Славянская спарта
Шрифт:
Черногорка хотя и безропотно покорна мужу своему, отцу, брату, хотя и цлуетъ почтительно у нихъ руки, также какъ и руки ихъ гостя, и не называетъ своего мужа иначе какъ господаремъ, но далеко все-таки не лишена самостоятельности, какъ можно было бы по праву ожидать отъ народа, котораго вся исторія — сплошная лтопись войнъ, разбоевъ, кровавой мести, и который поэтому вчно нуждался только въ рукахъ, способныхъ держать ятаганъ, а не прялку. Правда, черногорецъ каждый разъ извиняется передъ знакомыми своимъ наивнымъ «опростите», когда сообщаетъ имъ о рожденіи дочери; правда, семьи черногорцевъ, не имющія сыновей, считаются у нихъ какими-то жалкими и безправными, нося даже нсколько обидную кличку «никоговичей», въ отличіе отъ «кугичей», —
Здсь женщина можетъ смло пройти одна сквозь всю страну, и никто не осмлится оскорбить или обидть ее. Цломудріе своей женщины черногорецъ охраняетъ какъ зницу ока, и если недавно еще двушка, уличенная въ разврат, подвергалась «каменованью», то-есть закидывалась на-смерть каменьями или изгонялась изъ своей страны куда-нибудь на чужбину, то и мужчину, осмлившагося опозорить двушку, ждала неминучая смерть отъ руки братьевъ или родственниковъ обиженной, если онъ не прикрывалъ грха женитьбою. Случалось, что изъ-за оскорбленья одной двушки десятками лтъ тянулись кровавыя расправы между племенами или отдльными родами, и насчитывалось по 30, по 40 убитыхъ съ обихъ сторонъ.
Извстный нашъ путешественникъ по славянскимъ землямъ А. Поповъ въ своей интересной старой книг о Черногоріи передаетъ любопытный разговоръ владыки Петра II съ однимъ изъ русскихъ гостей своихъ:
— Отчего въ Черногоріи нтъ ни одного постановленія объ оскорбленіи женщинъ? — спросилъ путешественникъ.
— Не нужно! — коротко отвтилъ владыка.
— Ну, а если кто оскорбитъ женщину?
— Это было бы то же, если бы вы сказали, если кто вспрыгнетъ на луну!
Когда женщины попадали въ плнъ къ туркамъ, то черногорцы закладывали и продавали послднее оружіе свое, самую драгоцнную для нихъ святыню, чтобы только выкупить женщинъ.
По одному народному преданію визирь Босніи, вторгнувшись въ 1756 г. съ 45.000 войска въ Черногорію, послалъ владык Василію Петровичу такое требованіе:
«Слушай меня, горный монахъ! пришли мн немедленно 12 красивыхъ двицъ 12-15-лтняго возраста и кром того вдову-красавицу Блу Станишину: ихъ возьму я вмсто подати. Если не исполнишь моего желанія, клянусь теб, черный монахъ, святымъ Магометомъ и богомъ Аллахомъ, что предамъ пламени всю Черногорію, и весь народъ вашъ подъ саблю положу»!
У черногорцевъ свирпствовалъ тогда голодъ, вся страна была разорена войною, не было ни пороху, ни денегъ. Собрались главари вокругъ владыки и написали турку такой отвтъ:
«Пошлю я теб вмсто молодыхъ двицъ 12 свиныхъ хвостовъ, а за одну Блу Станишину 12 бараньихъ роговъ, чтобы все это ты носилъ на своемъ тюрбан; кром того, пошлю теб 12 камней, чтобы ты ихъ отослалъ царю вмсто подати, чтобы онъ зналъ, что такое Черногорія»!
Этотъ отвтъ вызвалъ войну, и бой съ турками продолжался непрерывно четырнадцать дней, пока наконецъ турки были сломлены, и визирь едва спасся бгствомъ.
Въ 1858 году около монастыря св. Василія, на который мы теперь любуемся, произошелъ поразительный случай, убдительно доказывающій, какъ еще живы въ черногорскомъ народ глубоко укорененные вками взгляды на святость женской чести. На праздникъ въ Острогъ, куда обыкновенно двигаются со всхъ сторонъ толпы богомольцевъ, не только изъ Черногоріи, но изъ Герцеговины, Босніи и даже Албаніи, шла между прочимъ одна двушка изъ племени Кучей; молодой юнакъ догналъ ее по дорог и во время отдыха пытался изнасиловать ее; вблизи оказался только одинъ родной братъ его; увидвъ безчестный поступокъ брата, онъ бросился на защиту двушки и, выхвативъ ятаганъ, не раздумывая, снесъ брату голову…
Впрочемъ въ Черногоріи часты случаи, когда и сама двушка кровью разсчитывается съ своимъ оскорбителемъ.
Подъ защитою такихъ возвышенныхъ взглядовъ черногорца на женщину, черногорская двушка смло является одна и въ пол, и въ город, на общественныхъ собраніяхъ и на народныхъ празднествахъ.
Во время самыхъ безпощадныхъ и ожесточенныхъ племенныхъ распрей черногорка безопасно проникаетъ въ селенья и дома враждебныхъ родовъ, никогда не рискуя не только жизнью, но малйшею обидою.
Черногорскій юнакъ считалъ бы за величайшее безчестіе для себя, если бы тронулъ одинъ волосъ на женщин; даже убить мужчину въ присутствіи женщины онъ почитаетъ за стыдъ, и не разъ женщины нарочно провожали своихъ мужчинъ на базары въ чужія селенья, гд имъ грозила кровавая месть, и гд подъ покровомъ женщины они оставались, однако, совершенно безопасными. Женщина въ Черногоріи можетъ имть право собственности, независимое отъ мужа, можетъ самостоятельно являться съ своими жалобами даже въ сенатъ и къ своему князю, присягать наравн съ мужчиною, вообще пользоваться тми же юридическими правами, какъ и мужчины. Черногорецъ гордится этою свободою своей женщины и въ псняхъ своихъ поетъ:
«Родила меня ни рабыня-двица, ни була, ни блая латника, родила меня храбрая черногорка, которая не знаетъ никакого рабства»!
Въ семь, несмотря на свою роль вчной работницы, — а пожалуй, даже именно въ силу этой важной роли своей, — черногорка пользуется любовью и уваженіемъ мужчинъ. Мужъ называетъ жену свою «врною любою», женихъ величаетъ свою невсту — «вреницею»; «тешко кучи, гд нема жене» («тяжко дому, гд нтъ женщины») и «пуста куча, гд немакотуле» («пустъ тотъ домъ, гд нтъ юбки», говоритъ черногорская пословица. Хотя отецъ часто самъ выбираетъ жениха своей дочери, но насилія въ брак черногорскіе нравы не допускаютъ, и двушка нердко отказывается выйти за нелюбимаго человка, несмотря на вс настоянья и огорченія родныхъ.
На принужденье къ браку черногорцы смотрятъ какъ на величайшій грхъ. «За стараго не дала бъ я гроша мднаго, и за вдовца — разбитаго горшка, но за молодого, неженатаго — половину имнья отцовскаго и даже все отдать бы согласилась, съ двумя родными братьями»… такъ высказываетъ свои заповдныя мечты о брак черногорская двушка въ одной изъ распространенныхъ народныхъ псней.
«Вдь не въ деньгахъ, люди сказываютъ, наше счастіе заключается, и богатство — не въ грошахъ только съ дукатами, — оно въ томъ, что сердцу дорого».
Во время войны черногорская женщина замняетъ собою для черногорца и санитаровъ, и врачей, и интендантство. Она неустрашимо выноситъ на своихъ плечахъ раненныхъ юнаковъ изъ самаго разгара боя, перевязываетъ ихъ раны, приноситъ воду и пищу сражающимся отцамъ, сыновьямъ и братьямъ. Нечего говорить, что она обшиваетъ и одваетъ ихъ съ головы до ногъ. А въ случаяхъ крайней опасности женщины отбиваются отъ враговъ съ такою же отчаянною смлостью, какъ и братья ихъ.
Во время черногорско-турецкой войны 1876 года русскіе врачи Краснаго Бреста, бывшіе при черногорскомъ войск, не разъ находили между раненными двочекъ 8-12 лтъ, а объ отдльныхъ подвигахъ черногорокъ, взрывавшихъ собственноручно башни съ сотнями ворвавшихся въ нихъ туровъ, бросавшихся со скалы вмст съ крпко охваченнымъ туркомъ, — сохраняется въ здшнемъ народ много разсказовъ и псней. Эту смлость духа и мужскую силу мускуловъ воспитываетъ въ черногорк пастушечья жизнь, въ которой проходятъ ея дтство и молодость. Каждая черногорка, какъ и каждый черногорецъ, не исключая и ныншняго князя Николая, проходятъ эту суровую школу пастушества на заоблачныхъ горныхъ пастбищахъ, или «катуняхъ», какъ ихъ называютъ здсь. Всю весну и лто черногорка пробиваетъ «пастирицею», или «планинкою» (отъ слова «планина» — гора), учась доить скотъ, длать масло и сыръ, шить одежду и обувь въ семью свою; вмст съ подростками-мальчишками, она кочуетъ день и ночь надъ головокружительными безднами, карабкаясь безъ тропинокъ по скаламъ и обрывамъ, закаляя себя въ лишеніяхъ, трудахъ и опасностяхъ всякаго рода, отбиваясь отъ зврей и грабителей, длаясь ловкою и безстрашною, какъ серны ея горъ.