Сливово-лиловый
Шрифт:
— Понятия не имею. Боюсь, мне не хватит фантазии.
— Мне тоже. Я бы никогда не додумался. Он сказал, буквально, по словам Арне: «Роберт Каспари трахает мою девушку. Либо он прекратит это, либо ты, мой дорогой Арне, выбросишь Каспари из своей компании».
— О, Боже… — стону я, — это же… идиотизм. И принуждение.
— Да, так и есть.
Роберт делает большой глоток пива и громко вздыхает.
— Что сказал Арне?
— Арне сказал, что у него, безусловно, сложилось впечатление, что ты добровольно позволяешь мне трахать себя и что ты, как взрослая женщина, вольна сама решать, кто делает тебя счастливой.
— Могу ли я поцеловать Арне при случае? — улыбаюсь я и беру руку Роберта.
— Да. Можешь. Марек серьезно недооценил Арне и его лояльность ко мне. Арне сразу же назначил встречу с боссом Марека, связался со своим адвокатом и затем заявил на Марека. Это, скорее всего, не очень-то и поможет, но он ощутит немного давления и, надеюсь, ему дадут понять, что так дела не делаются.
— Должно быть, он совсем отчаялся, если сделал что-то подобное… — тихо говорю я, уставившись на холодильник.
— Никакой жалости, пожалуйста. Он этого не заслужил. Когда я рассказал Арне, что вы расстались с Мареком почти семь лет назад, он был еще более ошеломлен.
— Не удивительно. Ты рассказал о Саре?
— Нет. Это было бы немного… м-м-м… слишком специфично и слишком глубокоидуще. Я только сказал, что мы встретились на дне рождения и с тех пор он хочет, чтобы ты вернулась. После того, что он даже не смотрел в твою сторону в течение шести лет. Арне говорит, что мы могли бы рассмотреть возможность заявить на него за сталкинг. Но это, как известно, ни к чему не приведет. Он лишь заваливает сообщениями твой автоответчик. Он даже не угрожает.
— Роберт, мне очень жаль…
— Это не твоя вина.
Роберт рассказывает мне о чистых и безупречных проектах, которые Марек запорол. Ни один из них не принадлежит самому Роберту — строительные планы, которые разрабатывает Роберт, не попадают под юрисдикцию Марека.
Когда еда готова, я накрываю на стол и достаю запеканку из духовки. Едва мы начинаем есть, когда раздается звонок в дверь.
— Ты ожидаешь кого-то?
— Нет.
— Сиди, я открою, — говорит Роберт, закрывая за собой кухонную дверь.
Я прислушиваюсь, но все тихо. «Может быть, это представитель пылесосной компании или Свидетели Иеговы», — думаю я, продолжая медленно есть.
Когда дверь снова открывается, за Робертом входит Марек. Я в ужасе задерживаю дыхание и давлюсь куском, который у меня во рту.
— О, рабыня готовила что ли? Какая идиллия. Почему ты не ползаешь на полу и не ешь из миски?
— Эй! — резко говорит Роберт. — Не так. Не в таком тоне. Не такими словами.
Тем не менее, когда у меня снова восстанавливается дыхание, я все равно не в силах произнести ни слова.
— Аллегра, — говорит Роберт, — если ты сыта, иди в спальню и закрой за собой дверь. Я поговорю с Мареком.
— Я хочу поговорить с Аллегрой, а не с тобой, Каспари.
— Либо со мной, либо ни с кем вообще. Как я уже говорил.
— Аллегра, я хочу поговорить с тобой. Это для меня важно.
Марек пристально смотрит на меня. Я прочищаю горло и встаю.
— Ты научил меня, вдолбил мне… — тихо, но твердо, говорю я, — что воля моего Господина всегда и при любых обстоятельствах является наивысшим приоритетом,
Я прохожу мимо Марека, и он хватает меня за руку.
— Аллегра, пожалуйста, прости.
— Не трогай меня, Марек. Никогда больше, — говорю я, отталкивая его руку от себя. Выражение его лица меняется, и я понимаю, что и тактика его меняется. От достаточно дружелюбной и понимающей до сволочной. Менее чем за две секунды.
— Ты не хочешь? Я так и думал. У меня есть кое-что, что изменит твое мнение.
Марек засовывает руку во внутренний карман, и на секунду я действительно испытываю страх, что он достанет пистолет. Но он просто вытаскивает толстый конверт и прижимает его к груди. Он адресован моей матери. Я могу представить, что это такое, и ищу взгляд Роберта. Затем глубоко вздохнув, покидаю кухню и направляюсь по коридору в спальню.
— В конверте письмо, которое описывает твой образ жизни. Как ты смиренно подчиняешься каждому встречному мужику, позволяешь собой пользоваться. Как ты охотно подставляешь все свои дыры. Проиллюстрировано пакетом фотографий. Твоя мать повесится, когда увидит это, — кричит он мне, и прежде, чем Роберт успевает вмешаться, успевает что-либо сказать, я уже оборачиваюсь и отвечаю:
— Знаешь, что моя мать говорила о тебе тогда? Она сказала, что я не должна приближаться к тебе и на пушечный выстрел. Что ты — манипулятивный мудак, паршивый подонок в кризисе среднего возраста, который вынужден компенсировать снижение потенции со все более и более молодыми девушками. Она будет рада получить письменное подтверждение своего мнения лично от тебя. И будь уверен, что в тот же день, как она откроет твое письмо и увидит фотографии, она свяжется со своим адвокатом и обвинит тебя во всех грехах, что изложены в уголовном кодексе: от изнасилования до торговли людьми. Отправь ей письмо, Марек. Я предпочитаю сделать каминг-аут перед моей матерью, чем позволять тебе снова прикасаться ко мне.
Я демонстративно тихо закрываю за собой дверь спальни и падаю на кровать. Я слышу, как Марек начинает орать. Он кричит на Роберта. От самого Роберта — ни звука.
Вдруг становится тихо, и я слышу только бормотание. Видимо, Марек успокоился, выплеснул свой гнев и теперь готов поговорить с Робертом. Я хочу знать, что говорит Марек, в чем его чертова проблема. Тихо и осторожно я открываю дверь спальни, больше, немного больше. Еще чуть-чуть. Роберт стоит в дверях кухни, прислонившись к дверному косяку и слушает.
— …не могу этого вынести, — говорит Марек, но так тихо, что я не уверена, что поняла правильно.
Роберт немного поворачивается, и я вздрагиваю. Взгляд, который встречается с моим, однозначен.
— Извини, — говорю я одними губами и снова закрываю дверь.
«Это твоя квартира», — говорит резкий голос внутри меня. — «Твоя, черт побери, квартира, и он запирает тебя в твоей спальне, пока говорит с твоим бывшим».
«Он хочет защитить меня», — возражает ему гораздо более мягкий голос — голос, принадлежащий моей покорной стороне. — «Так я хочу жить. Этого я всегда хотела».