Солотчинский призрак
Шрифт:
– И вправду, что-то я забыл, – всплеснул руками Зазнаев, но потом добавил:
– У Ли волосы как смоль черные, а тут более светлые. У кого в доме светлые волосы?
– Да практически у всех женщин. Отпадает только сама мадам Сабанеева, у нее голова седая вся и, пожалуй, Агафья, у нее волосы темные и частично тоже седые. А так в доме есть еще Настя, у нее волосы светлые, и три горничные: Люся, Наташа и Маня. Они тоже светленькие, кто чуток потемнее, кто посветлее. Но по одному волоску трудно определить, кто именно из них обронил нашу находку.
– Значит, еще одна загадка. Та же Наташа утверждает, что наш подозреваемый к себе никого из женщин не приводил. Значит, это кто-то из домашних представительниц прекрасного пола волосок оставил. А вчера что произошло?
– Старуха призрака видела. Ну, если бы это она одна так утверждала, так я бы мог подумать, что она просто того, – молодой человек выразительно покрутил пальцем у виска. – Но это говорит и ее горничная.
– Да, только одна видела архиерея, а другая простого монаха, но плохо реально им обеим, – кивнул головой Иван.
– Ага, я видел, обе словно белены объелись, только Сабанеева в кресле сидит и ноет, а Люся вокруг нее хлопочет.
– Я с трудом убедил мадам отпустить девушку отдохнуть. Вообще, я тебе не завидую, тут, похоже, такой гадюшник.
– Просто первосортный. Все всё время ругаются, а старуха от этого только распаляется. У меня такое ощущение, что это для нее что-то вроде цирка: стравила людей и получает удовольствие, наблюдая, как они грызутся. Мне только ребенка жалко. Этого мальчика. Остальные вольны из дома уехать, а ему деваться некуда.
Друзья еще немного обсудили быт и нравы дома Сабанеевых.
– Я послал целый ряд запросов про них всех, постараюсь собрать как можно более полную информацию, – сказал Зазнаев, а потом спросил:
– Ты сам-то про вчерашнее происшествие что думаешь? Может, получилось собрать какую-нибудь информацию?
Петр рассказал, что вчера узнал, как осматривал переднюю и видел след от лаптя.
– А ты никакого запаха не почувствовал?
– Какого-либо особого – нет.
– А не особого? Старуха твердит, что чувствовала запах варенья, девушка – что вроде пахло куличом на Пасху.
– Ты знаешь, у меня тоже ощущение возникло, что вроде рядом как будто варенье варили или компот. И это при том, что вчера ничего сладкого просто не успели приготовить, барыне стало плохо, и все кинулись к ней. Кухарка, которая тоже призрака видела, говорила, что вроде как булочками сдобными пахло, причем она видела призрака в лесу, где булочки вряд ли могли быть.
Пора было заканчивать, иначе можно было привлечь ненужное внимание. Договорились, что Зазнаев пришлет связного: каждый день к усадьбе будет подходить человек под видом странствующего плотника, который ходит по домам и предлагает свои услуги.
– Если есть какая-то информация – передай через него записку, – оставил последнее указание Зазнаев и направился к воротам. Ему надо было спешить. Жара. Процессы разложения идут ускоренными темпами, а надо еще уговорить полицейского врача сделать вскрытие и опять просить Рукавишникова проверить материалы на пробу Марша. Полицейского врача просьба сделать вскрытие трупа собаки особо не удивила, он служил долго, много повидал на своем веку и привык уже ничему не удивляться. Рукавишников немного побурчал для приличия:
– У меня такое ощущение, что я состою на службе у Вас в окружном суде. Ну кому придет в голову травить собаку?
Однако он направился в лабораторию и через некоторое время вышел из нее с озадаченным лицом. В руках зловеще поблескивала зеркально-серым налетом лабораторная стеклянная трубка.
– Это отравление. Мышьяк. Вот только зачем и кому это нужно? Кому помешал безобидный песик?
– Ну. Во-первых, не песик, а собачка. Во-вторых, у нее был скверный характер, возможно, за это и поплатилась жизнью. А в-третьих, будем разбираться.
Поблагодарив учителя, Зазнаев пошел в суд, к себе в кабинет. Думать. Думать и читать изъятые бумаги.
***
Материала для размышления хватало и Петру Андреевичу. На следующий день после приезда следователя в усадьбу жизнь более-менее вошла в обычное русло. Хозяйке полегчало, Люся тоже оживилась. Железманов даже решился задать ей вопрос, а что стояло на полочке в передней и оставило там след? Однако девушка ничего путного припомнить не могла:
– Ой, это Наташу надо спрашивать. Она там прибирается.
Наташа оказалась рядом, но тоже ничего не могла припомнить:
– Никогда здесь ничего не стояло. Здесь всегда этот цветок стоял, но он и сейчас стоит. Вот эта вазочка тоже была всегда. Еще вот эта статуэтка. А больше ничего не было.
– Может, ты сюда подсвечник ставила?
– Так высоко? Неудобно. Я всегда внизу ставлю, – девушка указала на полку, которая была снизу у зеркала.
– Люся, а когда вы с Марией Михайловной позавчера вошли, здесь ничего не стояло?
– Ой, там разве разглядишь? Не приметила я. Да я окромя этого монаха и не видела ничего, – девушка сильно побледнела.
Железманов понял, что дальнейшие расспросы ничего не дадут. В доме в этот момент нарастала суета: к обеду ждали важного гостя – помещика Авилова, жениха Насти. Посему меню обеда было особенное: солянка, запеченный осетр, различные закуски.
Сам жених представлял собой уже достаточно поношенное создание лет 45-ти, с округлым рыхлым животом и брезгливым выражением лица. Впрочем, гардероб гостя был не намного лучше своего хозяина: вытертые локти рукавов, замызганные лацканы когда-то солидного костюма говорили, что у хозяина если и есть деньги, то тратить их он явно не любит и не умеет.