Социологический ежегодник 2015-2016
Шрифт:
Он также подчеркивает, что все вышеописанные процессы разворачиваются на фоне своеобразного религиозного ренессанса – ситуации, когда в поиске своей идентичности в быстро меняющемся мире все большее количество людей обращаются к религии. Принадлежность к группе дает чувство защищенности и таким образом способствует преодолению одиночества и множества других трудноразрешимых, в особенности для иммигрантов, проблем. Однако повсеместное возрастание интереса к религии совпало по времени с атаками на башни-близнецы в Нью-Йорке, терактами в Мадриде и Лондоне – трагедиями, поместившими проблему радикального ислама в центр общественных дискуссий стран – импортеров иммигрантов из Северной Африки и Ближнего Востока. В конечном итоге «мусульмане на Западе» оказались в роли стигматизированной группы. При этом многие из них сочли необходимым еще раз публично и открыто заявить о своей исламской идентичности, активно выступив против неправомерных обобщений и распространения дискриминирующих стереотипов. В данном контексте, утверждает автор, социальная напряженность, обусловленная стремлением представителей мусульманских иммигрантских меньшинств «удержать» все аспекты своей идентичности, становится одной из определяющих черт современного австралийского общества, противоречащей задаче углубления сплоченности нации [c. 580].
Неслучайно политика
Переходя к другим факторам, оказывающим влияние на социальную сплоченность, Дж. Ричардсон обращает внимание читателя на то, что Конституция Австралийского Союза не содержит главы, регламентирующей права и свободы граждан. В стране отсутствует так называемый билль о правах, где, в частности, было бы прописано право на свободу вероисповедания. Соглашаясь с Г. Маккиннон 19 , автор утверждает, что неприятие соответствующего законопроекта частично продиктовано страхом, что подобного рода инструмент придаст неоправданный политический вес меньшинствам и сузит доступное демократически избранному правительству поле для маневра в поиске баланса интересов конкурирующих социальных групп. Дж. Ричардсон отмечает наличие сильного сопротивления законодательной реформе со стороны основных конфессий, очевидно не желающих усиления альтернативных религиозных течений и к тому же опасающихся вмешательства государства во внутрицерковные дела, такие, например, как вопросы подбора кадров. Несмотря на то что Австралийская столичная территория (АСТ) с ограничениями, но все же приняла билль о правах в 2004 г., а штат Виктория последовал ее примеру в 2007 г., предложение сделать данный законопроект частью федеральной Конституции было дважды отвергнуто на голосовании в 1944 и в 1988 г. [c. 581].
19
McKinnon G. Social cohesion and human rights: Would a bill of rights enhance social cohesion in Australia // Social cohesion in Australia / Ed. by J. Judd, J. Nieuwenhuyesen. – Melbourne: Cambridge univ. press, 2007. – P. 193–203.
При явном количественном преобладании тех, кто видит в федеральном билле о правах угрозу целостности австралийского общества, в пространстве публичного обсуждения присутствует и альтернативная точка зрения. Отдельные эксперты настаивают на том, что соответствующая законодательная инициатива позволит меньшинствам почувствовать себя более защищенными и таким образом будет способствовать большему сплочению общества. Так, в частности, уже упоминавшаяся ранее Г. Маккиннон утверждает, что билль о правах прояснил бы ценности, объединяющие австралийское общество, и задал бы объективные рамки процесса примирения противоречащих друг другу интересов [c. 581].
Дж. Ричардсон также подчеркивает, что на сплоченности австралийского общества негативно сказывается дефицит эффективных законодательных механизмов федерального и местного значения, обращенных против дискриминации по религиозному признаку. Запрет на публичные высказывания или иные публичные действия, направленные на приписывание негативных и осуждаемых обществом свойств личности в качестве характерных для представителей определенной конфессии или расы, действует исключительно на уровне штатов, и то только в Виктории и Квинсленде. Но на практике, в особенности в медиасфере, находится немало исключений из этого правила. Антидискриминационный акт от 1977 г., принятый в Новом Южном Уэльсе – административно-территориальной единице Австралии, где проживает наибольшее количество мусульман, – затрагивает множество различных вопросов, но не содержит упоминания религии. Попытки включить религию в список сфер, защищенных от дискриминации, провалились. Ссылаясь на заключение профессора права Дж. Хуссейн 20 , автор указывает на смысловые лакуны в австралийском законодательстве. В то время как отдельные группы этнорелигиозных меньшинств, такие как евреи или сикхи, могут апеллировать к законам, запрещающим расовую дискриминацию, мусульмане, будучи конфессиональной группой, под защиту соответствующих актов не подпадают. Таким образом, приходит к выводу Дж. Ричардсон, австралийцы, идентифицирующие себя с какой-либо (помимо христианской) религией, в особенности мусульмане, имеют все основания ощущать себя отчасти исключенными из национального сообщества [c. 582].
20
Hussain J. Islam: Its law and society. – 2nd ed. – Leichhardt: Federation press, 2004.
Сквозь призму проблемы социальной сплоченности автор рассматривает и ответную реакцию австралийских властей на события 9/11, выразившуюся в спешном принятии целого ряда антитеррористических законов. Косвенным следствием этих законотворческих инициатив стало существенное ограничение индивидуальных и групповых свобод религиозных меньшинств, в первую очередь мусульман. Описание и оценки сложившейся ситуации Дж. Ричардсон заимствует у двух авторов – профессора права Университета Нового Южного Уэльса Дж. Вильямса и профессора Университета Монаш Дж. Хокинг 21 , – излагая основные тезисы их статей по соответствующей проблематике [c. 582–583].
21
См.: Williams G. The laws that erode who we are // Sydney Morning Herald. – Sydney, 2011. – Sept. 10. – P. 22; Hocking J. Counter-terrorism and the politics of social cohesion // Social cohesion in Australia / Ed. by J. Judd, J. Nieuwenhuyesen. – Melbourne: Cambridge univ. press, 2007. – P. 182–190.
В целом уже сам заголовок эссе Дж. Вильямса, к которому обращается автор настоящей статьи, – «Законы, которые разрушают то, что мы есть», – достаточно четко обозначает его несогласие с государственной политикой. Утверждая, что по общему количеству новых антитеррористических законов, принятых после 11 сентября 2001 г., Австралия превзошла и пострадавшую от терактов Америку, и Великобританию, и Канаду, он подчеркивает, что «большей их части никогда бы не позволили пройти в США». По мнению Дж. Вильямса, Австралия нуждалась в совершенствовании своего антитеррористического законодательства, но отсутствие федерального билля о правах вкупе с поспешностью, с которой утверждались эти законопроекты, привели к тому, что последние подорвали основы правовой защищенности граждан страны. При этом соответствующие критические замечания Австралийской комиссии по реформе законодательства были проигнорированы. Гиперреакция властей на так называемую террористическую угрозу и очевидная фокусировка преимущественно на приверженцах ислама оказали дестабилизирующее влияние на сплоченность общества, создав почву для радикализации австралийских мусульман.
Автор находит определенные параллели в логике рассуждений Дж. Вильямса и работе Дж. Хокинг «Контртерроризм и политика социальной сплоченности». Последняя утверждает, что в ходе трансформации австралийского законодательства над существующей судебной системой сформировалась некая квазиюридическая надстройка, свободная от ограничений фундаментальных механизмов правовой защиты. С точки зрения Дж. Хокинг, «эти “внутренние” “законы о терроризме” и повсеместная “война с террором” привели к возрастанию отчуждения в среде австралийских мусульман, против которых они и были направлены на практике» 22 . Несмотря на то что соответствующие инициативы были поддержаны большей частью общества, они оказали негативное влияние на социальную сплоченность нации в целом. Прослеживая эволюцию общественного восприятия политики «равенства различий» в контексте резонансных террористических актов последних лет, Дж. Хокинг задается вопросом о том, каким образом мультикультурализм из общепризнанного антидота при дискриминации превратился в обвиняемого в содействии и его поощрении терроризму. Свои наблюдения она резюмирует, называя Австралию постдемократическим государством, глобализированным по форме и структуре, чья демократическая составляющая находится на грани исчезновения. Такие выводы представителей научно-академической среды представляются автору настоящей статьи крайне тревожным прогнозом относительно динамики сплоченности австралийского общества.
22
Hocking J. Counter-terrorism and the politics of social cohesion // Social cohesion in Australia / Ed. by J. Judd, J. Nieuwenhuyesen. – Melbourne: Cambridge univ. press, 2007. – P. 184.
В следующем разделе работы Дж. Ричардсон раскрывает содержание общественной дискуссии вокруг перспектив официального создания и функционирования шариатских судов в Австралии и описывает потенциальное воздействие такого рода нововведения на социальную сплоченность нации [c. 584–587].
В первую очередь он излагает позицию Австралийской федерации исламских советов (АФИС), которая, что характерно, со временем претерпела определенную эволюцию. Изначально организация настаивала на обеспечении «правового плюрализма» для мусульман страны и предоставлении им возможности решать споры в сфере семейного права на уровне официально признанных государством шариатских судов. В запросе, направленном в Комитет федерального парламента по делам этнических групп, президент АФИС Икбал Адам Патель подчеркивал, что для возглавляемого им объединения «исламское право представляется открытым изменениям, продиктованным требованиями различных регионов и времен, и таким образом не противоречит ценностям, разделяемым народом Австралии» 23 . В своей риторике И.А. Патель исходил из понимания интеграции как улицы с двусторонним движением, указывая, что в обмен на свою гражданскую лояльность мусульмане вправе рассчитывать на определенные свободы в области, которая относится к сфере их частной жизни. Отмечая, что Австралия уже сделала ряд шагов навстречу своим гражданам исламского вероисповедания и предприняла ряд изменений в финансовой сфере, чтобы привлечь мусульманский бизнес, И.А. Патель ставил под сомнение правомерность утверждения отдельных экспертов и политиков о том, что шариату нет места в законодательстве страны. Однако Дж. Ричардсон обращает внимание на то, что, столкнувшись с серьезной критикой как внутри самой АФИС, так и за пределами мусульманской организации, И.А. Патель смягчил тональность своих выступлений. Лидер АФИС счел необходимым сказать, что ему и вовсе не следовало упоминать термин «шариат» в комментариях к парламентскому запросу, и подчеркнул свою искреннюю приверженность принципу отделения церкви от государства.
23
Цит. по: Karvelas P. Muslims to push for Sharia // The Australian. – Surry Hills, 2011. – May 17. – Mode of access:[Accessed 07.07.2015.]
С учетом противоречивости заявлений официального представителя АФИС автор обращается к высказываниям специалистов в области исламского права в отношении перспектив появления в Австралии официальных шариатских судов. Он приводит заключение профессора права Университета Квинсленда Э. Блэк, полагающей, что «правовой плюрализм уже стал реальностью» страны и «пусть даже в тени австралийской судебной системы неформальные способы разрешения споров через обращение в суды шариата негласно процветают» 24 . Однозначно заявляя, что приверженность нормам шариата не тождественна пренебрежению австралийскими законами, она тем не менее считает, что торопиться с приданием этим реально существующим практикам формального статуса не стоит. В первую очередь потому, что для начала требуется четко ответить на вопрос: какая из форм реализации шариатской модели правосудия или отдельных ее элементов должна быть выбрана в качестве официальной? А это не так просто, поскольку в рамках исламского права существуют несколько юридических школ и все они представлены в Австралии. Так, согласно данным Австралийского совета по семейному праву, именно мусульмане, в отличие от других религиозных общин страны, не могут выработать единого видения программы преодоления трудностей, связанных с разводом. Выступая против поспешной и непродуманной формализации шариатских судов, Э. Блэк тем не менее признает, что в перспективе интеграция существующих практик в правовую систему Австралии явилась бы важным сигналом доверия, адресованным всем мусульманам страны, что в конечном итоге способствовало бы сплочению нации.
24
Black A. In the shadow of our legal system: Sharia in Australia // Sharia in the West / Ed. by R. Ahdar, N. Aroney. – Oxford: Oxford univ. press, 2010. – P. 241.