Снохождение

mso

Да, я допускаю, что у меня хорошая игнимара. Но в Марне Ашаи с хорошей игнимарой найти несложно. И что, у всех патроны? Не верю.

Только сейчас начинаю понимать, кто такой Тансарр, кто есть мой патрон. У Хильзе глаза горели огнём. Один из важнейших чинов Империи Сунгов, Миланэ. Тут уже не в богатстве дело. Ему хватает. И его роду хватает. Не в этом дело. Нет. Он обсуждает важнейшие политические дела, творит законы и, наверное, даже вхож к Императору. И он выбрал меня, ещё даже не сестру, а ученицу Сидны, просто заприметив на сожжении. Причём не самолично, а через супругу и сына.

Ваал мой, дома как узнают, так упадут на месте.

Что скажет амарах в Сидне?

Ладно-ладненько. Для всего есть причины. Что они увидели во мне?

Синга здесь ни при чём. Уже передумано-перегадано. Ксаала? О, она непроста. Где-то возле неё — разгадка всех причин. Без неё ничего бы не случилось.

Так, им не нужен патронат престижа. Им не нужен показной патронат. Иначе они бы взяли какую-нибудь цепкую сестрину. С их возможностями это нетрудно. Наверное, им нужна верная сестра-Ашаи, благодарная, рьяная, честная, готовая на всё, на любой подлог, на любую низость ради взлёта. Что ж, в этом есть резон. Они увидели во мне такую? Хммм… Но тогда бы Тансарр относился ко мне со скрытой насмешкой. Но её не было. Ксаала бы тихо ненавидела меня. Но она относилась с уважением, она знала тонкости церемонии.

Тансарр падок на прелести юных учениц из дисциплариев? Желает сделать меня сестрой-любовницей? Но тогда он бы смотрел с вожделением и жадностью. Фуй, как ты неприглядно думаешь о своём патроне, фу. Хотел бы чего такого — не стал бы устраивать представление.

И уж тем более тратить целых двадцать тысяч.

Поехали!

Вот она, дорога. Мысли обретают плавность, перекатываются, как волны, а не измучиваются сухим умом.

В конце концов, Хильзе ведь предсказывала, что не зря я в Марну приехала, так видать, точно не зря. Так угодно судьбе, духу Сунгов так угодно, ну и пусть. Я буду хорошей Ашаи, доброй Ашаи, верной Ашаи, и если тебе, Тансарр, нужна такая, то тогда ты не проглядел. Я вовсе не плоха, хороша я; ай-яй, хороша-хороша. Разве ж зря столько лет отдано Сидне и учению?

Миланэ провела пальцами по шее, заглядевшись в окно.

Чудная погода, птицы.

Будь скромнее.

Пыльный перекрёсток, башня стражи. Большой указатель на двух ровных столбах: «Марна». Извозчий пару раз прикрикнул на лошадей, дилижанс поехал резвее, мягко покачиваясь. И дочь Сидны глядела в окно на разбросанные повсюдно дома, мягко светло-серое небо, мелких торговцев с их кибитками, на высокие тополя и огромную водяную мельницу, и как-то начало грезиться, измышляться, что всё случилось так неспроста, наверняка её ведёт своя судьба-сила; она следит за нею всю жизнь, подбрасывая возможности, награждая подарками, да-да. Ха! Никогда она не кичилась своими возможностями, всегда была скромною Ашаи, и вот эту спокойную добродетель скромности будто бы кто заметил, да оценил, да рассудил, что тогда ей должно причитаться хорошее почтение в виде знатного патрона и доброй судьбы. Вот оно, признание моей тихой, молчаливой силы, думала Миланэ, и втайне-втайне улыбалась себе, да свысока думала о менее удачливых подругах из дисциплария, что болтали-резвились больше её, да не свезло им так, как ей.

Но тут же Миланэ, разрываясь надвое, глубоко стыдилась таких мыслей, понимая, что не должна Ашаи с таким пошлым проворством думать о своей уютненькой устроенности в жизни. Дурной, мещанский образ мыслей; мещанская дочь ты, негодяйка! Дочь ткачихи и торговца скотом, а не Ашаи!

Мысли её начали уходить, путаться, растворяться в бесконечном потоке пути:

«Ведь искусство и красота — призвания Ашаи-Китрах, дары духа и внутренняя Сила. Доброй дочерью Сунгов должна я быть, видящая Ваала, охранительница веры, живой символ её силы и правдивости. Созидание — мой путь. Искусства, во всём — искусность, тонкость, умеренность благородства. Но что смогу я? Что могу добавить в искусства, если все они полны, изобильны творениями, и множество из них недосягаемы для меня, как звёзды. Что я могу дать этому потоку, не лучшее ли, что сделать могу — не сквернить его, принимая лучшее из него, следуя ему? Прожить, не делая большого добра, не создавая большого горя?..».

Посмотрела на пальцы, повертела кольцо по старой привычке.

«Надо готовиться, подвести к концу все дела. Как будет время, заскочить в какую-нибудь лавку, может, где из-под прилавка найдётся перепечатка «Снохождения». Нужно будет поспрашивать Арасси, она в этом знает толк, она хорошо знает книжных торговцев. Хотя, если времени не будет, так хвост с ним. Сейчас у меня такие времена начнутся, что не до книг будет. Не до книг. Не до сновидений… Не до книг…», — рисовала Миланэ невидимые андарианские узоры на прозрачном стекле окна. — «Не до сновидений…».

Вдруг дилижанс сильно качнуло на большой дорожной кочке, и Миланэ очнулась-вернулась.

— Что за интересность творит лев? — спросил лев-нотар, заглядывая к соседу.

Его вопрос назначался тому самому старику, который прежде держал коробку на коленях. Только сейчас Миланэ заметила, что он раскрыл её, и возится с забавной куклой в чёрном платьице, и по всему, кукла олицетворяла злую колдунью-ведьму из детских сказок. С её лап и рук безвольно свисали тонкие белые нити; старик же шилом пытался проделать какую-то дыру в деревянной спинке куклы. Он избрал для этого не лучшее время и место: дилижанс потряхивало, потому дело, судя по напряжённому выражению, не ладилось.

— Да так, — со вздохом ответил старик, словно ему каждый день приходится отвечать на такой вопрос.

Миланэ села ровно, положив ладони друг на дружку на колене: жест интереса.

— Позволит ли лев проявить интерес: что это за куклы? — любопытство продолжало терзать нотара.

— Марионетки. А я их мастер. Они, — похлопал по ящику, — всегда со мной.

— О, так лев — артист?

— Артисты — они. Я только их мастер.

— Право, как необычно, — засмеялся нотар. — Хорошо-то сказано.

Воин, сидящий возле марионеточного мастера, имел то самое равнодушно-презрительное выражение, которые имеют достаточно повидавшие и жизнь, и смерть; он скучающе осматривал дилижанс, всем видом показывая, что лишь по ленивой благости души терпит все эти детские глупости. Его блуждающий взгляд остановился на Миланэ; она, чуткая, подняла взгляд, свой взгляд-оружие к нему. Миланэ, как и всякая львица, уважала воинов. Потому еле-еле заметно улыбнулась, почти только глазами, что вспыхнули маленьким огнём.

Удивительно, но он остался безучастным. Совершенно не изменился в лике. Ничуть. Всё та же скука, всё то же презрение к этой мирной жизни.

— И что мастер сейчас делает?

Старик небрежно повернул куклу.

— Здесь вот, сзади, есть дырка, — почесал он щёку. — К ней крепится маленький крючок. К этому крючку идёт центровочная нить, чтобы Стимса Ужасная не падала во время представлений. Крючок выпадает, потому что дырка разошлась. Я делаю дырку поглубже.

— Стимса Ужасная! Героиня сказок! — смеялся нотар. — Нет, ну вы видали? Разве не удивительно? — спросил сидящих слева от него мать и дочь.