Солнечный ветер. Книга третья. Фаустина
Шрифт:
Раненую ногу перевязали, местные лекари натерли ее целебными мазями, и все решили, что опасность миновала, что боги спасли Александра, как делали это много раз, недаром отцом Асклепия был сам Аполлон. Однако оказалось, что часы жизни верховного священнослужителя уже отмеряли последние капли клепсидра33. Нога начала гноиться – промывания, припарки не помогали. Хуже того, на ней стали видны маленькие желтые черви, которые покрыли почти всю кожу от щиколотки до паха раненной ноги. Боль была такой сильной, что Александр снял парик, не побоявшись показать всем лысую голосу и разрешил лить на затылок холодную воду.
А потом пришла смерть. И не было ни ста пятидесяти лет, ни героической гибели от удара божественной молнии, которые Александр напророчил сам себя. Смерть поглотила его, как поглощает все живущее на земле и увела в подземное царство Аида. Не молния, а сон Сципиона сразил его. Всего лишь чужой сон.
Неспокойный Рим
Воспользовавшись неудачным наступлением римлян и гибелью префекта Виндекса, маркоманны вместе с союзными племенами перешли Юлианские Альпы и вторглись на территорию Италии, грабя, убивая по пути мирное население провинций. Война, о которой Марк опрометчиво думал, что она не продлиться больше года и о чем говорил Галену, грозила перейти в затяжную фазу.
«Тебе следует отправить Луциллу в Рим, Клавдий», – сказал он Помпеяну. Его дочь была беременна на девятом месяце, вскоре ей предстояло рожать. В Карнунте, считал Марк, не хватало опытных врачей, которые в случае осложнений могли помочь с родами, а в Риме находился Гален и этим было все сказано.
Знаменитый медик после смерти младшего сына Марка Анния Вера пользовался в императорской семье непререкаемым авторитетом, оставив далеко позади себя придворных лекарей. С учетом этого Фаустина посчитала, что пришла пора отказаться от услуг архиатра Деметрия, а также его многочисленных помощников, заполнявших придворный штат. В последнее время они только бездельничали во дворце, зато в поисках пациентов быстро бегали по Риму.
В свою очередь Гален сообщил, что обойдется всего одним ассистентом, чем сэкономит расходы императорской казны – он взял к себе бывшего ученика Тевфаста, который когда-то помог ему справиться с ядом, подсыпанным в еду конкурентами. А еще он захватил во дворец неразлучного с ним ворона Скорпа, услаждавшего слух громким возгласом: «Клавдий Гален великий медик!»
У Луциллы это был уже четвертый ребенок, которого она рожала. Три предыдущих родились от Луция Вера. Двое из них, в том числе мальчик, скончались по велению богов, которые пощадили лишь внучку Марка, которую нарекли Аврелией. Может Помпеяну с наследником повезет больше? Марку бы этого хотелось.
– Передай матери, чтобы она тебя берегла. Это, моя просьба! – сказал Марк дочери, провожая ее в путь.
Луцилла кивнула в ответ. В глубине души она продолжала оставаться обиженной на отца за то, что тот выдал ее замуж за старого и некрасивого Помпеяна, а потому избегала находиться с ним наедине.
– Я выделил ей хорошую охрану, – сообщил, стоявший рядом Помпеян, – самых надежных людей из скифов. Мне передали, что неподалеку от Рима на путников нападают разбойники. Их развелось слишком много в последнее время.
– Префект Рима написал об этом. Недавно один из риторов, его звали Хризолит Теогон, повел учеников на прогулку за город и свою семью прихватил. Грабители не просто ограбили их, они всех зарезали ножами. Я знал погибшего ритора, он был хорошим человеком. – Марк хмурился, едва сдерживая рвущийся наружу гнев.
– Как только разделаемся с маркоманнами я ими займусь, император! – пообещал Помпеян, помогая Луцилле забраться в подъехавшую повозку.
Повозка была вместительной, обшитой снаружи бычьей кожей, которая не промокала насквозь, если начинался дождь. Только дождя никто не ждал, лето в этом году выдалось жарким – в Италии выгорали поля, увядали деревья и кустарники. И лишь здесь, на границе с землей германцев, Данувий удерживал влагу, густо усеивая сочной травой речные берега.
Вместе с Луциллой в Рим отправились две служанки. Одна была зрелой женщиной, которая помогала еще во время первых родов в Сирии, а вторая совсем молоденькая, оказалась любопытной и бестолковой. По бокам повозки свои места заняли конники в кованых кольчугах, гладких металлических шлемах с копьями и круглыми щитами в левой руке. У всех на поясе висели длинные мечи, а к лукам конских седел привязаны колчаны со стрелами. Они весело смеялись, громко переговаривались на непонятном языке.
Это были скифы Помпеяна. Он подозвал старшего.
– Ты за мою жену отвечаешь головой, понял Олкас?
Плотный, приземистый скиф, сидевший как влитой на коне, оскалил белые зубы:
– Я отдам жизнь за госпожу! – скиф говорил на ломаном латинском языке. – Мой имя Олкас, волк по-нашему. Я перегрызть горло врагам.
Олкас схватился за рукоять боевого топора скифов – сагариса и потряс им в воздухе.
– Да пребудут с вами боги! – произнес напоследок Помпеян.
Он подошел к повозке, поднял полог и вдруг положил перед Луциллой небольшой букетик полевых цветов, которые собрал во время вчерашнего выезда к реке. Там по наведенной переправе возвращались войска Пертинакса, потрепанные в боях с германцами. Букет был чуть-чуть засохший, пестрый, не источал такой приятный аромат как розы, но Луцилле он понравился.
Они тронулись в путь под жаркими лучами солнца. Ветер трепал гривы коней, копыта звонко цокали по мощеной дороге. Возница, управлявший повозкой, накинул на голову капюшон плаща, чтобы солнце не сильно припекало. Он все время напевал вполголоса какую-то грустную песню на лигурийском наречии, слов которой было не разобрать, но звук его заунывного голоса был слышен в повозке.
Песня вызывала у Луциллы тоскливое настроение. Ей уже двадцать лет, а казалось, будто она прожила несколько жизней. Одну – с покойным ныне Луцием Вером, сводным братом ее отца, а вторую проживает сейчас с человеком, которого боги случайно выбрали из миллионов людей и вознесли на самый верх власти.
Нынче она с сожалением вспоминает о первом муже, о его раннем уходе. Он, хотя был и шалопаем, хотя увлекался каждой встреченной женщиной, и, конечно, пресловутой Панфией, все-таки нравился Луцилле. Вер был могуч телом, привлекателен, и самое главное, имел веселый характер. Он никогда не докучал молодой жене мелкими придирками и замечаниями, напротив, казался необычайно щедрым и был с нею добр.
А Клавдий Помпеян? Это человек другого воспитания, выросший в Сирии в состоятельной семье, в достатке, который, однако, не мог сравниться с достатком императорской семьи, в котором рос Вер. Достаток Помпеяна был ограниченным, заставлявшим считать каждый сестерций или денарий. Луцилле представлялось это скупостью, мелочностью человека из низов, чьи предки достигли звания всадника, медленно поднимаясь по сословной лестнице.