Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат
Шрифт:
После полезных для познания души лекций он возвращается домой уже вечером, чаще всего пешком. На небесах блещут яркие звезды, освещая крыши домов, площади, статуи и арки, заливая ночным светом Рим, которому он посвятил свою жизнь. Только в этот вечерний час свободный от дневных забот, бесконечных разговоров и принятых решений, после умных слов, которые предстояло обдумать, его голова становится ясной, глаза смотрят зорче, а душа ведет поучительную беседу.
«Еще один день прошел, – говорит она. – Ты прожил его с пользой. Ты выполнил свой долг. Теперь можешь отдохнуть с полым правом».
«Но я еще не все закончил, – возражает он самому себе. – Мне надо записать накопившиеся мысли, чтобы потом, когда будет время, сесть и неторопливо их обдумать».
«Ты думаешь, что у тебя будет время для раздумий?» – смеется душа над его наивностью.
«А разве нет?» Он спрашивает и в сердце закрадывается тревога. Но душа молчит и не отвечает. «Разве нет?» – повторяет он вопрос. Душа продолжает молчать, будто на что-то рассердилась. Однако это вряд ли, наверное, она просто ушла спать.
Почти полторы тысячи миль14 отделяло Рим от Армении к чьим границам устремились парфяне под началом Вологеза. В последнюю минуту он передумал и решил вести войско сам, отодвинув от командования стратега Хосрова. Так советовала Нефтис.
Она тоже отправилась в поход. На нее надели легкие воинские доспехи из кожи, на спине она повесила лук и колчан со стрелами, на коня накинули шелковое пурпурное покрывало – никто ведь всерьез не думал, что любимая жена царя будет сражаться.
Нефтис не задержалась в караване с остальным обозом, куда определили весь царский гарем, слуг, рабов, где тащили походный скарб мулы и верблюды. Она промчалась в голову колонны и взобравшись на пригорок уже оттуда обозревала проходившие мимо нее войска. Впереди, вооруженный как катафракт15, одетый вместе с конем в железные доспехи, ехал ее муж и повелитель Вологез. Его квадратная борода издалека похожая на бронзовую пластину, прикрывающую шею, торчала выдаваясь вперед из-за гордо вскинутой головы. Заметив Нефтис, Вологез поднял железную руку и помахал ей.
За царем следовал Хосров, одетый в легкие кожаные доспехи. Его лицо стало холодным и непроницаемым, он явно был недоволен отстранением от командования и винил во всем жену Вологеза. Поэтому он даже не повернул голову в ее сторону, сделав вид, что не заметил женщину среди осенней желтизны травы и низкорослых деревьев начинающейся араратской долины.
За ними двигались на конях несколько сотен всадников из личной царской охраны и многочисленные отряды легких лучников. Они были самым смертоносным оружием парфян, которому римляне долгое время не могли ничего противопоставить. Лучники двигались быстро, стреляли метко, отступая, они заманивали врага вглубь территории, а затем переворачивались в седле на ходу и расстреливали преследующих римлян в упор. Так некогда десять тысяч лучников победили сорок тысяч легионеров Красса. Именно отсюда у римлян появилось выражение «парфянская стрела», когда они говорили о чьем-то коварстве.
Нефтис видела, как неторопливо ехали закованные в броню, неповоротливые катафракты. Их было меньше, чем легких лучников и задача сводилась только к одному: подобно тарану пробить брешь в стене противника, а дальше в дело вступали те же лучники и пешие воины. За тяжелыми всадниками шли бойцы, выполнявшие вспомогательную роль. Здесь были албаны из горной Албании, гирканцы и воины из Согдианы. От греков из Бактрийского царства давно пришлось отказаться, поскольку в одном из сражений с римлянами гоплиты перешли на их сторону.
Над дорогой поднимались клубы пыли, достигавшие, казалось, самих облаков, зависших над белоснежной вершиной горы Арарат. После дальнего перехода люди и животные устали, но общий настрой, и Нефтис это заметила, был воинственным: воинам не терпелось устремиться в бой, опрокинуть и разгромить противника. Конечно, сколько можно прозябать в глиняных убогих домах без войны, трофеев и рабов? Сколько можно терпеть проклятую бедность? Мужчина рожден, чтобы сражаться! Так они рассуждали и Вологез знал о чаяниях своего войска.
Столица армян Артаксата, как называли ее греки, по преданиям была основана знаменитым карфагенским полководцем Ганнибалом. Он подсказал царю Арташату удобное место у подножья горы Арарат на берегу Аракса, он же спланировал крепость и улицы города. Артаксата была хорошо укреплена, имея одну из самых длинных крепостных стен в Азии16, но в этом же состояла и ее ахиллесова пята: чтобы защитить стены требовалось огромное количество солдат.
Цветущая долина притягивала к себе караваны купцов, одиноких путников и разбойников, город стал центром торговли, быстро развиваясь и благоденствуя. Именно поэтому Вологез решил нанести по нему удар, захватив большие богатства, унизив поражением римлян, давно отвыкших воевать и изнеженных от безделья.
Вскоре передовые отряды достигли подступов городских стен. Хосров подъехал к царю.
– Повелитель, – сказал он, – разреши, мы пойдем на штурм этих стен. Я привезу голову Сохемоса на серебряном подносе.
– А почему не на золотом? – насмешливо поинтересовалась сидящая на коне Нефтис. Ее конь вплотную приблизился к коню Вологезом так, что колено Нефтис сквозь ткань касалось колена мужа.
Хосров с неприязнью посмотрел в ее миндалевидные глаза, напоминавшие ему свернутых клубком ядовитых песчаных гадюк. Помедлив, он произнес угрюмо:
– Ервандид не достоин зваться царем, он всего лишь презренный римский слуга. Будь по-другому, имей он царскую диадему, возложенную на его голову нашим царем царей, я бы бросил его голову на золотой поднос. Конечно, только в случае предательства великой Парфии.
Нефтис наклонилась к уху мужа.
– Поручи ему штурм Артаксата, – тихо проговорила она. – Если погибнет, то для тебя исчезнет всякая угроза и Парфия почтит героя. Если победит, то лавровый венок ты наденешь поверх этой диадемы, – она коснулась украшения на голове Вологеза. – И никто не осмелиться утверждать, что победа не твоя. А Хосрова отправишь на родину, пусть доживает там свои дни.