Сладость горького миндаля
Шрифт:
Теперь же стало совершенно очевидно, что эта неприязнь взаимна.
На следующий день Донован закончил портрет. Мисс Бреннан попросила его подождать и вскоре вернулась с Райаном и матерью. Миссис Бреннан, внимательно осмотрев полотно, кивнула и обернулась на сына. Мистер Райан улыбнулся художнику и поблагодарил за работу, потом поинтересовался, кто следующий. Он?
– Если не возражаешь, то Патрик, - проронила вдруг миссис Бреннан, - он вчера заходил и сказал, что согласен позировать мистеру Доновану. Не ровен час, передумает, - миссис Бреннан не настаивала, а, казалось, советовалась с сыном. Доновану показалось, что у миссис Бреннан сложные отношения с младшим сыном: в тоне её проступило некоторое отторжение и даже раздражение.
Райан Бреннан спорить не стал, легко согласился и неожиданно для Донована пригласил его к ужину. Чарльз склонил голову и поблагодарил. Он подлинно обрадовался: подобное предложение не было данью уважения племяннику друга семьи, понял он. Нет, его признали почти своим. А подняв глаза на мисс Элизабет и поймав её тонкую улыбку, Донован понял, что инициатива приглашения исходила именно от неё.
Однако вечер в кругу семьи Бреннанов хоть и дал Чарльзу больше понимания об отношениях в доме, чем три предыдущих дня, но, по правде сказать, вызвал недоумение.
За столом собрались все Бреннаны, Ревеллы и Хэдфилды. Стол возглавляла миссис Бреннан, рядом с ней по правую руку сидел её сын Райан, по левую - его дядя Джозеф. Он был спокоен и безмятежен, ел за двоих, во время ужина иронично поглядывал на молодых девушек, беседовал со своей невесткой о фазанах, которых та разводила, любезно интересовался у Райана результатами последних скачек. Райан отвечал с некоторой долей фамильярности, шутил и смеялся. Было заметно, что с дядей у него отношения ровные и дружеские. Рядом с Райаном сидела мисс Элизабет с застывшим на лице выражением скучной благовоспитанности. Она прислушивалась к разговору матери, дяди и брата, но не принимала в нём участия, иногда бросая взгляд на сидящего напротив неё брата Патрика и мистера Эдварда Хэдфилда. Взгляд безразличный и скучающий.
Патрик же Бреннан смотрел теперь на сестру с пренебрежительным отвращением, но не затрагивал её и к ней не обращался. Весьма часто он поглядывал на другой конец стола, где чинно и скромно, словно выпускницы пансиона, сидели Лотти-Кетти-Летти, сестры Ревелл. Летиция снова смутила художника странным заинтересованным взглядом, её голубые глаза откровенно изучали его. Кэтрин же старательно отводила глаза от сидящих за столом, Доновану даже показалось, что она больна, ибо девушка все время куталась в шаль, точно была в ознобе, отрешённо смотрела на свечу в подсвечнике, и пламя танцевало в её чёрных глазах.
Что до Эдварда Хэдфилда, он временами слушал разговор Райана с дядей, а временами обращался к сестре Энн, сидящей рядом с Элизабет. Сама Энн отвечала ему, но несколько раз обратилась и к Элизабет, прося передать то салфетку, то хлеб. Мисс Элизабет без улыбки и спешки выполняла её просьбы.
Донована посадили рядом с Хэдфилдом, а справа от него сидел Томас Ревелл - безучастный ко всему, но одержимо работавший вилкой. Он вообще ни на кого не смотрел, уставившись в собственную тарелку. Донован с удивлением подумал, что за все время только один раз слышал голос этого человека.
Донован боялся, что его начнут расспрашивать о родстве с епископом, а он всерьёз опасался запутаться, к тому же он вспомнил, что забыл спросить у Корнтуэйта фамилию его сестры. Но миссис Бреннан, и вправду осведомившись о его происхождении, узнав, что он младший сын баронета, больше никаких вопросов не задала.
Сам Чарльз, приглядываясь к сидящим за столом, ни в ком не заметил явной вражды, но он знал, что находится среди людей, умеющих скрывать свои чувства, и многого не ждал, однако ощущал в воздухе что-то тяжёлое, словно наэлектризованное, напоминавшее молчание древесных крон перед первым порывом ветра, предвещавшим грозу. Казалось, в заколдованный круг вовлечены почти все сидящие за столом.
Тем временем мистер Джозеф Бреннан обсуждал с племянником мартовскую компанию у Камбулы, хвалил лорда Челмсфорда и обрушился с руганью на Дизраэли, которого Райан лениво защищал. Выяснилось, что в семье всё тори, но мистер Джозеф, уж Бог весть почему, питал к Бенджамину Дизраэли, лорду Биконсфилду, непреодолимую антипатию.
– "Ничего не делать и побольше "урвать" - таков наш идеал от мальчишки до государственного мужа", считает этот мерзавец. Он просто порочит империю, - злился Джозеф, - это инородец полагает, что если в нём самом - нет ничего, кроме жадности, то и на всем свете не существует ни истинного патриотизма, ни трудолюбия, ни благородства. И кто позволил этому наглому потомку еврейских банкиров высказываться подобным образом о Великобритании?
– Дизраэли пришлось завоёвывать себе положение, а люди, которые должны его добиваться, вынуждены говорить такие вещи, которые нет необходимости говорить тем, кому такое положение уже есть, - лениво ответил Райан.
– Общественное мнение сегодня на его стороне.
– То, что называют общественным мнением, скорее заслуживает наименования всеобщей глупости, - пробурчал дядюшка Джозеф.
Чарльз заметил, что Райан - единственный за столом, кто был искренен и весел, на лице же его брата нервно перекошенные губы застыли в улыбке, мистер Эдвард Хэдфилд тоже улыбался одними губами, глаза же его, как подметил Донован, были напряжены и тускло блестели. Что до мистера Ревелла, он вообще за всё время ужина не произнёс ни слова. Девицы же Ревелл порой тихо переговаривались, но в общем разговоре тоже не участвовали.
Вечером было условлено, что на следующий день позировать Доновану будет мистер Патрик Бреннан, и тот, услышав это, кивнул.
Глава 6. Испорченный ланч.
Возможно, в суициде есть своя красота,
но её редко способны оценить те,
кто обнаружил обезображенный труп.
Неизвестный автор.
Вечером у себя Донован рисовал Райана Бреннана - таким, каким запомнил при выходе из кабинета с сестрой, потом - стоящим у его мольберта, и, наконец, за семейным ужином. Ему хотелось запечатлеть это лицо во всевозможных ракурсах, при разном освещении, которое подлинно меняло его, то одухотворяя, то ожесточая, то смягчая черты. Чарльз отметил, что Райан Бреннан совершенно вытеснил из его памяти Мартина, точнее, заместил его, ожил.