартин. Ральфу было пятьдесят три, Уильяму - двадцать два, Мартину - двадцать пять, Патрику сейчас двадцать восемь, старшему, Райану, - тридцать.
– Простите, сэр, смерть мистера Ральфа Бреннана вопросов не вызывала?
– Нет, он страдал болезнью желудка и к тому же последние годы жаловался на сердце. Врач ручается, что смерть его произошла от естественных причин. Что до Мартина...
Чарльз молчал. Он понимал, что сейчас услышит самое важное.
– Я говорил с врачом. Это старый доктор, Тимоти Мэддокс, он лечил всех членов семьи два десятилетия. Он сказал, что, хотя у Мартина было слабое сердце, он ничего не понимает. Я спросил напрямик, может ли его смерть быть убийством? Мэддокс ответил - да, но заметил, что совершено тогда всё с потрясающим мастерством. А самоубийством?
– спросил я. Он и этого не отрицает. По сути, невозможна только естественная смерть, - у него не было порока сердца.
– В семье... майорат?
– тихо осведомился Донован.
– Да, всё унаследовал старший сын Райан Бреннан, он должен позаботиться о младших братьях и сестре. То есть, теперь о брате Патрике и сестре Элизабет, - поправился он и педантично дополнил, - кроме того, Ральф в завещании отделил сорок тысяч фунтов: проценты с этой суммы пожизненно предназначены его жене Эмили, а после её смерти капитал вернётся к Райану.
– Вы видите в этом недоверие сыну? Райан, что, враждует с матерью?
Епископ покачал головой.
– Нет-нет, Ральф видел в этом знак его любви к жене. И только. Райан - любимец матери. Эмили просто боготворит его, души в нём не чает. Я заметил, что смерть Уильяма не очень расстроила её, смерть же Мартина - ранила, и весьма. Но по-настоящему для неё значим только её старший сын Райан, - епископ улыбнулся, - он - её свет и солнце.
Чарльз закусил губу и задумался. При майорате единственной жертвой преступного замысла стал бы именно старший сын, наследник, младших братьев могло бы толкнуть на преступление желание унаследовать деньги семьи. Однако погибли - если имело место преступление - младшие братья.
– Значит, сами вы считаете, что дело не в деньгах?
– Художник внимательно посмотрел на епископа.
– Я...
– Корнтуэйт устало потёр лицо ладонями, глаза его потемнели, - я вдруг понял, что зная Бреннанов тридцать пять лет, на самом деле - ничего о них не знаю. Темна, темна, как бездна, душа человеческая. Но деньги? Всё же - нет. Бреннаны не скопидомы, денежных скандалов, насколько я знаю, в семье нет.
– Но почему покончил с собой младший сын, Уильям?
Корнтуэйт тяжело вздохнул.