Сладость горького миндаля
Шрифт:
– Ребёнком я облазил весь дом со всеми закоулками. Нет никакого подземного хода.
– Он должен быть, - упрямо повторил Хэдфилд.
Райан снова усмехнулся, теперь - как мудрый философ над глупостью юнца, и пояснил для мистера Корнтуэйта и Донована, что мистер Хэдфилд разыскал в библиотеке старинное предание, что при осаде Шеффилдского замка его защитники по подземному переходу сбежали в окраинный замок Свечного Фитиля, а оттуда - на болота.
– Но всё это вздор, - заметил он, - замок с тех пор сто раз перестраивался. Если что и было, давным-давно засыпано да перестроено. Там чёрт ногу сломит и куда умнее гулять в парке, чем в подземелье.
– Там есть запертая дверь, мы просто не смогли открыть, она окована металлом.
Райан только развёл руками, мистер же Джозеф странно хмыкнул.
Донован заметил, что мисс Энн Хэдфилд все время не сводила глаз с мистера Райана, теперь она тихо спросила у него, прочёл ли он ту книгу, что она дала ему?
– "Грозовой перевал" мисс Бронте?
– уточнил Райан и виновато улыбнулся, - ох, не смог, дорогая мисс Энн. Ну не могу я читать женские любовные романы, вы уж простите. Мне кажется, в английских мужчинах мало любовной романтики, и если нам что и удавалось на любовном поприще, так это написание скучных трактатов и занудных философствований. Всякий добрый отец, похоже, считал своим долгом оставить пухлый том поучений о супружеской жизни своим чадам! Романы же о пылкой любви...
– он развёл руками, - трижды начинал, засыпал, потом забывал, что там было вначале, снова перечитывал и снова засыпал.
– Но ты же прочёл про этого... Ловеласа, - поддел его дядюшка.
– Ричардсона? Да, это осилил.
– Аморальная книга, - поморщился Эдвард Хэдфилд с видом оскорблённой добродетели, за что удостоился ироничного взгляда дядюшки Джозефа.
– Я бы сказал, выдумка, - усмехнулся Райан, - за века мораль мотало из стороны в сторону, как горького пьяницу: от грубой чувственности к пламенному пуританству, от бесстыдного жеманства к показному хладнокровию, но ловеласы из нас, по большому счёту, все равно никакие. Записной английский развратник скорее посетит публичный дом, чем будет заморачиваться с каким-то длинным нудным совращением, - умеренно, необременительно, да и в любой момент можно вернуться к более важным и интересным вещам, то бишь к политике, охоте, скачкам.
– Ты циник, Райан, - нежно заметила миссис Бреннан, и Донован понял, что мать подлинно боготворит сына.
Райан столь же ласково улыбнулся матери и снова взял газету.
– А можно мне сегодня взять лошадь, мистер Бреннан?
– кокетливо спросила мисс Летиция у Райана, явно строя ему глазки, - Майкл Блэкмор сказал, если вы позволите, мы с мистером Джозефом проедем до Дальнего выгона.
– Можно, малютка, бери, - голос мистера Райана Бреннана, донёсшийся из-за газеты, был холоден, но любезен.
– А что пишут в газете, мистер Бреннан?
– поинтересовалась меж тем Кэтрин, мисс Летиция же с довольной улыбкой обошла столик и присела в кресло.
– Продаётся прекрасное имение неподалёку от Ноттингема, - сообщил тот, - и гунтер, отлично объезженный трёхлеток. Весьма интересно. Однако, - он снова отложил газету, - дела не ждут. Мистер Донован, поставьте меня в известность о часе позирования, и я буду к вашим услугам. Мистер Корнтуэйт, был рад встрече. Мисс Гранд, всегда к вашим услугам. Мама, я в буду в кабинете. Бесс, - обронил он сестре, - зайди ко мне после и не забудь распорядиться о ванне мне на вечер. Джозеф, Патрик, Эдвард, Томас, - он поклонился, - Лотти-кэтти-летти, прощайте, - наклонил он голову к девицам.
Донован не сразу понял его, потом улыбнулся: уменьшительные имена девушек действительно рифмовались и, судя по тому, что это обращение никого не удивило, Чарльз понял, что оно здесь в ходу. Кэтти и Летти проводили мистера Бреннана улыбками, Шарлотт тоже улыбнулась, а Донован подумал, что лицо мистера Райана Бреннана как-то странно не вяжется с лицами девушек, и не мог не заметить этой градации красоты: в тонких чертах Райана совсем не было той простоты и слащавой безыскусности, что проступала в Лотти-кэтти-летти. Что до лица мистера Патрика - оно тоже контрастировало с девичьими, но иначе: его тяжесть словно подчёркивала, оттеняла их воздушность.
Мисс Элизабет вышла следом за братом, уводя за собой подругу, сестры Ревелл простились с ней, и в словах этого прощания Доновану померещилось некоторое робкое заискивание.
Пока мистер Донован осматривал комнату, куда проводила его леди Эмили, сочтя помещение вполне удобным для сеансов, он не мог отрешиться от мысли, что всё, увиденное им в этом доме, не разочаровало, но насторожило. И договариваясь о начале работы на следующий день, Чарльз пытался продумать и обобщить свои впечатления.
Наличие в доме четырёх юных красавиц и - изначально - шести молодых мужчин заставляло предполагать возникновение любви, а две смерти братьев Бреннан, последовавших одна за другой, и записку одного из них тоже можно было бы увязать с ревностью или изменой. Но кроме явного чувства мистера Патрика Бреннана к мисс Шарлотт Ревелл, да ещё, пожалуй, взгляда мисс Энн Хэдфилд на Райана - ему ничего пока заметить не удалось. Что до Патрика - натура его была явно такова, что влюблённость его могла стать только страстью. И если кто-то из братьев стал на его пути...
Девицы Ревелл показались странными: в глазах этих красивых куколок не проступало ничего детского и наивного. Они все выглядели вполне взрослыми. Ни один из представленных ему мужчин не показался глупцом, а раз так, доискаться до причин смерти братьев Бреннан будет нелегко. При этом Донован ни в ком не подметил явного дружелюбия, да и между самими братьями Бреннанами особого согласия тоже не заметил.
Всё это Донован изложил Корнтуэйту, когда они возвращались в епископский дом при церкви. Епископ кивнул, но ответил, что не слышал, чтобы братья были соперниками. Патрик не любит Райана с детства, пояснил он. Тут и неприязнь из-за первородства: Патрика бесит, что Райан наследовал всё, в тот время, как он с младшими братьями должен довольствоваться тысячей в год, но есть и иное. Они - "лёд и пламень", очень разные по темпераменту, характеру и настроению.
– Я помню, как Патрик говорил, что всегда предпочтёт безрассудство страстей мудрости бесстрастия, и добавлял, что братец Райан напоминает ему самые страшные для него предметы - часы, компас, барометр и календарь. Они бесстрастны и беспощадны.
– Но Райан Бреннан не показался мне жестоким или бесчувственным, - возразил Донован, - и губы, - тут Чарльз на миг смутился, - помните портрет Симона ван Альфена у Николаса Маса? Твёрдый живой взгляд, тонкая улыбка умного человека. Там явное сходство с Райаном. И, несмотря на силу и страстность Патрика, Райан смеётся над ним.