Сладость горького миндаля
Шрифт:
Донован покраснел.
– Простите, сэр, она... хотела войти?
– Нет! Выходила! Я, естественно, был в ужасе. Райан, мой мальчик! Я же учил его: в игре обольщения есть только одно правило - никогда не влюбляться. Но... мужчина влюбляется так же, как бабёнка падает с лестницы. Это несчастный случай. Однако, по счастью, волновался я зря. Райан слишком честен, чтобы воспользоваться глупостью девицы.
– То есть, - снова смутился Чарльз, - он не злоупотребил её приходом?
– Нет, разумеется Я тут же все разузнал - от него самого. Он объяснил ей, что говорил с её братом и, увы, они не смогли понять друг друга. В итоге - завтра им следует уехать. Так что вы думаете? Девица целый час твердила ему, что будет ходить за ним по пятам, пока он не полюбит её, а напоследок заявила, что ненавидит его. Вы что-нибудь понимаете? Впрочем, самый надёжный способ вызвать у людей неприязнь - правильно вести себя в ситуации, в которой они сами этого сделать не смогли.
– И это было в тот день, когда исчез мистер Хэдфилд?
– Нет, пропал он на следующее утро. Точнее, утром его хватились.
– Господи, - пробормотал Донован, - а что если это он сам видел свою сестру, выходящей от мистера Бреннана?
– Ну и что? Многим девицам приходится перецеловать немало лягушек, прежде чем доведётся встретить своего принца. А Райана многие принимают за принца, но, увы, ошибаются.
– Джозеф ткнул рукой в портрет, стоящий у стены, - взгляните, разве это лицо любовника? Это облик политика без нервов, игрока без эмоций, мужчины без страстей. Разве он создан для любви?
Донован бросил взгляд на своё творение. Пожалуй, Джозеф, несмотря на то, что слегка фиглярствовал, был прав. Вместе с тем, Чарльз уже имел случай убедиться, что Джозеф Бреннан весьма неглуп, и то, что дядюшка Джо рассказал ему о визите Энн Хэдфилд в спальню Райана Бреннана - вовсе не было праздной болтовнёй.
– Но самому мистеру Хэдфилду едва ли было приятно ... к тому же он... если это был он, скорее всего, мистер Эдвард предположил бы, что у его сестры - недозволенная связь с мистером Бреннаном.
– И что? С пятьюдесятью тысячами приданого даже дурак закроет на это глаза, умный же и вовсе ничего не заметит.
– Бреннан был настроен философски.
– Ей замуж надо, иначе спятит. Я, кстати, всегда полагал, что каждая женщина должна быть замужем, при этом был уверен, что ни один мужчина не должен жениться.
– Он хмыкнул, - однако я искренне хотел бы, чтобы девица исчезла из этого дома, не то, клянусь, новой беды не миновать. Между нами говоря, я уверен, - он чуть склонился к художнику, - что кража аурипигмента - её рук дело.
– Почему?
– Донован думал также, но хотел понять мотивацию Джозефа.
– Она хочет шантажировать Райана тем, что отравится - это вполне в её духе.
На рисунке Донована проступало двойственное, вернее, двоящееся лицо: из-под маски немолодого лощёного джентльмена выглядывал мудрый паяц, невесёлый шут Фесте, тонкий гаер, который, однако, знал много больше, чем сказал. Сеть тонких морщин веером расползлась в уголках умных глаз, тень прямого носа падала на тонкие губы, чёрные волосы с лёгкой сединой на висках придавали лицу какую-то приятную мудрую респектабельность.
– И это я?
– Бреннан поднялся и несколько секунд внимательно рассматривал эскиз.
– Да, - Донован почему-то хотел, чтобы Джозефу понравился набросок: сегодня у него совсем не было желания рисовать ещё.
– Облик истинного джентльмена.
Бреннан усмехнулся.
– Старого джентльмена, старого... юность невозвратима, - он погрустнел, - воистину, лучше быть молодым майским жуком, чем старой райской птицей. Впрочем, - тряхнул он головой, - чёрт с ней, с юностью. Что осталось, то осталось. Надо принимать, то, что есть, и не страдать о несбыточном, - подбодрил он себя, - половина батона, конечно, хуже, чем целый, но она лучше, чем сухая корка.
Утешив себя этим не лишённым здравомыслия соображением, Джозеф снова плюхнулся на стул и подлил себе коньяка.
В коридоре раздались мерные шаги, и в комнату заглянул Райан Бреннан, небритый и явно спросонья.
– Ланч уже был? В столовой никого. Где Лорример?
– на лице мистера Бреннана застыло выражение недовольства. Донован понял, что перед ним прирождённый и бесспорный джентльмен: бессонная ночь и щетина ничуть не портили его, - где Элизабет?
– Бесс сказала, что не может найти Лорримера.
– Я же велел ему, чтобы он оставался в доме. Не ходить же мне небритым.
– В каком смысле - "оставался в доме"?
– не понял племянника дядя.
Райан зевнул и уточнил:
– Мэтью рассказал вчера, что развлекался в подвале с мисс Ревелл, а Патрик выследил их. Лорример и сказал, что пока гнев мистера Патрика не утихнет, он предпочитает обождать в безопасном месте.
Новость эта порядком повеселила дядю Джо.
– Дьявол!
– глаза Джозефа блеснули смехом, - так вот зачем она туда полезла!
– Было заметно, что известие это ничуть его не шокировало, просто посмешило, однако смех его тут же и смолк. Он вскочил.
– Постой, так Лорример успел смотаться вверх по лестнице, а её Патрик пристукнул?
Райан покачал головой.
– Лорример не знает. Он поздно заметил Патрика, но едва увидел, разумеется, едва штаны натянул - дал стрекача. Шарлотт кинулась следом, а Патрик взревел, как сумасшедший, схватил и кинул в них лампу - дурацкий жест, если вдуматься. Впрочем, чего ещё ждать от Патрика-то? Попал ли он в Шарлотт, или она просто свалилась вниз в потёмках - неизвестно, так ведь и сам Патрик в темноте наступил на старые грабли и получил промеж глаз.
Из глаз Джозефа Бреннана посыпались искры.
– Ха, то-то я смотрю - фингал у него на лбу! На болотах вроде он шишек не набивал, - дядюшка откровенно веселился, даже прихихикивал, - так он, стало быть, даже стреноженный, следил за этой блудливой бестией? Даже не знаю, чего в этом больше - мужества или идиотизма.
– Вот и выследил на свою голову. Но это все зола, а вот кто меня побреет? Я одолжу у тебя Дейвиса, хорошо?
– зевая, спросил Райан дядю.
– Бери. Так Лорример смылся? Я его понимаю. Вообще-то, если красотке приглянулся другой кобель, глупо винить кобеля, но это рассуждение слишком умно для нашего дорогого Патрика, - Джозеф задумался и тут же хмыкнул, на него снизошло новое озарение, - так вот почему он джин-то весь выхлестал! Любовная, стало быть, трагедия.