Сладость горького миндаля
Шрифт:
– Как мне одеться завтра?
– в этом вопросе уже чувствовалось некоторое доверие, и Чарльз понял, что ему удалось разбить лёд замкнутости леди.
Он чуть развёл руками.
– Ведь у вас траур. Простое чёрное платье. Я буду ждать вас в десять утра.
Она спокойно кивнула.
– До завтра, мистер Донован.
Оставшись один, Донован быстро перенёс набросок на полотно и задумался. Жизнь некрасивой женщины - череда боли. Каждая красавица напоминает о твоей ущербности. Каждое зеркало издевается. Мужчины не замечают. Но мисс Бреннан умела владеть собой и, видимо, наделена немалым умом. При этом леди, подобных мисс Элизабет, и Донован знал это, сердить было опасно. Слишком легко боль ущербности перетекала в злость и ярость. О чём шла речь у них с братом? "Ты же не допустишь этого?" Что она имела в виду? Чего не должен допустить мистер Райан Бреннан?
Остаток дня Донован провёл в церковной мастерской, а утром снова был в комнате, где стоял его мольберт.
Девушка оказалась способной ученицей: она была причёсана иначе, лоб открыт, волосы удерживал тёмный, сливавшийся с волосами ободок, и мисс Элизабет с порога улыбнулась художнику.
– Брату очень понравилась моя новая причёска. Он сказал, что она не модна, но очень мне к лицу.
Донован понял, что она говорит о Райане, но осторожно спросил, сделав вид, что не понял:
– Ваш брат? Мистер Райан или мистер Патрик? Мне представили двоих.
– Райан, - ответила она, - мнение Патрика о женской внешности весьма тривиально, если вы заметили.
Донован чуть улыбнулся.
– Мнение о женской красоте у мужчин бывает трёх видов, мисс: мужским, человеческим да ещё, у мужчин, подобных мне, художественным. Первое, да, - кивнул он, - встречается чаще.
Он снова удостоился тонкой улыбки леди. Начав сеанс, он тихо сказал:
– В день, когда я приехал в Шеффилд по приглашению дяди, отпевали вашего брата. Примите мои соболезнования.
Леди вздохнула, тяжело и прерывисто. Голос её сел до хрипа.
– Проклятый год. Отец, Уильям, Мартин. Мне кажется, мы никогда не снимем траур.
Мисс Элизабет ничего больше не сказала, но Донован понял, что торопиться не нужно. И впрямь, леди, помолчав, продолжила:
– Мартин был излишне чувствителен. Мне всегда казалось, что он слишком хорош для этого мира.
– Губы её чуть дрогнули, и она добавила, - или мир слишком дурен для него. Уильям же... он был копией Патрика. И тоже воспринимал жизнь излишне драматично.
– А что значит "воспринимать жизнь излишне драматично"?
– настороженно спросил Донован, вкладывая в голос некоторую долю легкомыслия. Он не смотрел в глаза мисс Элизабет, но рисовал. Его вопрос, как он надеялся, выглядел неким праздным интересом.
– Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать.
Мисс Бреннан сказала так много, что Донован умолк, рисовал и несколько минут не решался продолжить разговор. Потом заговорил:
– Ваш брат Патрик... тоже воспринимает жизнь излишне драматично?
– Донован постарался, чтобы в голосе не было особого интереса.
– Да, - в интонации Элизабет промелькнуло презрение, - но Патрик воспринимает жизнь ещё и по-дурацки.
Брови Донована чуть приподнялись.
– Но он не показался мне глупцом. Когда я буду писать его портрет, мне придётся обратить особое внимание на его глаза. Едва я увидел его, мне показалось...
– Донован умолк, словно не решаясь продолжить.
Он заинтересовал леди, и она поощрительно улыбнулась.
– Что вам показалось? Взгляд художника интересен. Равно интересен ... взгляд умного человека.
На этот комплимент Донован вежливо склонил голову и заметил:
– Его лицо показалось мне ликом одновременно убийцы и поэта, чьи губы жаждут непознанных наслаждений, а в глазах которого застыли неясные печали ...
Его прервал мелодичный, рассыпчатый смех леди.
– Прелестно! И даже весьма верно.
– И тут она с неподдельным интересом осведомилась, - а что вы подумали, когда увидели Райана?
Донован улыбнулся.
– О! Ваш брат Райан породил такое множество художественных ассоциаций, что я до сих пор не могу выбрать правильную. Он очень красивый мужчина.
Улыбка неожиданно сбежала с лица Элизабет. Он сказала тихо и очень серьёзно:
– Райан - человек. Один из немногих в этом доме.
Донован понадеялся, что понял слова мисс Бреннан правильно. "Нuman being", сказала она, назвав брата человеком, явно ставя это слово выше определения, данного им самим.
По окончании второго сеанса на полотне был закончен подмалёвок, проступили очертания фигуры и лица мисс Бреннан. Леди понравилась Доновану - самокритичными суждениями, любовью к брату, твёрдой разумностью - и работа отразила взгляд художника: глаза мисс Элизабет светились умом и нежностью, и даже некрасивость привлекала силой и энергией линий высокого лба и уверенно сжатыми губами.
После ухода Элизабет Чарльз одержимо работал до вечера. Его начала угнетать мысль, что, несмотря на проведённые здесь два дня, он почти ничего не узнал. Он смешивал кёльнскую умбру и сиенскую землю с газовой сажей, стремясь получить точный оттенок глаз девушки, когда вдруг услышал за спиной чьи-то тяжёлые шаги. Донован обернулся и увидел Патрика Бреннана. Тот явно был пьян и, как это свойственно натурам страстным, невесел: вино скорее угнетало и печалило его, чем веселило и погружало в забвение. Несколько минут он безмолвно и мрачно оглядывал полотно, потом пьяно ухмыльнулся.
– Надо же! А вы поняли эту ведьму. Неутолимая зависть к превосходящим её, озлобленность на весь мир, происки и сплетни. Королева интриг, каверз и подвохов. Похожа.
– Он развернулся и вышел, хлопнув дверью. Донован болезненно поморщился, почуяв запах джина, а через мгновение в коридоре послышался грохот и проклятия: судя по всему, мистер Патрик споткнулся на лестнице и проехался по нескольким ступеням.
Патетическая речь Патрика на Донована впечатления не произвела: Патрик был нетрезв и едва ли понимал, что говорит. Но было ясно, что мира в семье нет, и не только братья не ладят между собой, но и сестра Элизабет, обожая Райана Бреннана, терпеть не может Патрика.