Снег на Рождество
Шрифт:
— Дедуль, а ты знаешь, у нас, кажется, ребеночек будет, — и, поцеловав его, склонилась к его груди. — Ну что же ты молчишь, дедуль? Аль оглох?
Растерялся Егор. Может, шутит Наталка. Ведь столько лет не рожала. Но серьезной была Наталка. Понял Егор, что не до шуток Наталке.
— Ой, да что же это, дорогая Наталочка, с тобой случилось? — Дед от радости заплясал вокруг Наталки, точно молоденький жеребеночек. — Что же ты раньше мне не сказала? — чуть остыв, спросил он ее. — Я бы скупился на работу, берег себя. Какой же я буду отец, ежели не доживу до дня его рождения.
А
Потом они сидели на траве. Цвел над ними дикий хмель. И Егор казался Наталке в эти минуты как никогда красивым. Он улыбался, тер руками на щеках щетинки. Встретившись с ее взглядом, в покорном смущении опускал руки, видно, не зная, куда их и деть. Порой они тянулись к косе, но она как назло была далеко.
— Не уходи, побудь со мной, — попросила его Наталка и, улыбнувшись, показала ему крохотную тряпичную куколку. — Видишь… — смущенно добавила она. — Я ее для того с собой ношу, чтобы у нас сыночек родился.
Егор взял в руки куколку, молча повертел ее, а потом вдруг, взволнованно посмеиваясь, произнес:
— Так это, значит, ты такими куклятами все деревья завешала?
— Ну я. А что?
— Рада небось?
— Рада, а как же! Это меня бабка одна научила. Чтобы сыночек родился, ты, говорит, одну куколку на груди носи, а другие на деревья вешай. В старину так делали. Ну а ты рад? Рад, Егор?
— Еще бы не радоваться. Ведь я, чай, сама знаешь, любому добру рад. А этому особенно, — и Егор, почесав затылок, счастливо улыбнулся. — Если сына ты мне, Наталка, родишь, то я, наверное, годков до ста проживу. Подбодрит он меня. Эх, если бы только знала, как он меня подбодрит, — и Егор погладил куколку. А потом, покачав головой, сказал: — Но только ты гляди, до конца соблюдай закон приметы. Привязывай их к дереву как следует… А то я их вчерась в траве штуки три нашел.
И, сказав все это, вдруг затих Егор. Переложил в Наталкины руки куколку. Отряхнулся. Глаза его сузились. Он усмехнулся. А потом вдруг, сграбастав руками у ног траву, крепко сжал ее в пальцах и, глянув на Наталку, спросил:
— А может, ребенок-то у тебя от кого другого?..
— Чудик ты мой, от кого же он может быть? Твой, — улыбнулась она. — Егор Егорыч Егоров.
— Егор Егорыч Егоров, — повторил он и засмеялся. — Это надо же так придумать. Егор Егорыч Егоров. Хорошо. А ведь ей-богу хорошо. Милая моя Наталка. Эх, если бы только ты знала…
У Егора кружилась голова. Он не находил себе места: то и дело пересаживался, выдергивая траву, скреб землю. Горько-сладкая истома охватила все его тело: он чувствовал себя в эти минуты необыкновенно молодым.
— Не бойся, Наталка, раз сковали, то вынянчим. Обязательно вынянчим, — он гладил ее по голове и улыбался. — Радость, какая радость! Эх, если бы ты только знала!
Слух о том, что Наталка беременна, быстро разлетелся по лесничеству, дошел он даже и до станции Печки. Поначалу все приняли Наталкину весть за шутку. А поверив, ахнули.
— Это надо же, в такие годы надумали родить!
Но не обращали внимания Егор с Наталкой на суды и пересуды. Жили на зависть многим душа в душу.
К осени дед
— Да я и без твоих пышек протерплю.
— Нет-нет, Наталка, ты должна их попробовать. Мешок муки изведу, но пышек сам тебе испеку, — и после долгих неудач Егор все же добился, чтобы его пышки получались с румяной корочкой.
В рабочие дни Егор прочищал в лесу просеки, вязал для плана веники или же по приказу лесничего валил подгнившие сосны.
Получив в лесничестве деньги за сенокос, Егор сходил на станцию Печки и привез оттуда новую коляску, набор ползунков да маленькие одеяльца и прочие детские постельные принадлежности.
— Не рано ли? — улыбнулась Наталка, обрадовавшись покупкам.
— Ничего, пущай полежит, — ответил Егор и с солидностью добавил: — Егор Егорыч Егоров с первой минуты внимания потребует. Пусть он уже сейчас своим хозяйством обзаводится. А подрастет, я ему и велосипед куплю.
— Да где тут у нас ездить…
— Так я дорожку заасфальтирую, и будет она поровнее, чем на станции Печки.
Теперь по ночам они спали вместе. А то вдруг Наталке что-нибудь потребуется. Наталка засыпала быстро. А он подолгу не засыпал, глядя в темень, прислушиваясь к лесным звукам и шорохам за окном, все думал и думал. Теперь он тоже носил на груди разноцветную тряпичную куколку. Таясь от людей, они с Наталкой увешали куклятами почти целую лесную просеку. Он и вовсе старался не спорить с людьми, боясь сглаза. Хотя и раньше никогда ни с кем не ругался.
Иногда лесничий поддевал его.
— Ну, дед, — говорил он. — Если Наталка и взаправду родит, во кино будет…
Но Егор не обижался на него. Отвечал тихо, спокойно:
— Как только, товарищ начальник, моя Наталка родит, я обязательно вас приглашу.
— А если девка выйдет?
— Ну и что же тут такого? — еще спокойнее отвечал ему Егор. — Ведь дите есть дите. Какое бы ни получилось, все равно мое.
В лесу полянки, где всегда растет самая вкусная для коров трава, гладко выбриты. Это Егор постарался. Он любит, чтобы и в работе после него всегда оставался порядок. Вот трепещется на огромном дубу разноцветная куколка. Остановившись, Егор с усмешкой прикасается к ней. И, подставив под ветерок голову, садится под деревом.
А Данилыч тем временем похудел и даже состарился.
— Ты чего это такой? — спросил его Егор.
— Да вот получил телеграммку от сына. Сняли его временно с нашего маршрута.
Егор сочувствующе цокнул языком. Помолчал. А потом ободрил:
— Ладно, будет тебе, не грусти, сын у тебя парень что надо. Вот увидишь, он обязательно к тебе приедет. Сыновья всегда к отцам тянутся.
И Данилыч верил ему.
— Ну а когда он приедет к тебе, — нравоучительно продолжил Егор, — ты покайся и обязательно его заприважь. Подумаешь, двадцать лет. Порой люди мирятся и после большего срока. И ничего, живут без всякой черствости.