Сливово-лиловый

Скотт Клер

— Нет, Марек. Пожалуйста, не звони мне больше.

Голос Сары звучит твердо и решительно, и я почти горжусь ею.

— Да, я у Аллегры.

Она снова слушает и хмурится.

— Марек хочет поговорить с тобой, Аллегра.

Меня передергивает, и я трясу головой. Сара протягивает мне телефон, и я слышу, очень тихо, голос Марека.

— Ты не смеешь, верно? Ты не можешь сказать «нет», я прав, Пятнадцать? Ты лучше заткнешься и притворишься, что тебя там нет. Поговори со мной, Пятнадцать. Ну, давай!

Как робот, я беру телефон и подношу к уху. Роберт качает головой, предупреждающе встает, кладет руки мне на плечи и наклоняется, чтобы слышать, что говорит мне Марек. Я не знаю, что делать или говорить. Сара

смотрит на меня, выжидающе и напряженно. Она думает, что я так же, как и она, словесно надеру Мареку задницу. Но я не могу этого сделать. Я не такая. Мое ускоренное дыхание выдает ему, что телефон у меня.

— Привет, Пятнадцать, — шепчет Марек, — ты возбуждена? Звучишь именно так.

— Оставь меня в покое. Оставь Сару в покое. Пожалуйста. Найди себе того, кто с радостью разделит с тобой твой образ жизни.

— Как красиво ты умоляешь, Пятнадцать. Я научил тебя этому, помнишь?

Роберт осторожно берет у меня из руки телефон и разрывает связь.

— Я не желаю, чтобы ты разговаривала с ним, Аллегра.

Я прикусываю губу и киваю, как знак того, что понимаю. Я не могу сейчас предложить больше. Мне нужно немного успокоиться и сделать глубокий вдох.

— Я пойду к своим родителям и останусь там на несколько дней, — объясняет Сара, и Фрэнк сразу же предлагает отвезти ее туда. Она с благодарностью принимает его предложение, и уже через пять минут оба уходят. Может быть, они чувствуют, что хочет Роберт, и спешат исполнить это молчаливое желание.

Роберт закрывает за ними дверь квартиры и поворачивается ко мне. Почти два метра угрозы чистой воды. Я знаю, что он делает это, чтобы показать мне, кому я принадлежу, чтобы показать, как возбужденно я реагирую на него. Он хватает и прижимает меня к стене, фиксирует меня там всем своим телом. Прежде чем понимаю, что со мной происходит, я опускаюсь на колени, сложив руки за спиной, и он вставляет свой член мне в рот, показывая мне, кто владеет мной, кому разрешено использовать меня. И чей голос — единственный, которому я должна подчиняться. Он дает мне пощечину, совсем не сильно. Но это первый раз, но как раз в нужный момент, когда я запираюсь, не полностью отдаю себя, взбрыкиваю и бросаю ему вызов. Пощечины — очень интимная, очень унизительная вещь, и они крепко привязывают к партнеру, которому разрешено их давать. Они делают меня маленькой, мягкой и податливой, приковывают меня к предназначенному мне месту, твердо и незыблемо, и удерживают меня там довольно долго. Говоря метафорами, я буду ползать перед ним на коленях до конца дня. Физически — только если он этого потребует. И я надеюсь, что он это сделает. Я хочу быть униженной до тех пор, пока в моей голове не останется только одна мысль: Роберт. Я должна вытащить Марека из головы, обрубить концы. И Роберт точно знает, как это сделать.

Слова, которые врываются в мое сознание, требовательны и унизительны. Когда он кончает, я плачу. Это освобождающие слезы, усердно заработанные. И я знаю, что принадлежу Роберту.

— Спасибо, — шепчет он, когда помогает мне подняться с пола и подводит к кровати, — спасибо за слезы. Они драгоценны. Я ценю это.

Глава 23

Три недели спустя Марек немного успокоился, и мы с Сарой вернулись в наши квартиры. Сара не торопит события и общается с Фрэнком только на платоническом уровне, по крайней мере, она мне так сказала. Фрэнк все глубже и глубже погружается в «Тему» и засыпает Роберта вопросами. Так и сегодня. В качестве благодарности за помощь, Сара пригласила нас к себе и приготовила для нас ужин. Я вижу, как она сияет и действительно цветет, особенно в сравнении с нашей первой встречей на дне рождения босса Роберта. Я сижу напротив Роберта и могу наблюдать за ним весь вечер. Последние три недели, большую часть которых я провела с ним, укрепили наши отношения. Наше доверие друг к другу возросло, мы вместе попробовали

новые вещи.

Роберт расслабленно сидит на стуле, свесив одну руку через спинку и повернувшись лицом к Фрэнку. Роберт подчеркивает то, что говорит, жестами, и мне очень нравится наблюдать за ним. Мягкое, теплое освещение в столовой Сары и звездная ночь за окном придают этой трапезе вчетвером интимности. Сара довольно раскованно поведала о своем опыте и своих желаниях в новых отношениях. Она выплескивает душу, говорит о том, что я прячу глубоко в себе, о чем мне трудно говорить. Размышляя о том, как она совершенно изменилась, я отодвигаю от себя пустую десертную тарелку. Я абсолютно сыта. Сара наливает мне немного вина, и Роберт приподнимает бровь. Это означает «достаточно». Я киваю и продолжаю слушать. Точка зрения Роберта тоже очень интересна для меня, открывает новые перспективы. Все еще.

— …а если она все еще противится? Сопротивляется наказанию? — спрашивает Фрэнк, отправляя ложку шоколадного мусса в рот.

— Как правило, я ставлю ее перед выбором.

— Каким же выбором?

— Если предположить, что ты объявил тридцать ударов тростью, а она сопротивляется, строптива и дерзка — или рыдает уже до того, как ты начнешь — тогда ты должен узнать, почему она это делает. Она бросает тебе вызов? Маленький бунт? Она хочет большего? Считает наказание необоснованным? Или она на грани и действительно не может этого больше выносить? Если это так, ты, естественно, должен отложить наказание. Если она хочет позлить, хочет бросить вызов, тогда я ставлю ее перед выбором: с достоинством и с полной отдачей принять тридцать ударов тростью, или я связываю ее, кладу на колени и бью ее рукой, пока не устану. Как правило, они знают, что я могу бить дольше, чем они могут вынести.

***

Я вспоминаю прошлые выходные, когда он поставил меня именно перед таким выбором. Я была дерзкой, вызывающей, упрямой и взбалмошной, хотела посмотреть, сможет ли он справиться со мной. Я хотела бросить вызов его власти, его строгости. У меня был соответствующий опыт, чтобы знать, что для меня хорошо. Только очень неопытная женщина выбрала бы руку в этом случае. Поэтому я стояла у стены и подыгрывала. Сжимая зубы, ругаясь и, тем не менее, наслаждаясь процессом каждую секунду. Потому что он добился того, чего хотел, как, впрочем, и ожидалось. Он прогнал меня через все уровни: бунт, нескрываемый гнев, отрицание, принятие. После двадцать пятого удара я начала умолять, просить о прощении. После последнего удара — он, естественно, не дал никакой поблажки — Роберт бросил меня на кровать и наблюдал, как я нетерпеливо вытирала слезы с глаз, а затем освободился от своих джинсов и футболки. Его ухмылка была почти демонической и невероятно завела меня.

— Сопротивляйся, Аллегра. Борись со мной, — сказал он, подходя ближе.

Я пнула его, попав в бедро. Он схватил меня за лодыжку и притянул ближе, раздвинул ноги и встал на колени между ними. Я боролась с ним, но у меня не было и нет ни малейшего шанса, и думаю, что никогда не будет. Он позволил мне выпустить пар, не теряя контроля даже на секунду. Прежде чем проникнуть в меня, он зафиксировал меня всем своим телом. Я была совершенно не в состоянии двигаться, окончательно повержена.

— Посмотри на меня, Аллегра, — потребовал он, и, открыв глаза, я посмотрела ему в лицо.

Я почувствовала, как кончик его члена слегка скользнул вдоль моих половых губ, и застонала в ожидании того, что он собирался сделать.

— Да? — спросил он, и в тот момент я любила его сильнее, чем когда-либо.

— Да, пожалуйста… — ответила я, открываясь для него, выгибаясь к нему навстречу.

— Жадная, ненасытная, мятежная, непослушная, наглая, — пробормотал он и толкнулся в меня.

— Всё это твоя вина, — ахнула я, — ты же воспитываешь меня…

— Я не могу поверить, что ты все еще дерзишь… — усмехнулся он и начал двигаться.