Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат
Шрифт:
Вчера, когда начался дождь, знаменующий собой конец августа и приход осенних дней, он вышел из сенатской курии на Форум, но не зашагал дальше, а остался под крышей, чтобы струи воды не намочили одежду. Казалось, что идущий стеной дождь поглотил все пространство впереди: от Курии до амфитеатра Флавиев. Капли срывались с небес, окутывали густой пеленой храмы, статуи, дорогу к арке императора Тита, размывали и стирали их, как стирает время картины ушедшей жизни.
Марк отделился от охраны, от сопровождающих секретарей, протянул руку, подставив ладонь под дождь. Окружение почтительно молчало, не зная, что нужно цезарю. Может, он в это время думает об укреплении берегов Тибра от наводнения. Однако у Марка Антонина в памяти
Ему вспомнился мягкий, благоухающий сосновый воздух, волнами спускающийся с холмов, сладостный запах цветов, высаженных вдоль дорог, у портиков и каменных зданий. Он вспомнил храм Сераписа, его полумрак, показавшийся Марку особенно успокаивающим после яркого отсвета зеленоватых вод, заполнявших пруд, расположенный рядом. Солнечные лучи падали прямо в него и весело играли там с большими рыбинами под ободряющие улыбки кариатид. Водоем был назван Адрианом Канопой в честь селения в Египте. Именно там, неподалеку, утонул его любовник Антиной.
Вспомнился Марку и таинственный полумрак храма, посвященного самому Антиною. Какая же надпись там была? Она шла цоколю статуи неровной вязью, и он тогда провел по ней пальцами. «Будь бессмертен как Ра!» – значили буквы. Так Адриан желал своему Антиною вечной жизни, ведь сам-то он потом превратился в бога.
Мысли о бессмертии, помнится, вызвали у Марка ответные размышления, касающиеся отношений правителя и его подданных. Он думал о том, как остаться в людской памяти, не запятнав себя бесчестием, как не отдалиться от людей, когда его величие будет отлито в бронзе. Именно после посещения виллы Адриана, он полюбил высказывание Платона, часто повторяя: «До тех пор, пока правители не станут философами, или философы не станут правителями никогда не возникнет идеальное государство».
Как же давно это было и так недавно.
Рука стала совсем мокрой, но он не убрал ее. Приятно чувствовать успокаивающую дождевую влагу. Его отец Антонин рассказывал, что и император Адриан перед смертью в Байях приказал вынести его к морю, чтобы коснуться прохладны волн, подготовить себя к встрече с богами. Может быть сейчас, дождевые струи тоже связывают его, Марка, с богами? Он прислушивается к себе, но не улавливает посторонние голоса. Только тихий шелест дождя…
Принесли мальчиков. Они лежат на тонкой подстилке такие маленькие и крохотные, что казались новорожденными щенками, шевелящимися в поисках сосков матери. «Они похожи на Ромула и Рема. А Фаустина их волчица». Такое странное сравнение приходит на ум Марку, сравнение, в котором один из братьев убивает другого. Так гласит история. Но нет, не соглашается Марк, он не будет проводить подобную аналогию.
Мальчики пищат пронзительными тонкими голосами. Все смотрят на него и ждут. Он намеренно не поднимает глаз, чтобы не столкнуться взглядом с Фаустиной. Именно с ней, а не с Луцием, ведь тому все равно. Фаустина переживает, и Марк это чувствует. Ее напряжение косвенно подтверждает сомнение, поселившееся в его сердце. Насчет гладиатора он не уверен, а вот в отношении Луция его подозрения, вероятно, небеспочвенны.
Что если один из сыновей его, а второй Луция? Такое, наверное, бывает по воле богов, если два разных мужчины возлежат с одной женщиной. Да, сомнения, сомнения… Куда от них денешься? Они растут и ширятся, как волна на море, охватывающая корабль, чтобы бросить его в пучину ненависти. Пауза неприлично затягивается. Гости, будто почуяв неладное, замирают в ожидании. Всякий шум затихает, так что слышно, как в отдаленном зале дворца музыканты наигрывают веселую восточную мелодию.
«Всем весело, а мне грустно, – думает Марк, не отрывая взгляда от близнецов. Но тут его пронизывает новая мысль: – Им же холодно!»
Пол мраморный, мозаичный, хорошо охлаждает в жаркую погоду, для чего и положен во всем дворце. «Им холодно, они замерзнут». Эта мысль перебивает всякие другие, заглушет сомнения сердца и стойкое подозрение в неверности жены, потому Марк наклоняется, быстро поднимает мальчиков. Он крепко прижимает их к груди, целует в маленькие лбы, в тугие щечки и улыбается улыбкой счастливого отца. Это его сыновья, его дети! Это его кровь! И он не позволит усомниться в этом никому, а прежде всего самому себе… Пусть же звучит веселая музыка, изгоняя из души тихую грусть. Пусть этот день будет днем великой радости для всех.
Через восемь дней первого близнеца, появившегося на свет, назвали в честь почившего недавно отца Фаустины Титом Аврелием Фульвием Антонином. А второму, как дань уважения семейству Цейониев в лице Луция Вера, дали имя Луция Аврелия Коммода. Так настояла Фаустина.
Нашествие
В начале сентября Рим залило дождями. Они шли, не переставая, затопив океаном воды улицы, парки, инсулы и виллы. Особенно досталось Форуму и Марсову полю, находящимся на месте бывших болот в низинах, где вода затопила их полностью. Подножья памятников почти не виднелись из-под мутной грязной воды, а храмы залило до верхних ступеней. Кое-где вода пробралась внутрь, мешая жрецам совершать обряды и жертвоприношения. Небо темнело, хмурилось, грозно сдвигая серо-сизые брови облаков, неотступно нависало над городом, как кредитор, требующий возврата долгов от жителей и от дуумвиров. Но римляне, как и Марк с Луцием, ничего не должны сердитым богам. Это было нашествие воды похожее на наступление вражеской армии, которая без боя захватила город.
Сенатор Сизенна Рутилиан, как прочие знатные люди Рима, был приглашен на церемонию признания отцовства Марком Аврелием Антонином, для чего ему пришлось покинуть поместье в Кампании. Там он наслаждался жизнь с молодой женой, дочерью знаменитого Александра – жреца культа Гликона. К оракулам, озвученным Александром, прислушивался сам покойный император Антонин и цезарь Марк, несмотря на свой скептицизм, тоже считался с ними.
Наверное, поэтому Рутилиану досталось одно из самых почетных мест – вблизи кресла сидевшей Фаустины. Как и все он был радостно оживлен предстоящим празднеством, как и все ждал, когда руки императора коснуться маленьких сыновей, поднимут их, поднесут к груди. Признаться, некая заминка Марка удивила его, как и остальных присутствующих, ведь он не знал ее причину. Об этом ведала только Фаустина, но она молчала.
У сенатора имелось еще несколько неотложных дел в Риме, связанных с посещением близких родственников, которые, несомненно, обиделись бы, если бы он их проигнорировал. Еще он хотел найти адвоката и поговорить о завещании, как-никак, а он, Рутилиан, уже не молод, годы берут свое и скоро может настать то время, когда под язык ему положат медный асс13. Однако начавшиеся ливневые дожди застали его врасплох, ведь он взял с собой немного рабов, надеясь решить все дела быстро, и у него не оказалось запасной одежды, на случай непредвиденной задержки.
Сегодня он возвращался от адвоката Гая Африкана, обговорив условия завещания в пользу молодой жены. Рутилиан был доволен собой, его пухлые щеки раздувались от гордости, пальца, унизанные золотыми перстнями, неустанно перебирали складки тоги, что говорило о хорошем расположении духа. Он лежал в носилках на боку, поставив под рукой мелкую серебряную чашу. Из нее он доставал орешки, покрытые медом, и с удовольствием их жевал. Мерно колыхался паланкин, который несли слуги-лектикарии, ровно покачивалось его тучное тело. Неторопливое движение и погода на улице действовали усыпляюще, и Рутилиан почувствовал, как веки сами собой опускаются, словно к ним подвесили медные гири, которыми пользуются торговцы на Бычьем рынке.