Солнечный ветер. Книга третья. Фаустина
Шрифт:
«Знай, что родился ты прежде Пелидом31, а после Менандром32.
И станешь когда-то ты лучиком солнца бессмертным.
А ныне богами дарован тебе добрый жребий,
Ведь ты проживешь сотню лет и к ним восемь десятков».
После этого Рутилиан воспрял духом. Будучи в Риме, он всем хвастался добытым оракулом, отчего стало казалось, что лицо его посвежело, а сам сенатор ходит не горбясь, ведь из ста восьмидесяти предсказанных лет, ему оставалась для жизни большая часть, почти сто десять. Только нужно немного поднапрячься, чтобы подтвердить прорицание
– Приветствую тебя, мой славный легат Кассий! – тепло встретил гостя священник.
Лицо служителя Асклепия постарело, обвисло складками кожи на щеках, но глаза по-прежнему излучали ласку из-под полуприкрытых век. На голове у него по обыкновению был надет пышный белокурый парик, немного молодящий престарелого Александра. Позолоченные штаны из кожи плотно облегали ноги, чтобы посторонним казалось, будто они из чистого золота.
– И я приветствую тебя Александр, слуга бога Асклепия, – ответил Кассий едва поклонившись. Он не хотел проявлять слишком большое уважение к старику, который получил свою известность весьма сомнительным способом, уж тут-то Лукиану можно верить.
– Не просто слуга, легат, – улыбаясь, возразил Александр, – я сын Подалирия, который, как известно, являлся сыном Асклепия и жены его Эпионы. Следовательно, я внук всемогущего Бога медицины, в чей власти находится людское здоровье и сама жизнь человеческая.
«Самодовольный болван! – подумал о нем Авидий Кассий. – Хочет намекнуть, что он выше меня, что он произошел от богов, а я от простых смертных». Тем не менее, дело из-за которого приехал Кассий, казалось, несравнимо более важным, чем меряться родословной с глупым жрецом. Не зря поговорка гласила: «Обезьяна останется обезьяной даже с золотым ошейником».
Поэтому Кассий учтиво заметил:
– В твоем происхождении я не сомневаюсь!
– О чем же хочет получить оракул достопочтимый легат Кассий? – поинтересовался Александр.
– Прежде чем спросить, я хотел бы узнать, как надежно хранится тайна тех, кто вопрошает Асклепия? Ведь многие вопросы можно истолковать во вред спрашивающим?
– Пусть легат не беспокоится на этот счет, – Александр нахмурился, показывая, что говорит серьезно и приложил правую руку к сердцу, как бы произнося клятву. – Все, о чем спрашивают бога, знает только бог. Никто не может проникнуть в тайну отношений между жаждущими услышать его слово и им самим. Даже я, – он скромно опустил глаза, – даже я не знаю этих вопросов.
«Не смотрит на меня, чтобы укрылось его вранье, – подумал Кассий. – Да, прав Лукиан, этот жрец отъявленный мошенник».
– А что происходит с табличками или письмами на пергаменте, которые попадают к Гликону? – осведомился он.
– После получения прорицания, мои ученики их уничтожают в пламени, который разжигается в специальной жаровне за храмом. Ничто не остается, только пепел! – Александр патетически взмахнул руками, как трагический актер в театре.
«Не слишком ли я взял серьезный тон? – озаботился Кассий. – Ведь Лукиан писал, что, если нанять трагика сыграть комедию, он все равно покажет трагедию. Надо свести все к шутке, иначе прохвост может подумать лишнее».
– Вообще-то оракул нужен не мне, – сухо улыбнувшись, сообщил он. – Мой друг, наместник Кападдокии Марций Вер, приболел и попросил меня проделать дальний
– Полагаю, вопрос будет о здоровье? – уточнил Александр.
– Не знаю! Он передал мне запечатанное письмо, которое вскрыть я не посмел, как всякий порядочный человек.
– Конечно, конечно! Я понимаю. Давайте его! – Александр протянул руку и получил запечатанный свиток папируса.
– Оракул будет самоизреченный? – спросил Кассий, не желавший надолго останавливать маленьком городке Абонотейхе, в котором имелась только одна гостиница, да и та, наверное, набитая клопами и тараканами.
– Нет, конечно, нет, легат! – Александр опять замахал руками. – Ради такого значительно лица как Марций Вер, о котором все говорят только хорошее, я лично обращусь к Гликону, чтобы он потревожил Асклепия. Оракул будет завтра!
Вопрос, который Кассий задал Асклепию в запечатанном письме звучал так: «Станет ли пурпура цвет тогу мою покрывать?»
Чтобы жрец не подумал чего-нибудь лишнего, пергаментный свиток был обмотан красным шелковым шнурком и запечатан особой печатью. Это была личная печать наместника Кападдокии Вера, которая, благодаря шпионам Авидия Кассия оказалась в его владении. Вер подумал, что утерял печать и приказал изготовить новую.
Эти меры предосторожности были не случайными – никто не должен заподозрить Кассия в намерении узурпировать власть. Никто! Пусть, лучше сомнения падут на Марция Вера, если возникнет разбирательство. В любом случае он, Кассий, окажется в стороне. И даже Александр, видевший его своими глазами, только передаст слова Авидия Кассия о том, что тот выполнял чужую просьбу.
В назначенное время они снова встретились – императорский легат и жрец бога Асклепия. Александр бросал на Гая Кассия косые хитрые взгляды, в которых светилось любопытство, словно священнослужитель размышлял какую выгоду сможет извлечь из заданного вопроса Асклепию и полученного предсказания. Вопрос, конечно, был направлен от лица Марция Вера – никто ведь не сомневается.
«Наверное шарлатан догадался, что оракул нужен мне, а не Веру», – угрюмо думал Авидий Кассий. Если бы существовала такая возможность, то он никогда бы не приехал в Абонотейху, чтобы искать здесь ответы у судьбы. Однако предок Лонгин, явившийся во сне, однозначно указывал на оракула Гликона. Он как бы говорил – покинь оболочку тела и отправь свой разум в поисках сокровенного знания. Так сон Сципиона превратился в сон Авидия Кассия.
И вот легат Сирии здесь. К сожалению, пришлось притащить сюда само тело, поскольку он еще не овладел искусством перемещать только разум. Сейчас он смотрит в глаза старому хитрому пройдохе, который, надо думать, вскрыл и прочел его письмо.
– Когда-то до тебя, уважаемый легат, – начал Александр, – на этом месте сидел божественный император Луций. Он тоже был Вером, только другим, не Марцием. И его тоже интересовал самый важный вопрос.
– Какой? – спросил Кассий из учтивости – покойного Луция он не любил за праздный образ жизни, но еще более, за присвоение заслуг величайшего полководца в парфянской войне. Смешно было слышать такое о человеке, который за всю пятилетнюю войну покинул Антиохию лишь один раз! Поэтому Кассию был неинтересен ни Луций Вер, ни его вопросы жрецу.