Сливово-лиловый

Скотт Клер

— Да, верно.

— Ты когда-нибудь жил вместе с женщиной?

— Да, жил.

— А она была твоей?..

— Она была моей девушкой, Аллегра. В первую очередь. И если нам так хотелось, она была моей сабой.

— Это работало? Я понятия не имею…

— Да. Конечно, это работало. Это будет хорошо работать и с нами, если ты этого захочешь. Отношения распались не из-за наших «особых» предпочтений, а потому, что она встретила другого мужчину, который полностью удовлетворял ее желания и потребности, а не только девяносто процентов, как я.

Я молчу и не осмеливаюсь спросить, в чем была проблема, хотя она представляет для меня живой интерес. Может быть, похожая возникнет и со мной. Подвох,

который я постоянно ищу и не нахожу в Роберте с тех пор, как мы встретились. Всё может быть. Но я считаю неуместным расспрашивать его. Это не мое дело.

Роберт вздыхает, садится удобнее, вытягивает ноги и говорит:

— Ты хочешь узнать. Я вижу по тебе. Если хочешь знать, Аллегра, тогда ты должна спросить меня.

— Получу ли я ответ?

— Ты узнаешь, если спросишь.

Я прочищаю горло и глубоко вздыхаю, удивляясь, почему это так тяжело. Максимум, что он может сказать, это «не твое дело». Мы говорили о гораздо более интимных вещах, но этот вопрос — словно табу. По крайней мере, такое ощущение. И вдруг я понимаю, что не чувствую дистанции, ничего не изменилось. Роберт не Марек, который никогда бы не допустил такого вопроса. Думаю, что могу спросить его, и, если он не хочет отвечать, то не ответит, и это решит вопрос.

— Что ты не мог ей предложить, что он смог, Роберт?

— Было две вещи. Во-первых, она была очень склонна к экстремальному эксгибиционизму и любила ходить в соответствующие клубы, чтобы позволять унижать себя, избивать и трахаться на глазах заинтересованных зрителей. Абсолютное «нет» для меня. Я не хочу зрителей. Я также не хочу ни на кого смотреть при этом — за исключением порно, иногда я не против посмотреть. Но Лизхен и Отто Мюллермаер из коллекции фетиша Беате Узе 1985 года и клубные сессии — это совершенно разные вещи. (Примеч. Беате Узе — немецкая женщина-пилот и предпринимательница. Первая и единственная женщина-каскадер Германии в 1930-х годах. После войны открыла первый секс-шоп в мире. Сегодня АО «Беате Узе» — это представленный на бирже мировой лидер в торговле «эротическими принадлежностями»).

— Понятно, — бормочу я, потому что думаю так же, как Роберт. Пока не вижу никакого подвоха. Пока. Я с нетерпением жду пункта «два».

— Во-вторых, она была «би» и вообще достаточно открыта для группового секса. Она была не против другой женщины или другого мужчины. Для меня также абсолютно неприемлемо.

— Ты… ты пробовал это?

Роберт кивает и кривится.

— Она однажды подцепила женщину, да. И привела ее ко мне. Они целовались и зажимались на диване. Я еще никогда не чувствовал себя так глупо, как тогда. Мне не показалось это возбуждающим, вообще. Я думал, что это просто ужасно. Я тогда… на самом деле ушел. В паб. И вернулся домой только на рассвете. Чтобы найти эту постороннюю женщину в моей кровати, в глубоком сне. Мне пришлось спать на диване. Думаю, не самый яркий момент в моей жизни. Вскоре после этого она встретила своего теперешнего парня и оставила меня. С тех пор, как я слышал, она в основном посвятила себя генг-бенгу. (Примеч. Вид группового секса, в котором участник одновременно находится в половом акте с несколькими партнерами. Если этот человек не давал на это согласие, то это — групповое изнасилование. Чаще всего под понятием генг-бенг понимают интим между женщиной (или пассивным мужчиной) и группой более трех мужчин).

Я передергиваю плечами и говорю:

— Это не мой мир.

— Я знаю, Аллегра. Какая была твоя худшая ночь?

— Боже, было так много мерзких ночей…

— Признавайся, давай. Я же признался.

Роберт ободряюще улыбается мне и делает глоток пива.

— Марек пригласил друзей и приказал

мне обслуживать гостей. Разливать вино, подавать еду. Он не сказал мне ни слова, что все это… ну… ты понимаешь… во всяком случае, один из мужчин не мог контролировать себя и полез мне под юбку. У меня как раз в руке была бутылка вина, и вдруг пальцы этого мужика оказались внутри меня. Я… Я ужасно испугалась и уронила бутылку, вытащила его пальцы из себя и ударила его. Это был… рефлекс. Наказание, которое я получила на следующий день, было… хм-м… не будем об этом, хорошо?

Роберт явно не может подобрать слов.

— Вау, — говорит он, — вау, тяжелый случай. Недопустимо делать это без согласия. Я не знаю, что сказать. Что ты сделала потом?

— Я ушла. На вокзал. И поехала домой. Марек рвал и метал.

— Могу представить. Он хотел… передать тебя? Без предварительного уведомления и получения твоего согласия?

— Не знаю. Я никогда не спрашивала его, имел ли он это в виду, или тот мужик сам перегнул палку.

— Что ты видела в Мареке, Аллегра?

— Я не знаю. Мама объясняет это отсутствием отца в моей жизни. Она обвиняет себя в том, что я сошлась с Мареком.

— А что насчет твоего отца? Ты никогда не рассказывала о нем.

— Я его не знаю, — отвечаю я, вставая за следующим пивом. Роберт качает головой, когда я предлагаю ему еще одно.

— Почему?

— Потому что даже моя мама не знает, кто он. У нее были дикие времена в период обучения в университете. Это случилось на острове Ла Гомера. Там она провела семестровые каникулы, ей было двадцать лет, и она жила в своего рода коммуне хиппи, в Валье-Гран-Рей. (Примеч. Валье-Гран-Рей — муниципалитет в Испании, входит в провинцию Санта-Крус-де-Тенерифе в составе автономного сообщества Канарские острова. Находится на острове Ла Гомера). Включая свободную любовь и ежедневный обмен партнерами. По всей видимости, это кто-то из несколько мужчин. Она думает, что «счастливый победитель» — француз по имени Серж. Она говорит, что я похожа на него, но так как у нее нет его фотографии… Во всяком случае, она не знает ни фамилии, ни того, откуда он или куда уехал, когда покинул коммуну, вообще ничего. На самом деле, она знает только, что не была беременна в июле, когда приехала на Ла Гомеру, где она вовсю курила травку, пила и праздновала, а в сентябре вернулась домой со мной в животе. За это время она спала примерно с двадцатью мужчинами, в дурмане свободной любви, наркотиков и алкоголя, забывшими о контрацепции, и результат сидит перед тобой… На самом деле чудо, что у меня нет никаких патологий… хотя, забудь об этом…

Роберт смеется и берет меня за руку.

— У тебя нет никаких патологий, Аллегра. Определенно, нет. Меня, кстати, зачали на Фуэртевентуре.

— О, прямо по соседству… Но твои родители были, как положено, женаты.

— Да, но не долго. Я дитя медового месяца. Ты скучала по отцу? Или все еще скучаешь по нему?

— Нет. Всегда присутствовал какой-нибудь кандидат на роль отца. Если у моей мамы были любовники, романы или отношения. Всегда не больше года. У нее… очень свободный, очень вольный дух. Я была достаточной константой для нее.

— Ты сильно отличаешься от своей матери.

— Думаю, что я продукт моего воспитания. Я хочу более или менее противоположное тому, что хотела моя мать — как и многие девочки. Не в смысле таунхауса, двух-пяти детей и собаки, но мне нравится моногамия, последовательность и строгость. Все то, чего я никогда не получала от мамы.

Роберт улыбается мне, и я знаю, что он ценит те же вещи, что и я. Он знает, что мне нужно, что я хочу, и ему нравится дарить это мне.

— Ты подумаешь об этом? — спрашивает он, и я знаю, что он имеет в виду вопрос о квартире.