Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат
Шрифт:
Случайно Атилий забрел в комнату, где стояла одинокая кровать. Вероятно, на ней и спал служитель Гликона. В самом углу брадобрей заметил большой сундук. «Вот тут он прячет золото», – подумал Атилий. Как оказалось, сундук был без замка, наверное, Александр не допускал мысли, что в его дом могут пробраться воры.
Атилий с трепетным ожиданием откинул крышку, но увидел только таблички с вопросами, на которые жрец не дал ответа, но и не отправил их назад хозяевам. Сундук был заполнен ими наполовину. Прочитав некоторые из табличек Атилий, удивился дерзости авторов, осмелившихся задавать вопросы, вроде, когда цезарь уйдет к богам. Или,
Зачем же хранить таблички? Атилий задумался, но потом все понял. Священник Гликона держал на привязи глупцов, неосторожно доверившихся ему, он их шантажировал и за свое молчание брал хорошую плату.
«Вот так Александр! Какой же он ловкий!»
Озадаченный увиденным, Атилий направился по коридору дальше, однако неожиданно наткнулся на комнату, в которой находилось несколько симпатичных юношей. Они хором молились богу медицины, нараспев заучивая молитву.
– Что вы здесь делаете? – удивился Атилий, – храм Асклепию стоит на площади.
Один из розовощеких юношей повернул голову:
– Мы разучиваем песнопения. Так приказал Александр. После этого он проверит как мы выполнили его распоряжение.
Второй юноша добавил:
– Мы все из знатных семей. Отцы направили нас в услужение и обучение к великому жрецу Гликона. Он уводит нас в свою комнату по одному и проверяет наши знания.
– По одному? – усмехнулся Атилий, заподозрив, что Александр, неоднократно выступавший публично против совращения мальчиков, на самом деле без смущения пользуется своим положением.
«Да он плут еще больший, чем я ожидал!» – подумал Атилий.
К концу второго дня мистерий он закончил оба парика, пропустив рождение божества Гликона, но не сильно пожалев об этом после совершенных открытий. От обманщика и пройдохи не стоило ждать правдивых откровений, у его все фальшиво. Александр же пришел в восхищение от изготовленных париков и щедро расплатился сестерциями.
– Оставайся у меня, – предложил он. – Я договорюсь с Рутилианом, он же мне родственник и заплачу за тебя.
«Какое мне дело у кого работать, – прикинул Атилий, – лишь бы щедро платили да не утруждали заботами. А я, между тем, соберу сестерции и куплю себе свободу».
– Согласен, – кивнул он, – но прежде мне надо вернуться в Кесарию и сообщить предсказание Гликона наместнику.
– Не Гликона, а самого Асклепия. Но ты прав! Поедешь завтра. Пока же посмотри на третий день моих мистерий. Я буду идти впереди с факелом, возглавляя шествие, а ты, если возникнет желание, можешь присоединиться.
– Конечно, господин, я сделаю это с радостью.
Третий день, в котором шествия и песнопения сменялись живыми картинами, прошел быстро. В финальной сцене Александр, изображая себя спящим, улегся посреди храма на каменном полу, а сверху на веревках к нему начали спускать жену прокуратора Рутилию. В этом году именно ей выпала роль изображать Селену, ранее были другие девушки и замужние женщины.
Царил полумрак, звучали цитры и кифары, заглушая все звуки. Рутилия медленно опускалась, действительно, похожая в белом свободном одеянии на небесную ночную богиню. Вот она все ниже, ниже. На мгновение зависает над, якобы, спящим Александром. Все затаили дыхание и даже Атилий, знавший, что видит очередное плутовство, тоже замер, захваченный зрелищем.
Он
Как и все Атилий затаив дыхание, ожидал что последует за этим, хотя история была широко известна. Дальше должно произойти зачатие дочери Александра Юлии, той самой, которой Атилий делал модную прическу в Риме. Но здесь, всего в паре шагов стоял муж Рутилии, римский прокуратор. В полумраке нельзя было рассмотреть, что делают на самом деле Александр и Рутилия под покрывалом. Без сомнения, они целовались, а вот дальше.
В это мгновение из-за кресла Гликона неожиданно появились те самые юноши, виденные Атилием в доме жреца. Они шли друг за дружкой в длинных белых туниках, похожих на женские, и под заунывное пение молитв, закружились вокруг лежащей на полу пары. Зрители вытягивали головы, пытаясь рассмотреть, что происходит, а прокуратор тяжело дышал и его ноздри раздувались от возбуждения.
Лежащая на Александре Рутилия неожиданно перестала двигаться под белым покрывалом, расслабленно сползла на пол. Она замерла, священник же, наоборот, подскочил вверх, словно обрел некую силу и тут со всех сторон раздались поощрительные крики. Как ни в чем небывало, словно артист бродячей труппы, Александр вышел вперед, принялся раскланиваться во все стороны. Старый парик на его голове опять съехал на бок. «Хвала богу Асклепию! – кричали жители города. – Хвала его воплощению Гликону!»
Женский пронзительный голос особенно выделялся за спиной Атилия. Он обернулся и увидел горожанку, с которой беседовал два дня назад на рыночной площади. Тогда она заподозрила в нем христианина, а теперь молитвенно приложив руки к груди, смотрела на жреца Александра восхищенными глазами. Атилий кивнул ей как старой знакомой, но женщина его не заметила. Тогда он перевел взгляд на находившегося вблизи имперского прокуратора, невольно ставшего, благодаря Александру, публичным рогоносцем. На его лице читалось унижение, но ничего поделать он не мог ни с женой, ни с ее новоявленным любовником, с ни с этой публикой, пришедшей в экстаз. Только вытирал пот, катившийся градом по лицу, и Атилий невольно пожалел беднягу.
Войны богов: АХУРАМАЗДА
Оракул, доставленный брадобреем Рутилиана в Кесарию, гласил:
«Острым мечом победив и парфян, и армян, ты вернешься
В Рим, колесницей триумфа и лавром богами отмечен».
И тогда собрав двенадцатый Молниеносный легион, вспомогательные войска, самонадеянный Севериан выступил в поход, навстречу армии Вологеза.
– Хорошо драться осенью, не так жарко, – разглагольствовал центурион Афраний Силон, шествующий во главе своего подразделения входящего в десятую когорту. – Ветераны рассказывали, как преследовали иудеев во времена божественного Адриана, так семь потов сошло, пока разогнали этот сброд. Солнце пекло, у них доспехи нагрелись как жаровня, ноги в калигах скользили от пота. А сейчас? Одно удовольствие.