Собрание сочинений. Том 8

Евтушенко Евгений Александрович

Над могилой Первого Мая

Над могилой чикагского — самого первого — Первого Мая,тихо шляпу потрепанную снимая,веком согнутый седенький американецодинокую веточку вербы втыкает, сморкаясь.Эта веточка не превратится в древко пролетарского флага,ибо предано Первое Мая в Москве и Чикаго.Нет мятежных поэтов — лишь клерки из колледжей над стихами.Нет пролетариата — лишь люмпены за станками.Растоптали в Америке Первое Мая коней полицейских копыта,а в Москве оно было в объятиях Сталина нежно убито,и уж лучше забыть этот праздник совсем, как забыли в Чикаго,чем «Да здравствует Первое Мая!» писать на воротах Гулага.Это Первое Мая само, все в крови – и своей, и чужой – перемазано,было главным заложником в Первомайске.И прикрывшись, как шкурой овечьей, знаменами Первомая,хочет прошлое стать настоящим, портреты убийц поднимая…А ведь праздник ни в чем не виновен… Я в детстве, как будто бы пряник,по кусочку отламывал этот любимый мой праздник.Но теперь я стою с этим согнутым веком чикагцемнад могилою Первого Мая, пытаясь в надгробья вчитаться.Был он идеалистом, анархо-синдикалистом,а теперь он — реликвия с ликом скалистым.Держит шляпу вниз дном. Чтоб измерить ее глубину – нету лота.Но чего-то он ждет и надеется все же на что-то.И с дерев лепестки в его шляпу летят виновато, светясь розовато, —подаяние призраку красного пролетариата…1 мая 1996 года

Тринадцать

Поэма

Любит, любит кровушку

Русская земля.

Анна Ахматова

Пусть всегда будет водка,колбаса и селедка,молоко и кефир…Вот тогда будет мир!Из советского фольклора

1

«Во поле девчоночкаидет,в подоле ребеночканесет».Песенка старинная,словно трель сверчка,словно стеариноваясвечечка.Ай, люли, люли,

люли…Кто себя не соблюли,кто себя в стогах, в кустахпозволяли тискать,подготовьте-ка врастягподолы для писка!Есть у каждой песенкитайные причиночки,как в цветах есть пестикии тычиночки.Видно, было чисто полеи девчоночка с дитем,ну а что случилось после,где услышим, где прочтем?И совсем неудалаяэта песня в кабакахродилась при Николаеили при большевиках?Но детишек почему-тосквозь любые временав подолах таскают смута,голодуха и война.Шла девчоночка, рыдая,ковыляя в ковыле,а девчоночка другая —крохотулечка нагая —чуть дышала в подоле.Но потом как одурела,заревела,корчась ртом,что за разница — до рево —люции или потом.В чем же смысл всех революцийи кровавых их следов,если кровь и слезы льютсядо, во время, после, до…Неужели кровушказалилатебя, рева-ревушка,в люльке подола?Может быть, на мертвом ликетихо высохли ручьии навек застыли в крикегубы чистые, ничьи?Доросла ли до любови,или гибель подсеклаугодившие под бровидва большущих василька?Может, зная, что не вырасти,что от голода умрет,разрешила себе вырыдатьсянаперед?Или съели родичис голоду по-волчьивсю ее, до родинки,где-нибудь в Поволжье?Может, неопознанную,словно в черный зев,запихнули под землю,пожалев, не съев?Может быть, невыносимаяжизнь тянулась у нее,и в девчонках изнасиловали,с хряском бросив на жнивье?Может быть, оплакивалавзрослую себяи погибла в лагере,мерзлоту долбя?Крохотулечка ревела,и на выреве такомличико побагровело,словно красный флаг комком.Что все революции!После всей резниснова ревы лютыена полях Руси.Вновь идут девчоночки,словно в кандалах.Вновь у них ребеночкив подолах.

2

Над Белым домомтрехцветный флаг.Идут тринадцать работяг.Один мордатый, один худой.Один поддатый, хотя седой.Мордатый — злющий,нудит, сопя,на всех плюющийи на себя.Бывший цековскийсанузлист,он сам таковский,но монархист,и жириновскийактивист,но папа — псковский,а не юрист.Ну а худущий —демократ,он завидущийк тем, кто мордат.Ну а поддатый,как рубль помятый,по слухам, бывший аристократ,по кличке просто Денатурат.Афганец мрачный,жилец барачный.Летал с Руцким.Но тот стал вице,а как пробитьсяк верхам таким?Молчун-афганец — угрюм, суров.За ним поганец — враль, сквернослов,любитель выпить на шермачка,то большевиствуя,а то фашиствуя,а то разыгрывая дурачка.А за поганцем,горя румянцем,одноразмерные два близнеца,и оба – верные ленинца.За ними красный, —но не от убеждений,а от приятных времяпровождений,чуть с фиолетинкой, как бурак,рыбак-мормышечник, здоровяк,наколку синюю не содравс мохнатой лапищи: «Борис, ты прав!»А рядом – гляньте —ему не брат,утробный анти —демократ.Он себя чувствует как обворованный.Он тоже временем татуированный,и на одрябнувшей его руке,как будто пробуя свои возможности,то увеличивается, то съеживаетсятоварищ Сталин на мускулке.Идет философпо кличке «Философ».От всех вопросовон малость подусох.Он презирает любую власть,как негодяев,и потайная его страсть —Бердяев.Но нынче в уличные музыкантыуходят Гегели, уходят Канты,а наш мыслитель, видать, не зряумней устроился — в слесаря.Тоскуя по Руси великой,умом — тунгус, поныне дикой,похмельный «памятник» блажит,что голливудская актрисапрокралась в Кремль, как будто крыса,и ею в мозг царя Борисабыл вставлен электронный «жид».А замухрышный слесарекизрек:«Уж лучше бы для слесарейвсех неплательщиков-царейплатящий вовремя еврей».Мормышечник им заорал:«Бориса нам послал Урал!Он – глыба! Он – гранитный надолб!Нам на него молиться надо б!»А Философ ему: «Валюн,лоб не разбей о сей валун!Но коль Россия еле цела,себя вините — не Ельцина!Нельзя свободочкуна Русихлестать, как водочку, —отрависси!»Афганец буркнул: «Свобода – тварь.Не Ельцин — доллар в России царь».У монархиста-санузлистаиз морды выскочило злисто:«Были Романовы, была династия.Теперь – кармановы и педерастия…»А оба ленинца сплеча:«Эх, нам бы снова Ильича».Ну а поганец с тоской звереныша:«Нам бы Адольфа Виссарионыча!»И лишь поддатый,как рубль помятый:«Вот мне бы лично — Поллитрича!А остальные нам всем на ча!»Марш-марш назад,наш русский зоосад!

3

Это было, это было.Не забудьте месяц, год.Позабыв, мы только быдло.Если помним, то народ.Что ты, лист, уже рыжавый,вместе с ржавой жестью крышнад Москвой и всей державойтак пугающе дрожишь?Облетело столько истин —видно, ложь внутри была,и республики, как листья,облетели со ствола.Чьи-то лица опадают,опадают орденаи куда-то пропадают,как пропала вся страна.Где же ты, одна шестая?Гимн, что больше не поем,разве выдумка пустаяо величии твоем?Оказалось, что свободалишь для хапанья нужна,что советского народанет, а только племена.Оказалось — лишь мечтатель,Брежневу меливший кий,евтушенковский читатель —тракторист ставропольский.Не тоскует ли о пашнеэтот, изменивший век,слава Богу, не пропавший,но опавший человек?Почему в деревьях трепет?От предчувствия чего?Новый Девяносто Третийспрыгнул со страниц Гюго.И в два века расстояньене считается ничуть,ибо противостоянье —человеческая суть.Люди флаг трехцветной мастирвут, хватая по куску,и две власти, две напастиразодрали всю Москву.Люди грязь ногами месят,кровь месить уже хотят.Заварушки любит месяцпо фамилии Октябрь.Кровью он еще не хлюпал,прыгнув некогда под ревчерез три-четыре трупамальчуганов-юнкеров.Но над бабьим батальономгогот пьяной матроснибыл октябрьским эмбриономдолгой будущей резни.И теперь не без подвоха,словно с бешенством шприцок,вновь подсунула эпохаэтот месяц-месяцок.И для заварушковедановый матерьял готов:победителей победапревратила во врагов.Властью можно подавиться.Не боясь такой цены,в президенты хочет вице,президент хотит в цари.А чего Россия хочет?Не молчи… Шепни… Ответь…Но пугают вдовьи очинехотением хотеть.И глядит она убито,всеми позабытая,у разбитого корытав зеркало разбитое.И подите разберите,чего больше от кручин —или трещин на корыте,или на лице морщин…

4

Идут тринадцать работяг.Что впереди? Опять Гулаг?Вся Русь, где столько казнено, —на Лобном месте казино.Словно заплатки на порткикругом ларьки, ларьки, ларьки.Что позади? Цари, царьки,самая в мире лучшаяпроволока колючая,палачи, салтычихи,стукачи, стукачихи,политбюрошные,в похожести почти нарошные,вожди…Неужто это и впереди?Кругом сплошная макдоналди– зация.Не пропади,нация!Свобода, свобода, и даже с крестом,но разве с Христом?Идут тринадцать работяг.Между собой у них напряг.Не каждый каждому добряк,но каждый водочкой набряк,а инструменты бряк да бряк,стоит сплошной «так-перетак».Как дальше жить? Или никак?Где наша слава?В России — сварастольких Россий.Но среди блевасвой лик Рублеваподъемлет некто тринадцатый.Странный тринадцатыйпарит, скорбя,над трепом нациипри трепанациисамой себя.Где ее сила?Она, бесстыжиха,свой череп вскрыла,а он — пустышка.Там, где, казалось,был умный лоб,вдруг оказалось —нет мыслей. Стеб.Но он — тринадцатый,не дармоед,на стеб не тратится —а думает.Он вроде Мышкинадитя-изгой,непредумышленносовсем другой.Кто он – тринадцатый? Поп-диссидент.Сидел лет восемь — не досидел,потом кадилом в церквах не тряс,а вот подался в рабочий класс.Не зарабатывал Христом на хлебили политикой, как братец Глеб,и полукличка полувсерьезк нему приклеилась: «Наш Христос».И замечали — его ключгаечныйпорою испускает луч,чуть-чуть пугающий…Вот вам Россия! В ней все – внатяг!Идут тринадцать работяг.Чего-то где-то там прорвало.Чинить — бессмертное ремесло.В катастрофические моментычто нужно? Руки да инструменты.Чинить придется и в апокалипсис,но мы спасемся, если покаемся.Недопокаявшийся народнапрасно чинит водопровод.Дозакалялась до дырок сталь.Что снова лопнуло? Теплоцентраль.Революционный не нужен шаг,а нужно несколько работяг.В руках — отвертки и пассатижи,а морды просят: «Ну, посади же!»Идут вразвалку, лениво треплются,идут по родине, разбитой вдребезги,как по осколкам большой витрины,где были будущего смотрины.Что ж вы, республики, разбежались?На русских, что ли, разобижались?А нам обидеться на кого?Да вроде не на кого. Никого…Но если нету СССР,кто был товарищ, не станет сэр.Эволюционный держите шаг!Неугомонный в самих нас – враг.

5

Важней всех в мире черных «лимо»,когда политики всей мимоколяска движется с дитем…Потом, политика, потом.О, как прекрасно после родовсо странно легким животомбыть на виду у всех народов…Потом, политика, потом.Куда, девчоночка с «Трехгорки»,с коляской, радуясь дитю?Не оступись на дынной коркеиз тех республик, что «тю-тю».И вы, колесики коляски,поосторожней на земле,порой способной накалятьсятак, что детей печет в золе.Коляска, бережней, помягче,пружинами тихонько пой.Помедленней, в тебе не мальчик,не будь поспешной и слепой.В тебе девчоночка другаялежит – не разберешь лица,еще и не предполагая,что не увидеть ей отца.Кто был отец – не все равно ли.Ее он бросил – хоть бы хны.Тем, кто сирот плодит без боли,что до сиротства всей страны!Но есть другое слово – «отче».С неопустевших тех гвоздейотца невидимого очиглядят на брошенных детей.Но настоящее так ветхо,а небо – ненадежный щит.Комочек будущего векав пеленках прошлого пищит.О, было вовсе не шутейно,когда, дымясь, разверзлась твердьи та коляска Эйзенштейнакрасиво поскакала в смерть.А кто в ней судорожно плакал,сжав соску в сморщенной горсти?Быть может, тот, кто от ГулагаРоссию мог потом спасти?Поосторожнее, коляска,катись по городу Москве,где эхо танкового лязгав летящей по ветру листве.Куда идут сегодня танки?Неужто вновь на Белый дом,на демократии останкиили на тех, засевших в нем?Коляска ближе танков к Богу.В коляске век, что все мы ждем.Дай ей, политика, дорогу!Потом, политика, потом.

6

А на площадь на кремлевскуюсадится, как на лед,с боязливою неловкостьюпрезидентский вертолет.Площадь древняя, Ивановская.На нее сперва, как встарь,свита царская вываливается,а потом и государь.Недотягивает властьюто ли зря, то ли не зря,к счастью или же к несчастью,он до полного царя.Как он в стену лбом ни тычется,как его ни порицай,царь почти демократический,потому и полуцарь.Вот вам Русь — производство царейиз обкомовских секретарей!Он идет и смотрит вниз,себя накаляющий,полу-Грозный царь — БорисНиколаевич.А по руку его правую —сокольничие бравые,а по левую — обычнаянаша русская опричнина.Что царю шум-гам в парламенте,Вашингтон или Париж!Но Россия — не Ирландия.Будешь дрыхнуть — все проспишь!Не до жиру — быть бы живу.Тяжелее хомутавсей Россией дирижироватьне в гостях у Гельмута.Помнишь ты, Россия, августдевяносто первогои громоздкую отвагупрезидента своего?Помнишь хитрую простинку,и обкомовинку в ней,и медвежистость инстинкта,что порой ума сильней?Стольких спас он от расправы,первой кровью потрясен,за трех «мальчиков кровавых»попросил прощенья он.А теперь — у всей Руси,царь, прощения проси.Легче на землю сыруюкровь потом пролить вторую,а уж третья-то самальется, будто задарма.Нет в гражданских войнах правых,и три мальчика кровавыхв той гапоновской войне,на смерть зазванные в рупор,превратились в сотни трупов,после в тысячи — в Чечне.Ну а может, был он прав,тот момент не проворонившии опаснейших гидренышейгусеницами поправ?Промедленье тоже гибель,и на трон бы, может, влезновенький Сталиногитлер —смесь СС с КПСС.Всю Россию распороли —не срастется этот шов.Что готовят ей по ролиБаркашови Макашов?Кто ответит в миг бессильяна вопрос — такой больной, —можно ли спасти Россиюмалой кровью от большой?Русский бес — всемирный демон.Пострашнее всех расплатпосле вечного «Что делать?»вечное: «Кто виноват?»Вертолет стоит, но лопастикрутятся, кресты креня,и от дрожи чуть не лопаютсялуковки церквей Кремля.Не при деле, но при телецарь шагает по Кремлю.В политическом похмельетяжелей, чем во хмелю.Он без водки тяжелеет.В Белом доме – торжество.Если он их пожалеет,пожалеют ли его?Он и кровь пролить боится,и нельзя быть размазней.Призрак бывшего БорисаГодунова — за спиной.Царь, по росту из оглобель,что он сделал с трезвых глаз?Демократию угробилили грубо, грязно спас?Вышло оченно по-русски —облегчение и стыдь.Но у Бога нет «вертушки»,чтоб совета попросить.На решенье обреченный,сделал царь без экивокпобледневшему Грачевуповелительный кивок…

7

Вид отеля «Украина»,где не слышно гопака,словно прошлого руина,но торчащая пока.Словно в теломагазинесреди всех путан одинсам Тарас Шевченко — нынезаграничный гражданин.Вдоль отеля «Украина»шел подвыпивший араб.Его сильно накренило,ибо он для водки слаб.Полугражданин Тунисаи немножко Зимбабве,без семьи он истомилсяв развращающей Москве.Но жена бы извинила,ибо русским сбыть сумелтонну сумок из винилас надписулькою «Pall Mall».Брел, все более балдея,собачонку приласкал,и мерцала в нем идея —себе девочку искал.Но со взмокшими глазамичеловек арабский замер,увидав, как с неба чек,сразу двух девчоночек.Обе – васильковоглазки.Но одна была в коляске,безмятежнейше спала.Старшая девчонка — большенькая,словно крохотную боженьку,меньшенькую в ней везла.Бог бывает всеми нами,и девчонкой временами,и арабским человеком,тем, кто в устыженье некомпозабыл всех прочих дев,на девчушку поглядев.И завидовала горькоюной матери с «Трехгорки»,до смерти устав от морд,одна бывшая шатенкаиз-под статуи Шевченко,ныне цветом под fire-bird [2] .И не знала та коляска,где-то вляпавшись в мазут,что уже рычаще, тряскотанки вслед за ней ползут…

2

Жар-птица (англ.).

8

Посреди Москвы, как Фудзияма, —только внутрь земли — зияет яма.Пар над ней — вулканная спираль.Это прорвало теплоцентраль.Что за мелочь, бандерша Москва,прорванная девичья плева!Я попал под злобную слюну.Тоже мелочь. Прорвало страну.Горы прорвало. С вершин поток —бешеный кавказский кипяток.Лопнул даже герб, вроде нарыва.Серп и молот рухнули с обрыва.Это в заблужденье мир ввело.Прорвало Россию? Выр-ва-ло!Франции не будет на Руси.Словно выблев из окна таксивсех непереваренных свобод —русский девяносто третий год!Пьяный был социализм,и капитализм наш пьяный.Снова ямы завелись,всех нас тянет в ямы!Наша мама-мамочка —яма-ямочка.Я, мы,не могем без ямы.Хамы храмы превращали в ямы.Были БАМы —стали ямы.Господа и дамы,все welcome в ямы!И покуда я ещене в могильной ямище, —лучше в ямочке на щекев легком персиковом пушкея свернусь калачиком,кругленьким, горяченьким.А вот эта Яма Ямовнавыкопана так неграмотнои совсем не по-людскиброшена среди Москвы.Залита вся яма кипятком,а вокруг земля — за комом ком.Где же хоть малюсенький барьер?А простите, где СССР?Безбарьерность в совести людской.Знак — хотя б какой-то, — а на кой?Стали рыть. Почти что докопались.Не достали до трубы на палец,но куда-то вдруг исчезли все,растворились в матушке-Москве.Было их тринадцать работяг —лешеньки да гошеньки,а забыли яму, как пустяк.Никогошеньки.Только начали вокруг палить, и как! —оказались все они в политиках.Два большевистских старикавскричали враз, чуть заика…:«Това… впере… на баррика…»и доблестно, хотя с трудом,засеменили в Белый дом.Мормышечник вдогонку им:«Вас, коммуняк, мы разгромим!»,и, разводной подъемля ключ,попер, как Муромец, могуч.

9

Словно рана посреди бедлама,яма.Решил неглупо Философ:«Домой, и двери – на засов.Как говорил Руссо Жан-Жак:горит пальто, спасай пиджак».Поганец сладко: «Хорошо – у!Не пропустить бы это шоу!Я подтяну-ка свою грыжу,дай залезу-ка на крышу!»Афганец к ближнему киоскурванул, чтобы напиться в доску:«Афган? Опять? В своей стране?Нет, это дело не по мне…»Кто — с притопом и присвистомк правоверным ельцинистам.Кто — рванул к Руцкому, к Хасу,кто — слинял к себе на хазу,чтобы наблюдать по теликуродину через Америку.Кричал: «Куда вы все, куда?» —Христос, сгорая со стыда.Христос, глазам своим не веря,стал выдирать штакетник в сквере,и он поставил кое-какпредупредительный свой знак.И он пошел неотвратимона выстрелы и клубы дыма,Россию мысленно крестя.Война гражданская — воронка,что втягивает и ребенка,и даже самого Христа.Но дачник — не с брегов Багамских,а с клязьминских, — приткнув «жигуль»,пихнул штакетничек в багажники снова плюхнулся за руль.А Яма Ямовна дымящаяся,вся в предвкушении томящаяся,под булькающий лопоточекждала сограждан в кипяточек.Весь мир насилья мы разрылидо основанья, а затемнасилье перешло в бессилье,в мычанье наше: «МММ!»Бессилье вылилось в насилье…Кто был ничем, не станет всем.