Славендар
Шрифт:
– Твоё выходное уже занесено на счёт, так что поедешь бесплатно, – сказал мент, не глядя на меня, – Так что…
Он побарабанил пальцами по баранке, потом нашёл-таки правильные, на его взгляд, утешительные слова.
– Да всё нормально! – сказал он, будто я в этом сомневался, – Ведь твоя фамилия – Деменцев, а это же один корень с «дементор»! Это я к тому, что ты грозен, а стало быть – силён, Паша.
Довольный таким интеллектуальным вывертом, он наконец-то поднял глаза, улыбнулся и протянул в открытое окно руку. Я не был согласен с тем, что «грозен» и «силён» лежат рядом, ну да ничего, у него свой опыт, у меня свой.
– Боюсь, что это от слова «деменция», – пробормотал я, и пожал его большую ладонь, – Спасибо, ребята.
Второй мент махнул мне рукой, мол, пока, парень, всего тебе самого, и спасибо, что без эксцессов.
Через несколько часов я вышел из поезда, не доехав до Сиреченска одну остановку. Было тяжко, и не потому, что со мной чемодан. Грустно, почти со слезами, я потащился сквозь лесопосадки, убеждая себя в том, что всё хорошо.
Осенний призыв
Вспоминать о вчерашнем не хотелось – какой прок? Таксопод укатил, мы с чемоданом остались. Чтобы окончательно прийти в себя, я огляделся.
Психологи говорят, что самым верным способом определить смерть является запах. Вид трупа может быть обманным. Температура тоже ничего точного не сообщит. Даже на вкус это всего лишь гнилое мясо – но вот запах, он точно укажет, что здесь была смерть.
Возле несуществующей станции «Славендар» воняло тиной. Вонь перла в нос, как на заднем дворе мясобойни. Мясобойня – это где убивают мясо, если что. А здесь воняло озёрной тиной, как бывает иногда на самых заболоченных озерах. Тина в грязной стоячей воде затхлая, мерзкая. Это вам не культурная тиночка в искусственном водоеме с насосами и подачей чистого кислорода. Тину стоячей воды даже старый сом, доживающий на дне свои годы, не станет поджирать на корню. Старого сома вообще не стоит брать на базаре, хоть он и велик ростом: он такой старый, что лежит на дне, не шевелясь, и жрёт только то, что падает рядом. А падает только трупятина. Не хочешь жрать трупятину – не покупай большого сома.
Но даже вонь тины – это не запах смерти. Я пригляделся, и увидал озеро. Запахи не подвели, надо же. Камыши, трава-мурава вплоть до уреза воды, а сквозь прорехи в камышах виднелась вода, ожидаемо грязная, как лужа возле сельпо.
Нахожусь я, похоже, в трёх километрах от Сиреченска, за старыми озерами.
Это были Сиреченские выпарные озера. Экологи определили их уникальность, а городские власти придумали, как использовать. Грязи в озерах было столь много, что купаться было опасно, но зато под ней было очень тепло. Озера выпаривались медленно, и жить им было еще лет сто, как минимум. Наши умные головы придумали закопать на дне озера трубы, как делают в частных домах, устанавливая геотермальные тепловые насосы. Только тут решили гигантское количество труб закопать, чтобы обогревать целый микрорайон. Идея была грандиозная, даже репортаж прошел на центральном телевидении. Сиреченцам было гордо за родные места, только и разговоров было, что об этих выпарных озерах. Сделали проект, получили грант, и вроде бы дело сдвинулось. Но сдвинулось не дело, а грант – у гранта выросли ноги и он разбежался по карманам, чтобы обогреть пока их. Это так говорили в народе, а официально сказали, что дело малость затягивается, потому что экологам надо еще что-то там изучить. Как я понимаю, могли и археологи свои претензии предъявить – вдруг под озером не только тепло, но и могила Чингиз-хана, или библиотека Ивана Грозного, да мало ли что. Сиреченцы ждали всё, ждали… Мы и до сих пор ждём на самом деле, просто молчим. Иногда журналисты поднимут тему, чтобы власть пощипать, но тема тяжелая, её трудно поднятой держать, вот она и опускается до уреза воды. А когда в следующий раз поднимается, то уже не так высоко, малость пониже. Похоже, скоро она вообще не встанет. А то, что не на виду, быстро исчезает из памяти народной.
Я никогда особенно не любил эти места, хоть и малая родина. Алкаши, те любили, потому что здесь от жен далеко, не каждая попрётся за своим непутевым супружником в столь вонючую даль. Сюда и дороги толком-то не было раньше: так, тропа чуть пошире, чем для двоих. Дорога выросла, когда начали развивать Москву Переходную, чтобы передвинуть в неё столицу из Москвы Старопрестольной, как её теперь называли. Как разовьют, уберут слово «Переходная», оно и так на птичьих правах.
Озёр я не боялся, хоть местные и пугали обитавшими в воде беглыми акваробами. У моей отваги были две причины: во-первых, я в принципе не боялся безмозглых беглых големов, способных разве что карасей распугать; во-вторых, я не верил, что они в озере завелись.
Ах да, чуть не забыл: третьим источником моей отваги были куда более реальные неприятности, чем нападение полуразумных существ, получающих энергию из грязной болотной воды. Когда завтра утром тебя ждёт виселица, то лёгкий насморк сегодня вечером вряд расстроит.
Этих реальных неприятностей у меня теперь тоже две: первая – гадкий запах болотной тины, и вторая – моё нежелание стать луддитом. Сражаться с Большими не входило в мои ближайшие планы, да и в дальнейшие не входило.
Ах да, была еще и третья неприятность – я не верил в существование реального Славендара. Почти все верили – а я нет.
Вот тебе и «ах да».
Аркаим раскопали, Буев Зар раскопали, капище на Томаровье почти раскопали, а Славендар не раскопали. Нечего было раскапывать, потому что Славендар не закапывали. Землю Санникова найти было проще, потому что там хотя бы имелся романтический антураж. Вокруг Славендара никакого антуража отродясь не было. Некоторые, не особенно стремящиеся к научной достоверности, группы геологов намекали, что где-то за плато Путорана имеется то ли поселение, то ли просто нечто, где обитает некто. Но доказательств, кроме намеков старых шаманов, представлено не было. В академических кругах психоделические намеки не котировались, несмотря на то, что добрая половина науки после пятидесятых годов двадцатого века была обусловлена пероральным приемом всяких сильных веществ её, науки, адептами. Про это не говорилось, про это молчалось. А в Славендаре никто никогда не был.
И никто лично мне ещё не доказал, что где-то в глубинах страны России, не до конца открытой самими ее обитателями, смог уцелеть целый город, наследие праславянской цивилизации.
Я в свое время потратил-таки энергию на конспирологические откровения. А чем ещё заняться в офисе? Когда ты есть офисный планктон по биологическому своему виду, и понимаешь это… ах, как тяжело это понимать, но куда хуже это отрицать… то жизнь твоя протекает отнюдь не в рабочее время. В рабочее время она стоит. А течь она начинает тогда, когда ты отворяешь врата интернета: ведь мозгу все равно, реально ли событие, или ты его воображаешь. Сидишь так в компе, слушаешь про то, что Питер на самом деле откопали, а не построили, и мозг твой эндорфинами хрясь, хрясь об черепную коробку! Кайф! Славендар жил в моей голове рядом с откопанным Санкт-Петербургом.
Раньше посылали в самые разные места: или к чертовой бабушке, или куда Макар телят не гонял. Могли послать к черту на кулички и в Тьмутаракань. Последнее мне было роднее всего, ибо оказалось, что Тьмутаракань была на Таманском полуострове. Двадцать восемь лет назад меня крестили в городе Темрюке, так что Тамань, сиречь Тьмутаракань, была мне духовно близка. Если бы меня туда послали, я бы не испугался.
Но всё это было раньше. Теперь посылали в Славендар, когда имелось в виду «далеко».
Да, новые луддиты у нас есть, незаконная внесистемная оппозиция. Но в то, что гнездятся они в Славендаре, лично я не верил раньше и не верю сейчас. И это при том, что на самом деле я славянофил. Но одно дело – знать, кто ты есть, и совсем другое – верить в то, чего нет.
Противники существующего порядка вещей призывали в свои ряды словом «Славендар». Это могло быть письмо, надпись на асфальте, записка под дворниками, буквы томатной пастой на пицце, принесённой в форточку дроном. Отказаться от повестки было нельзя. Отказавшиеся получали чёрную метку. Потому что все знали – Большие с луддитами заодно, они на самом деле и спонсируют этих якобы террористов. Существованием луддитов Большим было проще оправдывать перед государством и людьми свои частные армии и наглое вмешательство в личную жизнь.