Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
По-своему она была права, но Джонсона меньше всего волновали проблемы чистой науки. Ко всему прочему, доктор гонорис кауза десяти университетов оказалась еще и расисткой. «Очень кстати в сложившейся обстановке», — с тихим отчаянием подумал Джонсон.
Он не знал, кому пришла в голову гениальная идея построить институт на вулкане. Когда рванет — через год, через месяц? Или пронесет, ежели белые поладят с черными, а черные договорятся между собой, — не скажет никто. Гремучее слово пустобреха или мина бандита перечеркнут любой сценарий. Одно несомненно: если кто и способен взорвать собственный
Ожидая ответа или хоть какой-то реакции на свой выпад, она продолжала стоять над пультом, прямая и наэлектризованная, как метла ведьмы.
— Не обольщайтесь, Марта. Вы будете делать все, что я скажу, или вам вообще ничего не придется делать, — со свинцовым спокойствием проронил Джонсон. — «Разрази меня гром», — выругался уже про себя.
И гром грянул. Вернее, ослепительная молния беззвучно вырвалась из недр погашенного дисплея и сканирующим лучом пошла выписывать вертикальные и горизонтальные строки. Не понимая, что произошло, Джонсон воззрился на развернутую цветную карту, возможно, одну из тех, что Марта успела продемонстрировать. Для него все они были на одно лицо.
Она опомнилась первой.
— Не может быть! — прохрипела, как-то сразу осев, словно проколотая шина. — Этого просто не может быть! — ее руки судорожно метались по кнопкам и рычагам. — Все выключено, отключено!
— Что случилось? — ее смятение скорее удивило, чем взволновало Джонсона.
— Все приборы отключены! А здесь? — она метнулась к распределителю, распахнула жестяную створку и рванула рубильник. — Здесь тоже.
Скрытые экранами лампы, наполнявшие аппаратную приглушенным рассеянным светом, погасли, но дисплей по-прежнему переливался своими условными красками, особенно сочными в темноте.
— В чем дело, Марта?! — повысил голос Джонсон. — Что, собственно, происходит?
— Это его мозг, понимаете?.. — казалось, что она вот-вот задохнется. — Восьмая палата давно отключена, тут все вырублено, а он светится — его мозг…
— Кого — его?!
— Патанджали.
— Старика Патанджали?! — Джонсон нервно рассмеялся. — Не может быть… Впрочем, вы же его записывали? Проверьте компьютеры.
— Бесполезно, — пытаясь овладеть собой, она сжала виски. — Питание вырублено. Хоть это вы понимаете?
— Боже! — прошептал Джонсон, увидев рамку, прорисовавшуюся в правом верхнем углу.
Йог Патанджали в черно-белом изображении предстал сидящим на шкуре какой-то пятнистой кошки: пятки поверх колен, ладони дощечками, одна над другой, веки полуопущены.
Он витал среди иных миров, оставив в здешнем цветное изображение своего мозга, где не трепыхалась ни единая жилочка, и черно-белый портрет.
Джонсону показалось, что неподвижное тело аскета обрело дымчатую прозрачность, и там, как в тумане, просвечивает какой-то луч. Поднимаясь от крестца по позвоночнику, он постепенно расширился и, пройдя сквозь крышку черепа, как зонтик, раскрылся над теменем раздутым капюшоном.
Джонсон готов был поклясться, что это кобра.
Авентира
Веллингтон, Новая Зеландия
Второй день воронка антарктического циклона крутилась над Северным островом Новой Зеландии. Временами шел дождь пополам со снегом, а то вдруг прорывался заряд града, обсыпая нафталиновыми шариками перистые опахала древовидных папоротников в городских скверах. Мокрые тротуары были усеяны съежившимися лепестками магнолии. Над автострадами курился холодный пар, насыщенный гарью бензина и угольного брикета. При одной мысли о том, что придется выйти на улицу и оседлать велосипед, делалось зябко. Чайки, и те искали укрытия в бетонных нишах.
Эрик Ли задержался в аудитории наедине с доской и куском мела. Хотелось хорошенько обмозговать прелюбопытную идею, нежданно промелькнувшую в самый разгар лекции. Продолжая читать намеченный на сегодня раздел, Эрик успел схватить ее на лету, удержать в памяти и даже найти математический подход. Объясняя студентам принцип симметрии, он тщательно вычерчивал группы матриц, и это ничуть не мешало ему производить мысленные преобразования. Оставшись в одиночестве, он поспешно стер таблицы квантовых чисел, с их триплетами и гиперзарядами, и сосредоточился на SU 3— симметрии, вернее на следствиях, вытекающих из ее нарушения.
Язык математики непереводим. Тем более невозможно описать словами мыслительный процесс, протекающий в голове математика. Диалог, который ведут между собой левое и правое полушария мозга, скорее можно назвать беседой с Мировым Разумом, ибо формулы, если они верны, останутся таковыми и на Юпитере, и на Сатурне, и в самой дальней галактике, унесенной к границам Вселенной. Стоит только договориться насчет условных значков, и любой математически подкованный инопланетянин сразу поймет, о чем идет речь.
Пусть придется начинать с азов: 1 + 1 = 2.
Если заменить арабские цифры римскими, успех гарантирован:
I + I = II; II–I = I; II х II = IIII; IIII: II = II.
Вся арифметика с первой попытки. На худой конец можно прибегнуть хотя бы к тем же яблокам из школьного задачника, а простейшая схема атома водорода (протон, электрон на орбите, уровни, квант) подскажет дальнейшее направление.
Короче говоря, написанная на доске группа из греческих и латинских букв, в совокупности с алгебраическими знаками, в принципе должна быть понятна всем:
Тем более, что профессор Ли имел привычку рассуждать вслух:
— Каждому -полю, — бормотал он, покрывая доску меловыми каракулями, — нужно приписать барионное число В = 1 /3, но в любом случае В, связанное с , будет противоположно по знаку. Отсюда следует, что мезоны (В = О) могут быть построены из пар i, iдействующих на вакуум, а спин и четность возникающей частицы будет зависеть от вида пространственно-временного оператора Однако для барионов ситуация более сложна…