Сокровище тамплиеров

Уайт Джек

У Морэя внезапно пересохло во рту. Сдвинув брови, качая головой, он отказывался верить своим глазам. Ему подумалось, что он должен рыдать, оплакивая такие потери. Десять тысяч погибших!

Его следующей мыслью было: «Мне не следовало оставаться в живых!»

Мимолётно удивившись тому, что он всё-таки жив, рыцарь понял, что это просто вопрос времени. Рано или поздно их с Синклером обнаружат и убьют, так же как остальных: судя по всему, приверженцы пророка не брали пленных. Морэй с трудом сглотнул, пытаясь увлажнить пересохшее горло, присел на корточки в своём убежище и взглянул вниз, на склон холма.

Кружащие над склонами стервятники уже спускались по спирали вниз, и, наблюдая за их кровавой тризной, рыцарь словно впал в забытьё. Он потерял представление о времени, о том, где находится, но его заставил встрепенуться и вернул к действительности стон, возвестивший, что Синклер очнулся. В следующий миг Морэй уже пробирался обратно к их укрытию среди камней, пригнув голову и почти скуля от ужаса при мысли о том, что враг может услышать стоны Синклера раньше, чем сам Морэй доберётся до друга и заставит его замолчать. Но стоны внезапно оборвались, и тишина, нарушаемая лишь скрипом по камням сапог шотландского рыцаря, показалась ему благословением.

Сердце его всё ещё часто билось от страха, когда он присел у входа в убежище. Всмотревшись в расщелину, Морэй с облегчением убедился, что его друг всё ещё жив. Стоны прервались так резко, что это наводило на мысли о худшем, но отсюда было отчётливо слышно тяжёлое, хриплое дыхание и видно было, как натужно поднимается и опадает под доспехами грудь раненого. Не успел Морэй подобраться поближе, как Синклер яростно выбросил в сторону руку и, мотая головой, принялся издавать невнятные звуки. Одним прыжком оказавшись рядом, Морэй зажал ему рот ладонью. Синклер мгновенно открыл глаза и снова умолк.

Видя, что храмовник смотрит на него вполне осмысленно, Морэй осторожно убрал руку. Несколько мгновений Синклер лежал неподвижно, глядя на друга, потом поднял взгляд на выветренный камень, служивший крышей их укрытия.

— Где мы, Лаки? Что случилось? Давно мы здесь?

Морэй подался назад и с облегчением пробормотал:

— Сразу три вопроса. Значит, с головой у тебя всё в порядке. Полагаю, тебе нужен всего один ответ?

Синклер опустил веки и некоторое время лежал молча, потом снова открыл глаза и покачал головой.

— Последнее, что я помню, — как я собрал своих рыцарей, как мы устремились вверх, к остальным. Правда, до этого я успел насмотреться, как убивали наших товарищей.

Синклер закашлялся, и Морэй увидел, что храмовник побелел от боли. Но, стиснув зубы, Синклер продолжал:

— Как я понимаю, будь победа на нашей стороне, мы бы сейчас находились среди друзей. А поскольку это не так, думаю, ты выполнил мою просьбу и стал меня искать. Где Луи?

— Не имею ни малейшего понятия, Алек. Я не видел его с начала битвы. Может, ему удалось подняться на вершину вместе с остальными... Только безопасного места нет и там. Нет и в помине.

Синклер уставился на него.

— Что ты говоришь? Они не удержали вершину?

Морэй поджал губы и покачал головой.

— Хуже, Алек. Они потеряли всё. Я видел, как мусульмане захватили Истинный Крест, видел, как упал шатёр короля, а считаные мгновения спустя услышал громовые победные крики сарацинов. Мы проиграли битву, Алек, и, боюсь, потеряли всё королевство.

Потрясённый, лишившийся дара речи, Синклер попытался сесть, но у него перехватило дыхание, краска отхлынула от лица, глаза закатились, и, конвульсивно дёрнувшись, он снова лишился сознания.

Не зная, что именно причиняет его другу боль, Морэй ничем не мог помочь, ему оставалось только ждать. Но на этот раз Синклер быстро пришёл в себя. Хотя лицо его всё ещё было белым и измученным, он заговорил чётко и ясно:

— Я что-то сломал. Наверное, руку, а может быть, плечо. Ты видишь где-нибудь кровь?

— Нет. Когда я нашёл тебя здесь, первым делом поискал раны. Ты был без сознания, у тебя было выбито плечо, и я поспешил вправить его, пока ты не чувствуешь боли.

Он поколебался, потом усмехнулся.

— Вообще-то я не умею вправлять кости. Я только дважды видел, как это делается. Кроме вывиха, я не нашёл никаких повреждений, а тебе, видишь, удалось-таки найти.

— Эх... Очевидно.

Синклер глубоко вздохнул.

— Послушай, помоги мне сесть и прислониться спиной к камню. Так будет легче понять, где именно болит. Только поосторожнее, не убей меня ненароком.

Морэй промолчал, не оценив чёрного юмора друга, и постарался приподнять Синклера так, чтобы тот смог усесться поудобнее. Однако сделать это оказалось непросто: левая рука тамплиера бессильно свисала, малейшее движение отдавалось в ней невыносимой болью. Кость верхней части руки — Морэй знал, что у этой кости есть название, но совершенно не помнил, какое именно, — была сломана чуть выше локтя. В конце концов ему всё же удалось усадить друга, после чего он снял с Синклера поясной ремень и примотал им раненую руку к боку, зафиксировав в таком положении, чтобы уменьшить боль.

Покончив с этим и вернувшись на прежнее место, Морэй осознал, что сверху больше не доносится ни звука, а он даже не заметил, когда всё стихло. Потом он поймал на себе пристальный взгляд Синклера.

— Расскажи мне, что ты видел, — попросил храмовник.

Синклер слушал, и его лицо становилось всё более напряжённым. Но он молчал, пока Морэй не закончил рассказывать, да и после этого долго сидел с угрюмым видом, молча покусывая губу.

— Будь они все прокляты! — вырвалось наконец у храмовника. — Они сами навлекли на себя это своей завистью и раздорами. Я нутром чуял, чем всё кончится, с того момента, как вчера они решили прервать марш к Тивериаде. Для подобного решения не было серьёзных причин, ни единого веского довода, каким мог бы подкрепить свой приказ хороший командующий. Мы уже проделали двенадцать миль по адской жаре, нам оставалось сделать меньше шести. У нас была возможность ещё до наступления ночи оказаться в полной безопасности; всё, что для этого требовалось, — продолжить марш. Останавливаться было предельно глупо!

— Этой глупостью ваш злобный и самонадеянный магистр Храма де Ридефор хотел досадить графу Триполитанскому. А Рейнальд де Шатийон поддержал де Ридефора, воспользовавшись своим влиянием на короля, и склонил Ги к тому, что король согласился с таким безумным решением.

Синклер застонал от боли и сжал сломанную руку здоровой.

— Насчёт де Шатийона спорить не буду, — произнёс он сквозь стиснутые зубы. — Это самый настоящий злобный дикарь, позорящий Храм и то, ради чего Храм существует. Но де Ридефор — человек принципов. Он считает Раймонда Триполитанского изменником нашего дела. У него имелись веские причины не доверять Раймонду.