Собрание стихотворений

Одоевцева Ирина Владимировна

«Тень пространства, времени тень…»

Юрию Терапиано

Тень пространства, времени тень, День сегодняшний, день вчерашний, Ну, конечно, и завтрашний день… Я живу в поднебесьи, на башне, Неуютно и тесно живу Не во сне, а впрямь, наяву, Как во чреве кита Иона, Без комфорта и телефона, Так, как жили во время оно, А не в атомные года. Прилетает ко мне иногда Ведьма с Брокена для развлеченья, Чтоб со мною писать стихи, От безудержного вдохновенья Превращать их в лесные мхи, В мухоморы и лопухи, В отголоски райского пенья — Те, что в памяти прозвучат У моих нерожденных внучат, Как надежда и как утешенье.

«Снег – серебряный порошок…»

Я. Н. Горбову

Снег – серебряный порошок – Щедро сыпят добрые тучи, До чего же мне хорошо, Никогда не бывало лучше!.. Твердо помню — теперь девятьсот Семьдесят

пятый год — Год всемирного заката, — До которого я когда-то И не думала, что доживу, Только это совсем негоже. Чепуха. Ни на что не похоже. Но со мной — не во сне — наяву Очень странное что-то творится, Будто время идет для меня Час от часу, день ото дня Не вперед, а назад, Будто я становлюсь моложе, А не старше, чем прежде была. Я смотрю из окна на сад — Всё в саду на праздничный лад По-весеннему веселится. Вот, слетев на обрубок ствола, Вдруг запела Синяя Птица, Круглоглазая, как сова, — Птица счастья из сказочной зоны: «Жизнь прошла. Безвозвратно прошла. Жизнь прошла, а молодость длится». И в ответ ей мой кот ученый, Мудрый кот лукоморный мой, Замурлыкал: – Постой, постой. Дай подумать… Эти слова Ты когда-то давно написала, Но теперь лишь мне ясно стало До чего ты была права. 1975

АНТИТЕЗА

Довольно вздор нести Про ту страну, куда Макар, Кипя, как самовар, Телят, а не котят, Гонял иль не гонял. Из щепетильности я жизень потерял. Но это до меня уже Рембо сказал. Рембо сказал, Я повторила — Чужое часто очень мило И даже — до чего! — милее своего. Так вот: под Рождество Слова — не знаю для чего — Бегут, как на вокзал К отходу поезда. Им Вифлеемская звезда Сквозь суть и муть Столетий и столетий Указывает верный путь, Ведущий прямо в никуда. Звонок последний, третий… Как много надо слов На этом свете, Предлогов, междометий, Недоговорок, строк и строф Пред тем, Как, повздыхав дней семь, Спросить свою судьбу — Задать ей напрямик вопрос-табу: — А жил я, собственно, зачем? – Не удостоясь от судьбы ответа, Отнюдь с ней не вступать в борьбу, Но всё же, несмотря на это, — Пустить себя в трубу: С улыбкою на лбу Уютно лечь в гробу, Став, наконец, и глух и нем, Исчезнуть насовсем — До перевоплощения, До следующего рождения В Египте? Индии? Иль Полинезии? Здесь у Поэзии, Рассчитывая на ее ко мне благоволение Осмеливаюсь я просить прощения За мной в нее вводимое нововведение За мой Постскриптум: Вижу, разум Зашел за ум, Без подготовки, разом, С размаху, наобум Рассыпался по фразам По городским садам, Аэропланным базам И ординаторам, Повсюду — тут и там, — Пока под утро августа второго Не докатился вдруг до Пскова… Сомненье — мудрости основа. Поэтому-то я признать готова Моих неточностей прилив-отлив Моих ошибок океанский риф И всякие там шуры-муры, Хотя в них не участвуют амуры. Особо подчеркнула я б Строку, где о нововведеньи речь, Сиречь Тот шестистопный ямб, Который — Подумать страшно — без цезуры! Засим я — ненавидя споры — Согласна: правильно «жизнь», а не «жизень», Не «насовсем», а «навсегда», — Но, извините, я капризен, Вернее, я капризна. Даже очень. Язык мой ангельски неточен, Акробатичен и порочен, Я сознаюсь в том без труда. Мне нравятся созвучья лиро-лирные, Барокко-рококо-ампирные, Не значащие ничего. Мне нравятся неправильности речи — Я ими щегольнуть не прочь – Они горят, как елочные свечи, Как обещания волшебной встречи В рождественскую ночь. Ах, Рождество… На этом «Ах…» И многоточии Кончается мое стихотворение — В порыве яростного вдохновения Парапсихического откровения Написанное ретро-авангардно, Гиппопотамно-леопардно, К тому ж гиперреалистично — И не за совесть, а за страх. Не знаю, как кому, Что до меня – оно мне, лично, И по душе, и по уму И льстит тщеславью моему – Какой полет! Какой размах! Но, знаю, авторы не вправе Себя превозносить и славить – Недопустимо! Неприлично! И можно многое еще в вину поставить Стихотворенью моему: Длинноты. Надо бы короче и Без синтаксических истерик, Без «открывания Америк», И гиперреализм здесь ни к чему. Да, я пишу не то — не так, Как, впрочем, и другие прочие Мне современные поэты. Они подспудно мной воспеты: То, что неясно и темно, Их славою освещено, Сияньем их озарено. Постскриптум лишь для разъяснения Читателей недоуменья — А может быть, и возмущения — Его принять прошу я как Любви и уваженья знак Ко всем, кто дышит в мире этом, И ко всему, что в нем растет. А главное — ко всем поэтам. 1975

«Я благодарна небу и судьбе…»

Я благодарна небу и судьбе За то, что я так много лет живу на свете, С надеждой ожидая завтра И не жалея о вчера. За то, что нежный,

снежный вечер жизни Принес с собой мне Лампу Аладдина, Ту лампу, что своим волшебным светом Рассеивает мрак, тоску и скуку И превращает будни в праздник, Очарование и торжество. 1974

«Ненароком…»

Ренэ Герра

Ненароком, Скоком-боком По прямой И по кривой Время катится назад В Петербург и в Летний сад. Стало прошлое так близко, Тут оно – подать рукой – И проходят предо мной Друг за другом, чередой, «Я» помянутые ниже: «Я – подросток», «Я – студистка» С бантом, в шубке меховой, «Я – невеста», «Я – жена» (Это, впрочем, уж в Париже) И печальна, и грустна, До прозрачности бледна, Молча в чёрное одета, Вот проходит «Я – вдова Знаменитого поэта»… Только было ли всё это? Или это лишь слова? Лишь игра теней и света? Хоть бесспорно жизнь прошла, Песня до конца допета, Я всё та же, что была, И во сне, и наяву С восхищением живу. 1961 – 1973

«Он мне полушутя писал из Ниццы…»

О том, что мы живем, о том, что мы умрем

О том, как грустно всё и как непоправимо.

Г. Адамович

Он мне полушутя писал из Ниццы: «Живу как в глупом сне. Неладное мне снится И ясно, что — пора, мой друг, пора! — Тебя уже заждались там! А вот не хочется… А вам?» Прозрачная, медлительная ночь. И снова мне не спится оттого, Что я не сделала ему добра, Что не сумела я помочь Его томительному одиночеству. Мы были с ним близки и далеки Так – я всегда звала его По имени и отчеству, А он меня «мадам». Ни разу не сказала я, о, нет! — Жорж, дорогой, единственный, любимый Чтобы утешить вас, я все отдам… …А за окном тоскует лунный свет О том, как грустно всё и как непоправимо 1973

«А если нет, а если да?..»

Наталии Александровне Зербино

А если нет, а если да? И где, скажите, и когда – Сейчас, сегодня иль потом, В день Страшного Суда? Луна таинственно блестит, Ночь дышит сном и колдовством, Лисица по полю бежит И заметает лапок след На аметистовом снегу Своим сияющим хвостом: И тихо-тихо всё кругом, И лунный свет. И ни гу-гу… А вдруг пушистый лисий хвост – Он серебристо-черно-бур – Преобразится в легкий мост И я по нем перебегу Домой, в Россию, в Петербург И там останусь навсегда. И что тогда? Нет или да? 1973

«Лунный блик и горсточка пыли…»

Лунный блик и горсточка пыли, Иль точней – уголек в золе. Все мы пишем, чтоб нас не забыли, Чтоб оставить след на земле. Но в конце двадцатого века Быть поэтом почти что грешно И, пожалуй, даже смешно – Этот склад авангардных затей, Эти помехи новых путей С белой палкой, как нищий-кале! «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…» Так теперь не напишет никто. Современники, братья-поэты, – Сколько ни было б нас, хоть сто, – Все ж мы канем в медлительность Леты На земле не оставив следа. 1973

«Я поэт и вдова поэта…»

Я поэт и вдова поэта. Это очень важно. За это Мне, наверно, простятся грехи И за то, что пишу я стихи, Те, что сводят людей с ума, Как с ума я схожу сама, Я — поэт и вдова поэта – Беззаконнейшая комета, У которой в поющей крови Мало шариков красных, но много любви, А свободы хоть отбавляй Мой читатель, мой почитатель, Друг неверный, прощай, прощай! Да, прощай, а не до свиданья. Что мне слава и что почитанья, Что мне Англия или Китай? Я слагаю в стихи слова Так, что кругом идет голова, Как волчок, И, кружась меж рифмованных строк, Поднимаясь все выше и выше, Вот пробив головой потолок, Разбросав черепицы крыши, Превращаюсь я вдруг в сиянье, В крылья ласточки, в Древо познанья Мирового добра и зла, В длинноухую тень осла. 1972

«Я с юности всегда умела…»

Я во сне и наяву

С наслаждением живу.

И.О.

Я с юности всегда умела В улыбку и веселье превращать Отчаянье И в праздники — Безрадостные будни. И всей вокруг меня — И даже мне самой — Казалось, невозможно быть Счастливее меня. И долго на земле я так жила, Добра не делая, не помня зла, Гордясь собою и своим уменьем Во сне и наяву Жить с наслажденьем. И вот теперь, Оглядываясь, как с горы, На прошлое мое, Я вижу ясно, Что нет в нем дня, Нет даже часа, Который бы хотела Я заново, вторично пережить, И, значит, я всегда была несчастна. Ни в книгах, ни в людских сердцах Следа я не оставлю по себе. И, значит, жизнь я прожила напрасно И лучше бы мне вовсе не родиться. Да, это так, и это очень больно. И все-таки наперекор всему — Сама не понимая почему — Я продолжаю улыбаться И в праздник будни превращать.