Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— Слышь, старики, чего Улусов-то задумал?
— Ну, ну? — раздались голоса.
— Скоро от него такой приказ выйдет: всем ходить вверх ногами.
— Будя! — смеялись мужики.
— Не будя, а так оно и есть!
— Человеку, того-этого, — сказал Андрей Андреевич, — вверх ногами самим богом ходить не положено.
— Бог богом, а начальство, оно свою линию ведет, — отвечал с усмешкой Флегонт.
— Да ведь нельзя же ходить эдаким манером! — крикнул кто-то.
— А ты и не ходи. Ты ходи обыкновенно, по-божески. А как Улусов наскочит да спросит: «Ах, мол, такой-рассякой, почему не вверх ногами?» — ты ему тем часом и скажи: «Вот-де, ваша милость, сейчас вверх ногами и пойду, отдохнуть перевернулся». Он усмехнется и дальше себе поедет, да еще, пожалуй, гривенник даст за послушание.
Люди смеялись, а иные покачивали головой. Так первый проблеск мысли о начальстве, поставленном, чтобы чинить издевки над народом, появлялся в их смутном сознании.
Впрочем, у Флегонта хватало выдержки не участвовать в скандалах, неизбежно возникающих в селе. Он подавал свой голос тогда, когда очередная ссора принимала опасный оборот.
Лука Лукич, рассердившись, однажды буркнул сыну:
— Это ты что за привычку взял — людские дела по-своему поворачивать?
Флегонт лениво зевнул.
— А я что? Им виднее!
— Я вот покажу тебе — виднее! А лавочника ты вчера ловко срезал! — вдруг рассмеялся Лука Лукич и сурово добавил: — Нет, ты эту дурь из головы выбрось. Жениться тебе надо, парень. Ай еще не подыскал себе милку?
— Подыскал! — Кроткая улыбка сына обезоружила старика.
— Кто же такая? Какого роду-племени? Когда сватов можно засылать?
Флегонт помрачнел и, не ответив, поплелся во двор.
«Эва, дурень!» — подумал Лука Лукич.
Однажды вечерком Лука Лукич, только вернувшийся из Тамбова, рассказывал соседям о тяжбе с Улусовым. Конца-краю ей не было видно. Кое-кто начал кричать, что пора бы, дескать, поднять Грамоту да, благословясь, созвать Полевой Суд.
Андрей Андреевич обратился к Флегонту:
— Слышь, Флегонт, а какая твоя мысль насчет Грамоты?
Флегонт повел плечом.
— Чего молокососов спрашивать? — взвился лавочник Иван Павлович. — Какая там Грамота, все одна ерунда!
Флегонт бросил на лавочника яростный взгляд, и людям вчуже стало страшно.
«Петькин волчий глаз! — подумал Лука Лукич. — Ну, сильна же наша кровища».
— Насчет этого скажу так: чем Грамоту подымать, лучше соберите побольше денежных грамоток, они вернее помогут… А уж мой батя знает, как судейских подмазывать, какие у них для того имеются места. А Книга Печатная есть, это так. Только не там вы ее ищете.
— Умник выискался! — насмешливо сказал лавочник. Поди поищи.
— А, пожалуй, и поищу, — просто согласился Флегонт. — Далековато, да ничего, дотопаем! — прибавил он.
«Чего он задумал? — всполошился Лука Лукич. — Что ему втемяшила в голову учительница, будь она неладна?!»
Иной раз как бы случайно забредет Флегонт в волостное правление, проберется в «присутствие», да и просидит там на корточках около печки полдня, покуривая, позевывая, поплевывая, слушая и все примечая. То затешется в толпу мужиков, пришедших по делу, и слушает медленные, тугие речи, делая вид, что сельские заботы никаким краем не касаются его.
А дома нет-нет да заведет с отцом разговор о тяжбе или вызовется помочь ему разобраться в бумагах.
В ожидании попа, который растолковывал законы, Лука Лукич перебирал судейские определения, дивясь на вечно смешившие его подписи чиновников с бесчисленными завитушками и росчерками.
Когда вечером приходил Викентий, не было слушателя внимательнее Флегонта. Он обычно забирался в такие часы на печь, устраивался там поудобнее и слушал.
— Флегонт, а Флегонт! — окликнет его Лука Лукич.
— Ну? Чего тебе?
— Послушай, что судьи над мужиками вытворяют!
— А я слушаю… — И слова мимо уха не пропустит.
Сверчок верещал, на полатях сопел Сергей, Андриян в углу плел лапоть…
Интерес к вещам неизвестным пробудил в Флегонте еще большую жадность к книгам. Все, что было в школе в библиотеке у Настасьи Филипповны, у волостного писаря, Флегонт глотал запоем. Потом, осмелившись, попросил Викентия «дать что-нибудь почитать». Тот из дружеских чувств к Луке Лукичу и из симпатии к умному парню не отказал ему. Так был «проглочен» весь поповский книжный шкаф.
Подружился Флегонт с волостным писарем, нечистоплотным парнем, изгнанным из семинарии за блуд и пьянство. Писарь был вечно вполпьяна, волостной старшина жаловался на него:
— Уж больно он марко пишет! Рука-то дрожит, он это примеряется, примеряется, да как писанет, ан настоящее то и не получается. Замарает бумагу и опять налаживается. И опять вспотык. Смотреть тошнехонько!..
Но другого грамотея не сыскивалось, и терпели семинариста.
Писарь с превеликим подобострастием встречал Флегонта, когда тот заходил в правление в часы безлюдья.
Флегонт никогда не являлся с пустыми руками, — в кармане он приносил скляночку, в которой аппетитно булькала заветная влага.
Писарь позовет правленческого сторожа Арефа, старикашку, вечно слоняющегося без дела и каждое поручение принимающего как личное оскорбление, выпьет с ним и такое понесет про уездное начальство, что хоть святых выноси. Или начнет хвастаться своим чином-званием и доверием к нему «этих остолопов» и покажет Флегонту самые секретные предписания начальства, — о них полагалось знать только старшине, писарю да земскому.