Смерть королей
Шрифт:
— Ты полагаешься в качестве судьи на аббата Осбурха?
— Да.
— А ты, лорд Этельнот?
— С радостью.
— Тогда аббат выяснит, где установлены границы согласно записям, — заявил Ассер, и служащие записали его слова, а совет перешел к обсуждению других дел, и я заметил, как Альфред устало посмотрел на человека, копирующего документ за столом.
Человек закончил, потому что он посыпал пергамент песком, подождал пару мгновений и затем сдул песок в огонь. Он сложил пергамент и написал что-то на обратной стороне,
Законченный документ отнесли к постели короля, и Альфред, сделав большое усилие, написал свое имя и затем кивком головы приказал епископу Эркенвальду и отцу Беокке поставить свои подписи в качестве свидетелей того, что он только что подписал.
Совет затих, когда это было сделано. Я предположил, что это было завещание короля, но как только на воск была поставлена большая печать, король кивнул мне.
Я подошел к его ложу и преклонил колени.
— Я раздаю небольшие подарки на память, — сказал Альфред.
— Ты всегда был щедр, мой король, — я солгал, но что еще можно сказать умирающему?
— Это для тебя, — продолжал он, и я услышал, как Элсвит резко выдохнула, когда я взял только что написанный пергамент из рук ее мужа. — Прочти это, — сказал он, — ты еще можешь читать?
— Отец Беокка хорошо меня учил, — ответил я.
— Отец Беокка все делает хорошо, — сказал король, а затем простонал от боли, монах подошел к его постели и протянул кубок.
Король начал пить, а я читать. Это была хартия. Служащий скопировал большую ее часть, чтобы все хартии были похожи друг на друга, но от этой у меня перехватило дыхание. Он даровал мне земли, и дар не сопровождался никакими условиями, как когда Альфред однажды дал мне владения в Фифхэдене.
Хартия полностью передавала земли во владение мне и моим наследникам, или тому, кому я сам пожелал бы их отдать, в ней были тщательно описаны границы, и длина этого описания подсказала мне, что мои владения весьма обширны.
Там была река, рощи и луга, деревни и дом под названием Фагранфорда, все это в Мерсии.
— Эти земли принадлежали моему отцу, — сказал Альфред.
Я не знал, что ответить, разве что пробормотать благодарности.
Немощная рука вытянулась в мою сторону, и я пожал ее. Я поцеловал рубин.
— Ты знаешь, чего я хочу, — сказал Альфред. Моя голова склонилась над его рукой. — Земля даруется без условий, — произнес он, — и принесет тебе богатство, большое богатство.
— Мой король, — сказал я дрожащим голосом.
Его слабые пальцы сжали мою руку.
— Дай и мне кое-что взамен, Утред, даруй мне мир до того, как я умру.
И я сделал то, чего он хотел, чего я не желал делать, но он умирал и был так щедр под конец, да и как можно осуждать человека, который доживает последние дни?
Так что я пошел к Эдварду и преклонил перед ним колено, и я вложил в его руки свои и дал клятву верности. И некоторые
Этельхельм, главный советник в витане, улыбнулся, потому что он знал, что я буду биться за Уэссекс.
Мой кузен Этельред пожал плечами, потому что знал, что никогда не провозгласит себя королем Мерсии пока я выполяняю волю Альфреда, а Этельволд, должно быть, думал о том, сможет ли он когда-нибудь захватить трон Альфреда, если ему придется пробивать себе путь через Вздох Змея.
Эдвард поднял меня на ноги и обнял.
— Спасибо, — прошептал он. Это было в среду, день Одина, в октябре, десятом месяце года 899.
Следующий день принадлежал Тору. Дождь безостановочно лил из огромных туч, пролетающих через Винтанкестер.
— Сами небеса рыдают, — сказал мне Беокка. Он и сам плакал. — Король попросил совершить последние обряды, и я это сделал, но мои руки тряслись.
Оказалось, что последние обряды над Алфредом были совершены с интервалами несколько раз в день, чтобы конец его был спокойным, священники и епископы соперничали друг с другом за честь совершить над королем обряд помазания и вложить кусок сухого хлеба между его губ.
— Епископ Ассер был готов совершить последнее причастие, — сказал Беокка, — но Альфред попросил об этом меня.
— Он любит тебя, — отозвался я, — и ты хорошо ему послужил.
— Я служил Господу и королю, — сказал Беокка, а потом я провел его к месту около очага в большом зале «Двух журавлей». — Он поел немного творога сегодня утром, — убедительно сказал Беокка, — но не очень много. Две ложки.
— Он не хочет есть, — сказал я.
— Он должен, — заявил Беокка. Бедняга Беокка. Он был священником моего отца и его служащим, а также моим учителем в детстве, хотя и покинул Беббанбург, когда мой дядя захватил власть.
Он был низкого происхождения и немощным с рождения, с трогательным косоглазием и уродливым носом, параличом левой руки и косолапостью. Мой дед заметил сметливость мальчика и отправил его учиться к монахам в Линдисфарену, Беокка стал священником и затем, после предательства моего дяди, изгнанником.
Его ум и набожность привлекли Альфреда, которому с тех пор служил Беокка. Сейчас он был стар, почти столь же стар, как и король, и его всклокоченные рыжие волосы стали седыми, спина согнулась, но у него все еще был острый ум и сильная воля.
У него также была датская жена, настоящая красавица, сестра моего дорогого друга Рагнара.
— Как поживает Тайра? — спросил я его.
— Хорошо, хвала Господу, и мальчики тоже! Господь нас благословил!
— Ты будешь благословлен и мертв, если продолжишь настаивать на том, чтобы выйти на улицу в такой дождь, — сказал я. — Нет такого дурака, как старый дурак.
Он хихикнул в ответ, потом слабо запротестовал, когда я настоял на том, чтобы забрать его промокший плащ и накинуть ему на плечи сухой.