Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Его прервал звук трубы, и Синклер машинально схватился за рукоять висевшего на поясе меча.
— Что ж, пора. Запомни, друг, — держись рядом. При первом удобном случае — а я готов поклясться, что он скоро представится, — направляйся к нашим рядам. Нас нетрудно будет найти.
Морэй хлопнул Синклера по плечу.
— Попробую. Но дай бог, чтобы мне не пришлось оставлять в опасности своих друзей. Ну, всего наилучшего.
— Спасибо на добром слове. Только имей в виду: опасность грозит сегодня всем, и с такой опасностью мы ещё никогда не встречались. Единственное, что нам остаётся, это дорого продать свою жизнь. А поскольку все мои братья — храмовники, у тебя будет больше шансов это сделать, сражаясь рядом
С этими словами рыцари развернули коней и разъехались по своим позициям. Синклер занял место среди рыцарей Храма, позади королевских шатров, Морэй же присоединился к пёстрому отряду христианских рыцарей и искателей приключений, откликнувшихся на призыв вооружиться, оглашённый Ги де Лузиньяном после коронации. Именно эти люди, осенённые драгоценной реликвией Истинного Креста, окружали сейчас короля.
Подняв глаза, Синклер увидел, что небо на востоке чуть порозовело, возвещая скорый рассвет, и невольно поёжился, узрев на светлеющем небосклоне ослепительно яркую новую звезду. В отличие от большинства своих собратьев он не был отягощён суевериями, однако в последнее время не мог избавиться от постоянного чувства тревоги. Новая звезда появилась десять дней назад, спустя три недели после гибели рыцарей Храма при Крессоне, и вид её повергал франков в трепет: то был ещё один знак в длинной череде странных знамений, наблюдавшихся в последнее время на небесах. С прошлого года произошло шесть солнечных затмений и два лунных; многие сочли это недвусмысленным указанием на недовольство Всевышнего происходящим в Святой земле. А потом в небе воссияла эта звезда, настолько яркая, что её видно было даже днём. Иные поговаривали (и священники не спешили затыкать им рты), что сие есть новое явление звезды Вифлеемской, озарившее небеса, дабы напомнить франкским воинам об их долге перед Богом и Его возлюбленным Сыном.
Однако Синклер был склонен верить в то, о чём толковали меж собой знавшие французский язык знакомые ему арабы. Они считали, что звёзды перемещаются независимо друг от друга, и, когда насколько самых ярких совмещаются в одной точке небосвода, с земли они кажутся одной-единственной звездой. Тогда этот маяк делается настолько ослепительным, что его можно видеть даже в полдень.
Добравшись до своего отряда, Синклер решительно сдвинул на лоб плоский стальной шлем и обвёл взглядом товарищей. Все они бодрствовали и вели себя надлежащим образом: в утро перед боем шутки и смех утихли. Впрочем, смех вообще нечасто раздавался в рядах храмовников, ибо орден не поощрял всякого рода легкомыслие, полагая, что оно не подобает человеку, шествующему по благочестивой стезе рыцарского служения.
Синклер отыскал взглядом Луи Чисхольма, служившего ему с тех пор, как Александр Синклер был ребёнком. Ныне Чисхольм стал сержантом ордена. Когда его хозяин вознамерился вступить в братство рыцарей Храма и перед Луи открылась перспектива свободной жизни, Чисхольм предпочёл остаться рядом с человеком, которого знал лучше всех прочих людей, и добровольно вступил в орден в качестве брата-сержанта.
Синклер подъехал к Луи; нагнувшись в седле, тот всматривался в дым, плывущий в сторону вершин Рогов Хаттина.
— Говорят, именно там Иисус прочёл Нагорную проповедь, — с сильным шотландским акцентом сказал Чисхольм. — На склонах той горы. Интересно, мог бы он сказать толпе, собравшейся там сегодня, что-нибудь такое, что изменило бы грядущие события?
Он обернулся и заглянул Синклеру в глаза.
— Мы проделали долгий путь из Эдинбурга, сэр Алек, и оба малость изменились с тех пор, как впервые отправились в путь, но больно уж это мрачное место, чтобы здесь умереть.
— У нас нет выбора, Льюис, — тихо ответил Синклер, произнеся имя собеседника на шотландский
Чисхольм скривился.
— Ну, вам известно, что я обо всём этом думаю.
Он снова огляделся по сторонам.
— Вот-вот начнётся. Вон там, справа, строятся госпитальеры. Скоро они выступят, так что нам лучше быть наготове. Видали, сколько народу собралось против нас?
Сержант сплюнул, провёл кончиком языка по зубам, слизывая мелкие песчинки, и сплюнул снова.
— Думаю, предстоит недолгий бой, но мы постараемся сделать так, чтобы он был добрым. Удачи вам, сэр Алек. Я буду у вас за спиной, прикрывая вашу задницу.
Синклер улыбнулся и взял сержанта за руку.
— Господь да благословит тебя, Луи. Я тоже буду присматривать за тобой. А сейчас... Чего мы ждём?
Но стоило ему произнести эти слова, как запела первая труба, на её зов откликнулись другие, и вся армия, начиная с рыцарей-госпитальеров, пришла в движение, выстраиваясь в боевые порядки. Королевская дружина под высоко реющим королевским штандартом заняла позицию сразу позади ветеранов-госпитальеров. Нельзя сказать, что построение отличалось особой чёткостью, но рыцари личной стражи собрались за своим королём, в то время как сопровождавшие войско прелаты и священники вынесли гигантский ковчег, искусно сработанный в виде перламутрового, обильно изукрашенного самоцветами и драгоценными камнями креста. Крест являлся чётким, ясно видным ориентиром — правда, не только для собирающегося вокруг христианского войска, но и для противника, собирающегося атаковать.
Вокруг тесных рядов христиан клубилось и передвигалось великое воинство Саладина. Теперь, с рассветом, стало ясно, что противников несметные полчища, хотя часть вражеских армий время от времени скрывали клубы дыма и поднятая копытами пыль. Сарацины почти не переговаривались и не спешили завязать сражение, ожидая, что предпримет христианское войско.
Впрочем, окружавшие Синклера бойцы тоже вели себя на удивление тихо: люди лишь привставали на стременах и вытягивали шеи, чтобы поверх голов товарищей рассмотреть в свете зари вражеские ряды. Слышались немногие, до боли привычные звуки — кони переступали копытами и фыркали, скрипели сёдла и упряжь, позвякивал металл. Движения были скупыми, но их хватало, чтобы к дыму, приносимому ветром, добавлялись клубы удушливой пыли.
Синклер попробовал, легко ли выходит из ножен меч, и слегка наклонился в седле, чтобы увидеть Луи Чисхольма.
— Держись поближе ко мне, Луи. Нас ждёт тяжёлая, грязная битва.
Едва он это произнёс, как трубы наперебой заиграли атаку.
Когда отряд Синклера, отзываясь на звуки труб, пришёл в движение, готовясь устремиться вперёд, храмовник невольно задался вопросом: кто в ответе за этот идиотизм? Ибо двигаться им было некуда, кроме как в самую гущу вражеской кавалерии. Впрочем, эта мысль была его последним связным воспоминанием, поскольку затем воцарился полнейший хаос.
Неожиданная суматоха в рядах тамплиеров за спиной Синклера возвестила о внезапном массированном наступлении сарацинской конницы: укрываясь за дымовой завесой, сарацины сумели незаметно приблизиться к христианам с запада, ещё тонувшего в полумраке.
Синклер и его товарищи-храмовники из арьергарда, оказавшись в меньшинстве против вражеских сил, отчаянно сражались, чтобы отбить атаку отборной кавалерии Саладина, которая атаковала их с тыла. Тамплиеры попытались встретить врага контратакой, но, сколько ни повторяли свою попытку, всякий раз она оказывалась напрасной. Подвижные сарацинские всадники легко рассыпались и уходили из-под удара, а потом, перегруппировавшись, осыпали тяжеловооружённых рыцарей ливнем стрел и дротиков. Причём вражеские лучники метили в основном в коней, а уже потом обрушивались на пеших храмовников и убивали их или оттесняли назад.