Слепое солнце
Шрифт:
Наверно, в кабинете у пана Баррета шпаргалки лежат — где-то на столе, что-то вроде «ста ответов на вопросы подчиненных» — потому что ответил тотчас, не задумываясь.
— Если под слежкой ты понимаешь оказание бытовой помощи и поддержки, то да, следить. Как, извини за прямолинейность, няньку к младенцу.
— И только?
— Только. Навоображал бог весть чего.
— Вы убрали от меня Гауфа и Корчева как раз тогда, когда они могли рассказать мне что-то важное.
— Джозеф, ну право слово! — точно шпаргалка. Наверно, и правильные интонации тоже там указаны. — Никто никого не убирал! Нужную информацию ты всегда можешь получить от них по телефону, это же вообще без проблем! Если тебя так взволновал отъезд пана Гауфа, почему не пошёл ко мне? Я бы мог даже вызвать его на пару часов назад. Если это важно для расследования. Ну, какие у тебя еще вопросы? Не стесняйся, все расскажу.
И выходил Джозеф Рагеньский круглым дураком. Мэва приставлена помогать и защищать, но раз не справляется, не хочет ли Джозеф кого другого в напарники? Торопливо мотал головой — не хочет. Мэве он если и не доверял, то хоть надеялся — в спину не ударит. А Корчев, оказывается, сам очень долго просил о переводе в Закопане. Амурные дела, представьте себе. А Гауфа вызвали экспертом в одном важном, но очень щекотливом вопросе. И всего на пару месяцев. Верхние ничего, вот абсолютно ничего не скрывают от Джоша. Всего лишь стремятся защитить Источник от грязных лап Нижнего пламени, так-то. А если Джозефу кажется, что от него что-то утаивают, то пусть смело требует ответа. Оставалось только расписать в своей глупости и со слезами благодарности просить у начальства наставления и совета.
Беккер меж тем выдохся и потребовал от Джоша ответной искренности. Коль уж сам только сто был честен, как ребенок на первом причастии.
— Джозеф, что ты накопал? Дело серьезное, ты же понимаешь. На тебя уже охотятся, это не шутки. Рассказывай всё, иначе мы не сумеем тебя защитить. Любые мелочи, детали…
Джош задумался. В том, что Беккер будет иметь возможность… да и, что уж греха таить, желание защитить своего подчиненного, парень сильно сомневался. Не сумел сегодня, не сумеет и завтра. А, следовательно, количество «мелочей и деталей» должно быть строго дозированным.
— Честно говоря, мне пока не удается вспомнить что-либо существенное, — осторожно начал Джозеф. Врать на ходу он не умел. Зато запомнил целую уйму бесполезной информации, недавно столь щедро излитой на младшего коллегу паном Гауфом. И пошло как по писаному. — Зато выяснил — ритуал шумеро-аккадской обрядово-символьной семьи, седьмое ноября — день Энлиля, бога смерти, или что-то в этом роде. Существует множество вариаций…
И снова почувствовал себя идиотом, когда перебили:
— Всё это замечательно и отлично. Вот только скажи, зачем им вновь понадобился ты? Живым? Они могли тебя убить, и не раз. Ещё когда тебя из Лазарета выписали. И это было бы понятно — убирают свидетеля. Но похищение? Зачем?
Беккер задумчиво замолк, а Джош затаил дыхание. Беккер дойдёт до верного ответа, но помогать ему — увольте.
— Ты им нужен живым. Ты обладаешь каким-то специальным знанием? Особо ценен?
Игра в «горячо-холодно». Сейчас — тепло. Не помочь, только сбить со следа.
— Они хотели закончить обряд, пан Беккер. И, наверно, думали, что я сгожусь на роль жертвы. Беззащитный, без Сил. Слепой. Они не знали, что я снова в отделе.
Беккер ответил не сразу, с ощутимым сожалением. Видать, идея об исключительной ценности сотрудника весьма пана прельщала.
— Наверно, ты прав…. Но теперь они убедились, что ты не столь беззащитен. Попробуют повторить нападение? Что думаешь?
А здесь — скользко. Очень скользко…
— Возможно…
— Вот что, отправляйся домой. Вам поставили барьер и защитку, настроили сигнализацию. Даже при осаде ночь продержитесь. А я пока подумаю. Утром никуда не уходите, сидите дома. Оба. Я сам приду. Надеюсь, к утру разберусь.
Джош ну совершенно так же надеялся — разобраться к утру.
Мэва изволила очнуться, Цез дрых дальше. В половине первого ночи сидели вдвоем с напарницей на кухне и глотали горячий сладкий чай. Мэва заявила, что то дерьмо, в которое они вляпались с Джошем, ей не нравится. С тех пор подавленно молчала. Джозеф думал. В частности, о том, что ему дальше делать. До седьмого ноября осталось чуть больше двух суток. Беккер ни в коем случае не должен зацапать того блондина. По одной простой причине — зацапав, Верхнее теперь уже без зазрений совести выбьет из мага все необходимые сведения. Нельзя. С другой стороны, блондин разгуливает на свободе и легко может зацапать всё того же Джоша. И лично для Джоша такое развитие событий куда неприятней. Так что же дальше? Долго думал, долго хлебал чай, потом понял — до половины четвертого утра ворошили досье, копались в картах активности. Сравнивали прошлогоднюю карту с нынешней… Крутили-вертели пахнущие плесенью старые архивные стопки, рылись в пыльных фолиантах. То есть — Мэва всё это делала, а Джош так, с боку припёка. Нашли самое спокойное с точки зрения всплесков природных энергий место — старые склады кирпичного завода на окраине, на Староградской. А что, удобный дремучий уголок, таким же дремучим был в прошлом году коттедж некроманта… Но это так, к слову. Просто взять на заметку. И еще взять на заметку, что астрологические сутки не совпадают с реальными.
Больше ничего не придумали — на дурную-то голову. Зато Мэва призналась, что уже видела блондинчика с ненормальными глазами с неделю назад на остановке, и теперь вся в раздумьях — тот самый или не тот. Толку теперь гадать? До визита Беккера оставалось еще часов примерно пять, легли отсыпаться.
Наверно, газ всё же подействовал на психику, поскольку заснуть Джош не мог вообще никак. Долго ворочался с боку на бок под давно уже ровное дыхание напарницы, сопение Цезаря, тиканье часов. Слушал шорохи шагов и обрывки разговоров случайных прохожих, раза три взбивал слежавшуюся подушку, никак не мог определиться с одеялом — под ним жарко, без него неуютно. Ни с того, ни с сего наползла тоска. Такая густая, что захотелось вон хоть в ванне утопиться. Или снова уйти на кухню, хлебнуть чего покрепче чая? Где-то оставалось вино, но мало совсем. Зато в шкафу уже полгода стоит непочатая бутылка коньяка. Отказался от идеи, не хотел будить Мэву. Это ведь пока до шкафа дойдёшь… А техники, когда сигналку прокладывали, попередвигали всю мебель, а назад как попало задвинули. Приходится с непривычки на все углы натыкаться. Джош еще раз подумал и остался в кровати.
Тоска, однако, никуда не делась, подступила к горлу без особой причины — то ли общая обида на судьбу, то ли просто беспомощность. Давит что-то, но что — не разберешь. Вместе с тоской пришла непонятная жуть, разлилась в окружающей тьме. Показалось — душно, дышать нечем, и как-будто незаметно, медленно сдвигаются стены, ждут момента раздавить. И почудился опять тот сладковатый запашок. И под кроватью что-то очень тихо шуршало. Мышь? Не мышь, их всех потравил старик Дрожко. Тогда что?
Чего-то недоставало, добавляя паники. Сообразил. Шуршит — это стены сдвигаются, скоро придавят, как в мясорубке, разжуют, выплюнут фарш и белесые обломки костей. Сдвигаются. Медленно, но верно. И душно. И запах. Было жарко и потно, но заставить себя сбросить тяжелое, комом легшее одеяло не сумел. Страшно, как в детстве.
Сообразил, чего не достает — не хрипят антикварные ходики. Умерли. Шуршание тоже умерло, стены теперь шли беззвучно. И сладковатый привкус сделался навязчивым, потянуло на тошноту. Нужно было бежать, бежать срочно из квартиры! Пока еще не поздно, пока жив! Скорей! Только ноги отнялись, и помнилось пока, что в квартире должно быть безопасно — защитка и сигналка. Ни в коем случае нельзя выходить за пределы контура. Но какая же жуть. Это наваждение какое-то!
Но душно стало настолько, что густой воздух увяз на губах, в легкие не попал, Джош начал задыхаться. Сладость обернулась трупной вонью, схлестнулась петля на горле. Нужно было хоть форточку открыть. Бежать сломя голову! Бежать, пока жив! Нельзя. На улице опасней. Это всё какое-то кошмарное наваждение. Нет.
Вспомнил про Мэву. Хотел разбудить, позвать. Окликнул — ни звука не получилось выдавить из горла. И вообще оказалось, что закрыт в гробу, а сверху уже засыпают землей — стучат комья по крышке. Забился в темноте, кулаками пытаясь выбить крышку. Живой же. живой! Так почему хороните?! А кто-то мерзенько захихикал над головой. Не выдержал и заорал, что есть мочи, выкрикивая из себя наваждение.
И проснулся.
Пока с наслаждением дышал, по комнате гуляло долгое-долгое эхо вопля. Жалобного и отчаянного. Вдруг понял, что не эхо — давится криком-плачем женщина на соседней кровати. Подхватился, едва шею не свернул, натолкнувшись на стул, но удержался на ногах. Нашёл. Схватил липкую, холодную от пота за плечи. Затряс: