Смирновы. Хроники частной жизни
Шрифт:
– Троица в этом году будет поздняя, – записал Николай Савельевич.
Он привык исчислять, что течение года, что вехи жизни, церковным календарем. Это утешало, как все не приземленное. И вера его была – житейская, обыденная. Храм от случая к случаю посещал.
Любил отцом Иоанном Кедровым отстроенную во славу Воскресения Христова церковь в Сокольниках. Кедровская церковь напоминала мезенского Спаса Нерукотворного – необычным летящим и нарядным обликом, яркими мозаиками, но в отличие от него не закрывалась ни на день. Спаслась сначала благодаря попам-обновленцам, а после войны попущение вышло, гонения поутихли. Верующий
Хаживал Николай Савельевич на Разгуляй, в кафедральный Богоявленский собор, который по имени площади называли Елоховкой. Но чувствовал там себя неуютно, хотя чудотворную Казанскую икону Божьей Матери очень уважал и к мощам святителя Алексия каждый раз прикладывался.
…
Погода немного наладилась, серая сочащаяся водой завеса отступила ввысь, просохла, просветлела, стала просвечивать синевой и проблескивать жарким солнышком. Мигом просохла лужайка перед домом, Матрена развесила между елкой и березой откипяченные до синевы простыни и пододеяльники, сварила геркулесовую кашу и ушла по неведомым делам, не докладываясь. Так частенько случалось в последнее время. Разговаривать они почти перестали, жили, словно парочка поднадоевших друг другу супругов. Николай Савельевич исправно деньги на хозяйство выдавал, Матрена тратила на свое усмотрение. Отчитываться перестала, а Николаю Савельевичу неловко было спрашивать. Потому порой приходилось писать наугад, как пальцем в небо тыкать.
Баня коммерческая – 25
Табак и метлы – 37
Москва – 14
Обед и капли 25
Починка сапог (каблук) 40
Матрене Ив. – 100
Принесено – свинина, картошка, капуста, лук, молоко 1 литр…
1.10.
Распускался жасмин, затмив изобилием цветов и сладким благоуханьем белые и розовые махровые розочки шиповника. А вот пионы не радовали, стояли почти без бутонов, Николай Савельевич насчитал на пять кустов всего три шарика.
В воскресенье к обеду нагрянули гости – сыновья с женами. Николай Савельевич порадовался, что не пошел в неблизкое Черкасово, посетить церковь и примыкающее кладбище. А до их прихода все в слабости и лени себя упрекал. Главное сожаленье было не о том, что пропустил великопраздничную службу, а что с Красной Горки не навещал Милицыной могилки.
В последний визит принес жене букетик нарциссов, купленный на станции, да крашеное луковой шелухой яичко. Прибрался немножко, посидел на лавочке у оградки, посетовал привычно на одиночество, пожаловался. Милица велела бодриться, питаться, как следует, каплями не злоупотреблять, с Колосом не засиживаться. Николай Савельевич обещал. С тех пор, а уж больше месяца прошло, все никак не мог к ней выбраться, хотя раньше чуть ли не каждое воскресенье бывал. Все отговорки находились – то голова закружилась, то сердце колет, то ноги слабеют и отнимаются будто. Сплошная безалаберность!
Сыновья приехали с гостинцами, привезли стерлядь, икру, салаты, заливное. Кстати получилось, что Матрена с утра принесла свежий хлеб и масло домашнее. Накрыли на веранде, Лидуся постелила столовое белье – скатерть, салфетки, в китайскую синюю с росписью вазу поставила наспех собранный букет, и получилось, как всегда у нее – красиво. Женечка, ходившая тенью за ненаглядным Николашей, сегодня совсем тушевалась, вина не пила. Николай Савельевичу подумалось – уж не в интересном ли невестка положении. Да и пора бы – скоро год как замужем.
– Николашу расспрошу, – решил, – если и вправду радость такая, свечку надо поставить да молебен заказать за здравие.
Милица тут над ним посмеялась бы. Сказала бы – полон ты, милый друг, старорежимных предрассудков.
– Я и сам – старорежимный предрассудок, Милушка, – ответил ей Николай Савельевич, – свыше сил стараюсь, тянусь за новым, а все зря. Рад бы в рай, да грехи не пускают.
Милица еще посмеялась и пропала, зато пришла Матрена, которую видеть Николаю Савельевичу совершенно не хотелось. Он думал было прогнать надоедную бабу, но сыновья усадили ее за стол, налили рюмочку, а когда узнали, что в дом переселилась, обрадовались.
– Все к лучшему, Матрена Ивановна, – говорил Владимир, а Николай согласно кивал. – Отцу постоянный пригляд нужен, а дома у вас Шурка одна справится. Если что нужно, только скажите, мы мигом управим. Дивчины помогут, да, Лидуся?
– Дивчины-то помогут, – досадовала про себя Матрена Ивановна, – скатерть загадить с салфетками, посуду изгваздать да пепельницы, а я потом стирай-убирай…
– Участковый ходил-интересовался, – подпустила она пробный шар, – уличкомша ему донесла, что не по месту прописки проживаю.
– С Петром уладим, – отмахнулся было старший, но тут нежданно-негаданно младший брат вступился:
– Прописку сделаем. Живите с полным правом. Отец стареет, ему постоянный пригляд не помешает.
– Что это они обсуждают, как будто меня и нету, – удивился и обиделся было Николай Савельевич, но тут же оказался на каштановой аллее с Исаем Абрамовичем.
– Ты, Николаша, носишь фамилию Смирнов, что значит – человек смиренный, долготерпеливый, – говорил тот ему. – Моя же фамилия Цукерман означает «сахарный человек», а жена моя Софа – урожденная Киршенбаум, в переводе «вишневое дерево» …
(– Женюра, принеси одеяло укрыть папу, – приказала Лидия, – здесь сыровато, как бы не простудился.
Женя, глянув на седенького старика, прикорнувшего на диванчике, тоже увидала почему-то в нем ребенка. И послушно пошла за одеялом.)
– Дочь моя Фаня вышла за Мотю Ярошинского, и все дети их, и мальчики, и девочки, будут зваться «наследники», – продолжал втолковывать Николаю Савельевичу старый Исай.
– Так-то, Николаша, populus, populi ad vitam resurgit, – заключил он на латыни.
Николай Савельевич хотел сказать, что латынь подзабыл и сказанного не разумеет. Но Исай исчез, оставив его на бесконечно уходящей вдаль аллее, усыпанной осенними каштановыми листьями, с плавающими в синих лужах колючими шариками плодов…
…
Если бы Николая Савельевича спросили о возрасте, он бы сильно задумался. Вроде и лет не так много. Но столько всего промелькнуло, словно и не с ним было. Из мальчишки, бегавшего босиком вокруг избы в Черкизово он превратился в товарища в отцовском торговом деле, после – в добросовестного советского служащего. Детство почти забыл, помнил себя городским обывателем. Помнил первую встречу с женой, дочерью вылечившего его от инфекции легких доктора Петра Виноградова. Милица была вольнолюбивой девицей, собиралась учиться на курсах. Но любовь закрутилась, она бросила свои идеи, свадьбу сыграли поспешную. Возражать было некому, мать умерла рано, а отец ей потакал и ни в чем не отказывал.