Смирновы. Хроники частной жизни
Шрифт:
– Вот, оказия зайти вышла по отчаянию, – говаривал он.
Это он старинное паче чаяния в шутку на другой лад переиначивал.
Распивал чаи подолгу, беседовал обо всем. Поддерживал родственным теплом.
Мезенские обыватели также не оставляли Николая Савельевича вниманием, принимали в нем участие. Заходила председатель уличного комитета Жанна, уговаривала больше посвящать себя общественной жизни, следить за порядком на улице, отчитывать соседей за неправильное поведение. Он отговорился самочувствием, но обещал подумать.
Здоровье не
– Что вы хотите? Возраст. Больше гулять. Спиртного, табака не употреблять. Ландышевые капли в аптеке купите.
А когда он пожаловался на бессонницу, добавила:
– На работу же вам, дедушка, не ходить. Днем досыпайте.
– Какой я тебе дедушка, у меня имя есть, – хотел возмутиться Николай Савельевич, но промолчал. Шел из поликлиники, словно побитый пес, поджавши хвост. Ощутил себя обломком прежних дней, не пошедшим вовремя ко дну. И вот болтается по житейским волнам, мешает важным судоходным делам. А ему гудят, – тони давай быстрей, не путайся под ногами. Понятное дело, что в тот вечер он употребил, даже злоупотребил, хотя врачиха запретила. Потом сожалел о своей невыдержанности.
Вечерние посиделки с Колосом как-то сами собой сошли на нет. Иногда тот заглядывал в гости, они выпивали по рюмочке-другой, но к большему не тянулись.
Исай Абрамович зазывал на обед по выходным. Софа подавала куриную домашнюю лапшу и рыбу фиш, а на десерт – яблочный штрудель, пальчики оближешь. Но Николай Савельевич присутствием аппетита не отличался. Посидел раз-другой, а после все отговаривался – то сын приезжает, то самого дела требуют. Так и перестал соседей регулярно навещать.
Тяжело ему стало разговаривать с посторонними. Общался дни напролет лишь с Милушкой. Засыпая, с ней прощался. Но и во сне часто они встречались, гуляли по незнакомым местам.
Просыпаясь, приветствовал жену «добрым утром». Не спеша вставал, умывался, одевался. Пил чай, завтракал, чем Бог послал, а точнее – тем, что Матрена, по ее выражению, «сварганила». Ходил на почту за газетами, заглядывал на рынок, смотрел, чем у станции торгуют. Со встречными знакомцами раскланивался, некоторые с ним заводили беседы, он долготерпеливо выслушивал. Затем дома читал новости, записывал и планировал текущие расходы:
Уплата за электроэнергию – 86
На питание – 50
Табак, крючки и гуталин – 13
Баня и папиросы – 26
Пиво 0,5 и бутерброд с икрой – 15
В особенно длинные и пустые дни появлялись и такие строчки:
Капли для себя – Портвейн №11…
Милица такие эскапады не одобряла и обиженно удалялась, отказывалась с ним разговаривать.
Прочие записи становились все короче, превращаясь в подобие телеграфного сообщения:
Митина с мужем.
Починка каблука.
Радость! Приезд Вовчика!
Иногда Николай Савельевич выходил в сад, бродил бездумно. Коричные яблоки давно поспели, осыпались, антоновка же только набирала силу. Высыхали, чернели на ветках попорченные воробьями да скворцами вишни, поздняя малина, не доеденная червями, отваливалась с плодоножек и догнивала под раскидистыми кустами.
Синица, качаясь кверху желтеньким брюшком на тонкой ветке сливы, увлеченно расклевывала спелый темно-синий плод. Бесхозяйственный владелец сокровищ вместо того, чтобы прогнать бессовестную птицу, смотрел на этот грабеж средь бела дня и умилялся.
Даже хриплое карканье ворон в кронах сосен не тревожило его воображенья. При Милице он каждую весну, когда вороньи стаи вились в небесах, приискивая место для летнего гнездования, выходил с мелкашкой, палил в белый свет, как в копеечку – отпугивал. А то примутся орать по утрам, ссориться по вечерам, воровать что приглянется, семена из грядок вытаскивать.
Жена называла ворон хулиганьем и не терпела, чтобы в ее владениях кто-то, кроме нее, хозяйничал.
Теперь здесь веселилась и озоровала пернатая и мохнатая вольница. В дуплах сосен расплодились белки, скакали вверх-вниз по стволам, играя в догонялки, носились под кустами лещины, куда выпадали из фестончатых зеленых колокольчиков коричневатые орешки. Однажды рано утром большой серый заяц крупными шагами пронесся поперек участка и перемахнул через невысокий уличный штакетник. Когда-то они обмазывали стволики яблонь садовым варом, чтобы от заячьего набега не пострадала молодая кора. Теперь же Николай Савельевич, увидав гостя, посокрушался о том, что до леса тому далековато, опасно добираться.
Под сараем же поселилось семейство ежей, которых он, хоронясь от бдительного ока домоправительницы, подкармливал кашей да молоком.
Рачительная прежде Матрена за всем уследить не успевала. Ей приходилось хозяйствовать на два дома, обслуживать калечного пьяницу, нянчить внука, бегать по рынкам-магазинам, да за молоком, да по прочим делам. Так что остались в это лето и Шишкины, и Смирновы без запасов варенья (хотя никто особо об том и не горевал).
Из слив и яблок она понемногу подваривала «повидлу», но на большие заготовки никак не могла выкроить времени. Свежая «повидла» в мгновенье ока улетала, та же Шурка могла с чаем и батоном литровую банку умять. Матрена ей не препятствовала, старалась накормить получше. Побаивалась в глубине души, что невестка найдет себе кого-нибудь, и оставит ее вдвоем с Мишкой. Та бы, может, так и сделала, да не повезло, война женихов почти подчистую выкосила.
Нынче Матрена пирожков с той же «повидлой» напекла и понесла пяток в соседний дом.
– Здравствуйте вам, Николай Савельич, – церемонно приветствовала она сидящего на террасе хозяина, – пирожка теплого отведайте.
– И тебе, Матрена, не хворать, – Савельич отложил газету, глянул сквозь очки строго. – Благодарствую за пирожки, отнеси пока на кухню, позже чайку попью.
Как через губу разговаривает. Раньше бы она чайник вскипятила, сели бы рядком чаевничать, ладком разговоры разговаривать. А теперь и Матрене недосуг, и Савельича неизвестно какая муха укусила…