Славянская спарта
Шрифт:
«Планинка» въ прежнія безпокойныя времена рано пріучалась къ виду крови, въ шуму битвъ. Невольно воспитывались въ ней спартанскіе вкусы, спартанскія привычки, спартанскій характеръ.
«Роста, дорогой, пока не выростешь; когда выростешь, проси меня у отца, только принеси мн въ подарокъ яблочко — турску главу на верх оштра колца» (голову турка на острі вола), обращается къ своему будущему жениху въ старой народной псн черногорская двушка.
Конечно, новые государственные порядки Черногоріи, новыя, гораздо боле благопріятныя, политическія обстоятельства ея, наконецъ, школьное образованіе, начинающее понемногу проникать даже въ горныя деревни, — все это сильно повліяло на черногорскую женщину, на ея образъ жизни и характеръ, — и, нсколько подорвавъ въ ней прежнія эпическія доблести, сдлало ее боле мягкою и мирною. Но существенныя
Пока Божо кормилъ лошадей и самъ отдыхалъ сладкимъ сномъ, мы съ женою бродили по селу и живописнымъ окрестностямъ его, любуясь на обступавшія насъ со всхъ сторонъ горы. Въ Богетичахъ выстроена хорошая каменная церковь, совсмъ на русскій образецъ, кажется, уже княземъ Николаемъ. Она была заперта, но положеніе ея очень эффектно, на выступ скалы, господствующей надъ долиною, такъ что съ ея террасы самый лучшій видъ на окрестности. Ярко цвтущіе кусты гранатника пробиваются здсь въ обиліи сквозь известковую почву.
Странное дло, сколько времени мы странствуемъ по берегамъ Адріатики и по Балканскому полуострову, и куда ни прідемъ, везд насъ встрчаетъ своими кроваво-красными, огнемъ пылающими цвтами этотъ вчно, кажется, цвтущій кустарникъ, «купина неопалимая» своего рода.
Чтобы не терять потомъ нсколькихъ часовъ на розыски, мы заране заказали Джюро нанять намъ ко времени нашего возвращенія изъ Никшича верховыхъ лошадей для поздки въ Острогъ, куда не могутъ ходить экипажи, и когда Божо, достаточно выспавшись, соблаговолилъ, наконецъ, подкатить коляску къ кафан,- отправились въ дальнйшій путь.
XII
Никитичъ и Дужское ущелье
Отъ Богетича дорога круто поднимается въ гору и вьется безконечною улиткою, чтобы обмануть трудно одолимую крутизну. Горы кругомъ надвигаются тсно и грозно, сухія, голыя, одна громада на другой; рдкая поросль колючихъ деревьевъ мало смягчаетъ суровое впечатлніе. Изъ пропастей, гуще заросшихъ зеленью, торчатъ угловатые срые утесы, словно окаменвшіе сказочные великаны; надъ головой поднимаются, уходя подъ облака, отвсныя стны. Мы лземъ на какой-то могучій черный хребетъ, отрогъ того славнаго Дурмитора, которымъ полны древнія былины Черногоріи, и который тотчасъ же вправо отъ насъ. Дурмиторъ — старйшій и высочайшій изъ горныхъ великановъ Черногоріи — соперничаетъ только съ Комомъ, такою же прославленною въ народныхъ псняхъ историческою горою, охраняющею теперь восточные рубежи Васоевичей отъ турецкой Албаніи, а когда-то стоявшей въ середин сербскаго царства.
Слва отъ дороги, высоко надъ нами, рисуется на самомъ гребн перевала грубо сложенный изъ камней обелискъ. Этотъ циклопическій памятникъ, издалека видный и при подъем изъ Зетской долины, и при възд отъ Никшича, — недавно еще краснорчиво говорилъ всякому прохожему и прозжему, что тутъ рубежъ вольной Черногоріи, за который врагу можно переступить только по собственнымъ трупамъ своимъ. Напрягаютъ свои утомленныя силы бдныя наши лошади и, тяжко дыша, вс въ поту, дрожа ногами, останавливаются на вершин перевала. Зеты уже боле не видно, ущелье кончилось, — подъ ногами нашими широко и глубоко внизу распахнулась круглая, какъ блюдо, просторная равнина Никшича, обставленная кольцомъ высокихъ горъ. Это уже Герцеговина, а не Черногорія, но Герцеговина, присоединенная къ Черногоріи нашими настояніями по берлинскому трактату, вмст съ равниной Подгорицы и Служа, вмст съ Антивари и Ульциномъ.
Это тоже одна изъ житницъ Черной-Горы, вся полная теперь жизни, кишащая полями кукурузы, картофеля, ржи, табачными плантаціями, стадами скота, работающимъ народомъ; подножія ея горъ усяны многочисленными хуторками и деревнями.
Нельзя не порадоваться за Черногорію, что ей удалось прирзать къ грозному величію своихъ безплодныхъ горъ хотя эти небольшія доходныя низины, сдлавшіяся теперь самыми драгоцнными жемчужинами ея.
Блая лента шоссе, только-что обсаженная молодою акаціею, прямо какъ стрла прорзаетъ эту зеленую равнину, убгая въ Никшичъ. Зета, пропавшая на нсколько часовъ подъ массивами горнаго хребта, опять здсь появляется, наливая цлая озера по впадинамъ низины. Тутъ собственно и есть ея «поноры», въ которыя она таинственно проваливается, или, врне, ныряетъ, чтобы вынырнуть потомъ, посл нсколькихъ верстъ подземнаго теченія, въ долин Блопавличей и Пинеровъ.
Мы перезжаемъ Зету по прекрасному длинному каменному мосту, построенному и названному въ честь имп. Александра III его «единственнымъ врнымъ другомъ», по выраженію самого покойнаго императора. Князь Николай пріхалъ со всмъ своимъ семействомъ освящать этотъ мостъ и устроилъ по этому поводу большое празднество для народа и гостей своихъ. Но въ самый разгаръ торжества было получено извстіе о кончин императора Александра III, и празднество было прекращено.
Луговая низина по берегамъ Зеты — большая рдкость въ Черногоріи — вся покрыта стадами овецъ и коровъ. Подъ самымъ Никшичемъ опять деревенскій домъ князя Николая, съ длинными конюшнями, съ павильономъ на скал, окруженный жиденькой группой деревьевъ. При отсутствіи въ Черногоріи хорошихъ гостинницъ, да и частныхъ большихъ домовъ, князю ршительно было бы невозможно обходиться безъ собственнаго помщенія во время его поздокъ по стран; оттого-то во всякомъ мало-мальски значительномъ городк Черногоріи непремнно вы увидите хотя небольшой княжескій дворецъ.
Крпость Никшичъ, совсмъ средневковая, смотритъ скоре венеціанскою, чмъ турецкою. На невысокой продолговатой и узкой скал щетинятся своими каменными зубцами крпостныя стны, тсно обступившія, какъ врная дружина своего вождя, мрачный замкъ съ башнями и бойницами; массивная четырехъугольная воротная башня охраняетъ наружный входъ въ крпость. Внизу, за крпостью, огромное зданіе арсенала или какого-нибудь складочнаго военнаго магазина. Одна турецкая мечеть еще уцлла въ Никшич вмст съ старыми обитателями его — мусульманскими босняками, но тутъ нтъ вблизи такого сплошного магометанскаго населенія, какъ въ Подгориц, оттого и городокъ, несмотря на долгое турецкое владычество, не усплъ принять физіономію турецкаго города. Впрочемъ нужно полагать, что отъ стараго города уцлло мало слдовъ посл тхъ разрушеній и разореній, которыя такъ часто постигали этотъ пограничный постъ турецкаго насилія въ дни непрерывной войны черногорцевъ съ турками. Оттого тутъ и православныхъ церквей всего одна, если не считать только еще задуманнаго новаго собора, который долженъ былъ закладывать здсь князь Николай съ митрополитомъ и всмъ своимъ дворомъ. Улицы городка тоже смотрятъ новенькими, — широкія, правильныя, вс обсаженныя деревьями, обстроенныя такими же простенькими одноэтажными и двухъ-этажными каменными домиками, какъ и новая Подгорица, и Даниловъ-градъ, и вс поновленные, черногорцами старые городки. Экипажа нигд ни одного, тишина полная, торговли почти никакой: одни только кафаны, кабачки да маленькія лавочки, какъ и везд здсь. Весь народъ — у порога своихъ домовъ или на скамеечкахъ кафанъ; никто ничего не длаетъ, ничмъ не занятъ, — потому что длать нечего. Ремесла плохо прививаются къ вольнолюбивымъ и войнолюбивымъ вкусамъ черногорскихъ юнаковъ, и когда нтъ войны, нтъ праздника, — они, по истин, не знаютъ, въ чемъ проводить свое время. Можно сказать, на дняхъ еще всякая мирная работа, всякое полезное ремесло считалось исключительно «бабьимъ дломъ», и юнакъ, который взялъ бы въ руки шило сапожника или иглу портного, былъ бы жестоко осмянъ земляками и навсегда посрамилъ бы свою военную честь. До сихъ поръ еще по селамъ только одн женщины шьютъ своимъ отцамъ и мужьямъ опанки изъ буйволовой кожи, гуни и джемаданы, ткутъ для нихъ сукно и холстъ…
Когда князь Николай пригласилъ нсколькихъ австрійскихъ мастеровъ для обученія черногорской молодежи разнымъ необходимымъ ремесламъ, ршительно никто не соглашался пойти къ нимъ въ обученіе.
— Господарь! наши предки рзали туровъ, а не сапоги шили! Мы убжимъ въ Турцію, если насъ заставятъ работать, — обиженно отвчали они на увщанія князя. Только хитростью удаюсь, наконецъ, князю засадить за работу одного хромого юношу изъ племени блопавличей, по имени Чокету, самою судьбою лишеннаго возможности воевать и «четовать».
Князь, окруженный свитою, подозвалъ его къ себ и говорить:
— Ну, Човета, знай, что я тебя повшу, если ты не начнешь работать!
Човета спокойно отвчалъ:
— Вшай, господарь, смерть лучше такого постыднаго ремесла!
Тогда князь повелъ его въ австрійскому сапожнику, взялъ въ руки шило и сталъ самъ работать.
— Видишь, — ремесло это не постыдное, если за него берется самъ князь твой, — сказалъ онъ изумленному Чокет. — Теперь, если надъ тобою будутъ смяться товарищи, ты скажи только, что работалъ вмст съ господаремъ!