"Сносхождение" (1-12 эпизоды из 16)
Шрифт:
Когда мы с головой нырнули во мрак, моё воображение схватилось за кисти и принялось в спешке рисовать картину того, что могло ожидать нас внутри. Оно говорило: «там будут деревянные столики», - и очертания круглых столов на трёх ножках тут же возникали среди кромешной черноты. Подобным образом появились цветные географические карты на стенах, экспедиционное снаряжение, книги в брюхах толстокожих шкафов и щетина в тёплой одежде; мне пахло досками, покрытыми янтарными лаком, и согревающими напитками, от которых вне зависимости от градуса и предпочтений во все стороны разносился аромат уюта домашней гостиной.
Оказавшись
Главным моим промахом были обитатели, потому что представлять дом без них было так же самонадеянно, как оценивать характер собаки по её поводку.
Это был не просто загородный домик, куда время от времени совершала набеги счастливая многодетная семья, это был приют для существ самой разной масти, которых не сыщешь ни в одной колоде. Именно они были виноваты в том, что некогда приветливый дом сильно переменился и всеми досками своей души жаловался на предательницу-судьбу.
Странно, но внутри дома его заваленное положение больше не казалось таким странным. Да, мебель стояла немного покосившись, да её нужно было постоянно придерживать, чтобы она не съезжала. Да обитатели делали это неохотно, из-за чего поминутно в разных концах бара раздавался душераздирающий скрежет деревянных столов, но, похоже, завсегдатаев это вполне устраивало.
Свой рассказ дом начал со странных существ, которые взгромоздились на детские стульчики прямо напротив входа. Они чем-то напоминали остриженных на лысо йети. Если вы никогда не встречали снежных людей лично, где-нибудь за городом или хотя бы в местной парикмахерской, то я постараюсь преподнести их вам как можно деликатней: их носы были скручены, запястья скрючены, а челюсти вывихнуты от крайнего удивления до самых ушей, которые, кстати, у них находились где-то в области шеи. Могло показаться, что этих великанов кто-то нарочно вывернул наизнанку, чтобы затем как следует простирнуть. Но, как это часто бывает с гениальными планами, они хороши лишь для новогодних обещаний. Поэтому самое тёплое и приветливое так и осталось где-то в глубине этих странных существ. Видимо, поэтому их речь походила на коллективное полоскание горла. Со стороны казалось, будто они разом подавились большим куском сырой свинины и пытались хором передать эти неизгладимые ощущения.
Если у «йетих» были изуродованы тела, то за столиком чуть поодаль сидели существа с искалеченным чувством юмора. Лысые, с зелёной кожей, похожие на ящериц, они забавлялись тем, что причиняли боль крохотному смолистому зверьку на четырёх лапках.
Ожоги и шрамы на нём исчезали так же быстро, как тёплое дыхание с продрогшего январского окна. Но не так страшны те раны, что мы наносим телам, как те, что застревают глубоко в нашей памяти. А память крохи была через край полна чужой злобой, отчего зверёк беспомощно рычал и шипел, старался укусить и поцарапать. Но этих двоих его старания только больше раззадоривали.
Дом будто проглотил добрую часть того, что нашёл в округе и теперь лежал довольный, переваривая свою добычу. В брюхе деревянного зверя царила полная неразбериха: по воздуху плавали сияющие ластокрылые рыбки; по полу словно перекати-поле скакали маленькие комки шерсти;
Звон посуды, скрип столов и постоянное бормотание напоминали работу писателя за старинной печатной машинкой. Дзинь – и двое в дальнем правом углу начали громко перешёптываться, дзинь – и пуф с клыкастым мопсом, что сопел, задрав лапы кверху, толкнули в другой конец комнаты, дзинь – и бармен покинул свою стойку.
– Ещё раз попробуешь украсть мою ногу!.. – заорал старик у барной стойки так, что все доски в доме перепутались. – Я тебе её в пасть затолкаю и разобью там палатку на ночлег. Ты меня понял?!
– он вытянул вперёд свой деревянный костыль и грозно посмотрел на саммартийца.
На лице старика была надвигающаяся буря. Но неожиданно оно прояснело, и дед, громко рассмеялся. Саммартиец похожий на сенбернара невозмутимо хлопнул тяжёлыми веками, обернулся и стал дожёвывать вторую половину своего монотонного разговора.
Со словами «я же говорил» старик схватил свой синий изрядно поношенный твидовый плащ за хвост, и, не без кряхтения, вернулся за барную стойку, где стал спорить и раздавать указания невидимым собеседникам.
Самой спокойной обителью покосившегося дома оказался приют огромного кота с выцветшей почти до бела мягкой рыжей шерстью. Судя по его довольной морде, он постигал новые грани расслабления и блаженства, лениво вытянув свою косматую лапу поперёк пустого стола и уложив на неё раздутую щеку.
Едва приоткрыв левое око, он лениво наблюдал за всем необычным, что происходило в зале. В этот момент там происходили мы.
– Эй, Орлингтон, - обратился Марс к бармену, который в этот момент пытался получить деньги от посетителя за одним из столиков.
– !Что ты мне тычешь свой кошелёк? !Я что не вижу, что он пустой.
– Он не пустой. Я, просто, люблю чистоту, - ёрничал посетитель.
– !Тогда, я надеюсь, ты любишь и голод, потому что, пока я не увижу денег, ты не увидишь еды, - он громко фыркнул и пошёл к соседнему столику.
Орлингтон был человекоподобной ламой, ну или кем-то вроде того. Своё короткое туловище за спиной он использовал в качестве тележки, куда трёхпалыми руками ставил разнос с посудой. Благодаря запасной паре ног он очень резво передвигался между столами. И когда казалось, что он вот-вот врежется, и катастрофы не избежать, столы будто сами разбегались в стороны.
На голове, обёрнутой в белое облако шерсти, между двух маленьких ушек, пробивалась бунтарская завитушка, которая в купе с поднятым воротником джинсовой жилетки и белой шерстью, похожей на подкатанную по локоть белую рубашку, вызывала какое-то необъяснимое расположение.
– Эй, Орлингтон, приятель, - снова крикнул Марс. Но лама не слышал или делал вид, что не слышит моего спутника. – Сейчас он подойдёт, и мы что-нибудь перехватим, - обратился Марс ко мне.
Но из меня вышел слушатель не лучше. Я с недоумением глядел на маленькую девочку за барной стойкой, что бездумно ныряла носом на дно кружки и, как плохой пловец выныривала, наглотавшись спиртного. Марс заметил, что я поддался беспокойству, и поспешил меня остудить:
– Не бойся, ей лет сто сорок, если не ошибаюсь.