Солнце в рюкзаке
Шрифт:
То, что я счел обычным водоемом, оказалось бескрайним морем какой-то жирной липкой черноты. Волны по ней не бегали, да и вообще не шевелилась эта дрянь в своих берегах и только ближе к земле становилась пыльной, густой и грязной. Мы шли по берегу, Солнце радостно пищало за плечами Лайна, а тот кашлял, перекрывая этот писк. Я косился на густую черную жижу. За полчаса нашего шествия ее спокойствие разбавила только торчащая вертикально сухая ветка. Квоттербек искал что-то глазами и в конце концов приказал нам остановиться.
— Лайнмен, —
Лайн покосился недоверчиво, помотал круглой головой.
Я присел на корточки и потрогал жижу. Она дико воняла и маслилась на пальцах.
— А что это? — спросил Лайн, не решаясь скармливать «Игле» неизвестно что.
— Прародитель всех реактивов, — ответил Квоттербек. — Сейчас этим кормят буровые установки. «Игле» с трудом, но сойдет.
Лайн поверил. Сбросил на мелкий песок Солнце и распаковал «Иглу». Вскрыл ее брюхо, обнажив длинный мышечный мешок желудка, и, зачерпнув черной дряни, влил ее внутрь. «Игла» чавкнула, закрывая желудок, тихонько зажужжала и через несколько минут зажгла легкий зеленый огонек, показывая, что принялась за переработку пищи в заряд.
Пока она трапезничала, Квоттербек крутил карту так и сяк, то приближая ее, то отдаляя. По всему выходило, что мы находимся прямо напротив города, но никакого города не было в помине — песчаные барханы и неподалеку разбитая взлетно-посадочная полоса, в трещинах покрытия которой росли какие-то сухие веники.
Я пошел туда, нарочно не спрашивая разрешения и не прося прикрытия. Мне казалось, что на открытом, хорошо просматриваемом пространстве нет никакой угрозы и это самое лучшее место, чтобы выразить своеволие.
— Раннинг, — в наушник осадил меня Квоттербек.
Я промолчал и не обернулся. Под ботинками хрустел разбитый бетон и стекло. Откуда-то взялся сухой жадный ветер. Веники зашуршали, предупреждая.
— Раннинг, назад.
Голос Квоттербека перекрыли помехи, и тогда мне пришло в голову, что линия-то четвертая и ожидать от нее можно чего угодно.
Мысль была светлая, но запоздалая.
Когда я обернулся, побережья уже не было.
Передо мной вместо старой полосы расползалось вширь приземистое здание с заклеенными газетой окнами и одной-единственной дверью. По всей длине здания тянулись красные буквы: «К-Р-Е-М-А-Н-Ь».
Буква «Е» покосилась и висела набок. Ветер сбивал вниз чешуйки высохшей старой краски.
— Квоттербек, я Раннинг, — торопливо сказал я. — Квоттербек…
Наушник опустел, в нем не было ни голосов, ни помех.
Я снова развернулся и пошел назад, надеясь выйти из заколдованной зоны, но через несколько метров наткнулся на кромку берега — океан черной вонючей жижи подступил мне под ноги. Кроме него и здания, здесь не было ничего и никого.
Пришлось обратиться к шлему. На экране
Получалось, что я стою в сотне шагов от своих, но на деле я торчал на пустынном берегу, и те самые сто шагов завели бы меня в глубину черного моря.
Ситуация становилась напряженной. Я включил маячок и заходил взад-вперед, надеясь поймать ответный сигнал или засветить свой. Тщетно. Связь молчала, маяк работал вхолостую.
— Молодой человек!
Я обернулся. По песку, оскальзываясь, ко мне бежал толстяк с большой потертой папкой под мышкой. В другой руке у него был раскрытый выцветший зонтик.
— Ну что же вы, — укоризненно сказал толстяк в ответ на наведенный на него «Щелчок». — Ах да…
Он уронил зонтик и извлек из кармана маленький флажок с изображением Солнца. Продемонстрировав мне флажок, он наклонился за зонтиком. Я стоял как дурак, не зная, что и думать. Тем временем толстяк раскрыл папку и, держа под мышкой зонт, принялся размахивать какими-то бланками.
— Имя ваше?
Я пожал плечами.
— Нет? У вас так часто… А кто же вы?
— Раннинг, — сказал я, держа «Щелчок» наготове. — Где моя команда?
— Да явится, куда денется, — радостно сказал толстяк, на весу выводя в бланке крупные буквы. — У нас правило такое — все по отдельности.
— Я не могу по отдельности. Мне нужна команда.
Толстого этого стоило зажать и ткнуть ему стволом в висок, но он постоянно размахивал то зонтом, то карандашом, ронял какие-то листы и сбивал меня с толку.
— Будет вам команда, — пообещал толстый. — У нас Журов ждет не дождется напарника. Пойдемте, молодой человек. Вам же линию проходить, а у нас тут правила…
Я пошел. Куда было еще деваться? Не в черную дрянь же прыгать… Тем более это был наш болельщик.
Без Квоттербека и Лайна я ощущал себя куском мяса, а не Игроком, поэтому держал «Щелчок» на вытянутой руке и готов был стрелять на каждый шорох, но даже ветер стих, и мы без приключений добрались до той самой двери. За дверью оказался холл с выкрашенными в грязносерый цвет стенами и развешенными по ним агитационными плакатами и тяжеловесной конторкой, за которую толстяк немедленно взгромоздился.
— Раннинг команды Солнца, — объявил он, — вы вступили на пятую линию поля Последней Анестезии, в город Кремань, и сим обязуетесь исполнять вышеозначенные правила нашего города…
«Сим» — это какой-то бумажкой, на которой он затребовал оставить подпись.
Я прочитал документ. Там говорилось, что раз я желаю пройти линию и воссоединиться с командой, то обязан вступить в альянс с напарником (имя его было вписано в пробеле от руки) и отработать свое желание в соответствии с нуждами Кремани.