Соловецкие бойцы
Шрифт:
И сны не допекают.
Может, если наконец впрячься в каторжный труд, сны просто не смогут пробиться через каменную и свинцовую усталость?
– Эй, труднички! Спать ложитесь пораньше! Бог даст, к утру до Архангельска добежим! – крикнул дядя Авдей. – Синицын, где там тебя черти носят! Ложись, завтра наломаешься!
Но подойти к Архангельску удалось не сразу – разгулялась морянка. Трудники, уже с собранными мешками, сидели на палубе, укрывшись рогожами, и от скуки похвалялись – кто в каких городах бывал и живал. В Архангельске не бывал никто, Морозов – тот всю жизнь просидел в Вологде,
– Вам это было удобно, – заметил Родионов. – От Твери до Питера ехать – одно удовольствие. Дилижансом не более двух суток. По чугунке и того меньше.
– Зимой, по накатанной дороге, да дилижансом – да, летом – подольше. А лучше бы кибиткой, – возразил Василий. – Там растянешься, в шубу завернешься и спишь себе всю дорогу. А в дилижансе не лечь, сиди от рассвета до заката, пока доедешь – всю задницу себе отобьешь. По чугунке не ездил пока, не знаю. Диковинное это нововведение, поди знай, что этим паровозом движет. Старики, завидя дым из трубы, крестятся да к приходу антихриста готовятся. Может, им и виднее.
– Через Тверь чугунка вроде бы проходит. А хороший городок Тверь, – сказал Родионов. – Шутка есть: Тверь-городок – Москвы уголок.
– Именно так, – подтвердил Ушаков.
– Бывал я там… Господи, когда же? Двадцать лет назад, поди. Тетка там у меня жила на Горбатке.
– Жива еще тетушка? – осведомился Ушаков.
– Царствие ей небесное. Домишко, думал, мне оставит, а достался другому племяннику. Домишко в два этажа на Горбатке – его и продать можно было бы хорошо.
– Да, можно, – согласился Ушаков. – Что это, уже Архангельск? А что ж не причаливаем? Мимо не проскочим?
– Он на восемь верст вдоль реки растянулся, узкий городок, в длину растет. А в ширину не может – там, за ним, уже тундра, – объяснил Василий Игнатьевич. – От набережной, поперек Троицкого проспекта, идут короткие улочки – и прямо в тундру выводят. Теперь все держитесь близ меня. Митя, Федя, не сметь отставать! Потеряетесь – вас на английское судно заманят, увезут, продадут в Америку. Савелий Григорьевич, смотри за ними! С пристани сразу пойдем к Соловецкому подворью, там странноприимный дом. Отдохнем, помоемся с дороги, я узнаю, кто еще собрался на Соловки. Поедим впрок. На кочах туда плыть почти двое суток, горячего, может, дадут, а может и нет. Хлебом будете пробавляться.
Славников ничего не имел против хлеба – он не просто был готов к лишениям, а даже жаждал лишений.
Трудники сошли на берег. Пристань по сравнению с вологодской показалась им огромной. Василий Игнатьевич отошел в сторону, увидев знакомца, и еще раз приказал всем держаться вместе. Трудники таращились по сторонам, а Митя с Федькой от восторга даже онемели. По Федькиным глазам было ясно: не нужна ему никакая Соловецкая обитель, он тут останется, в матросы наймется! Парнишек привели в изумление стоявшие у причалов колесные пароходы – и Славников показал руками, как огромные колеса загребают воду.
– А что, заморские суда сюда тоже приходят? – спросил Ушаков.
– Как же без них, – отвечал Родионов. – Только по европейским морям и по Атлантическому океану
– Почему? – спросил Савелий Морозов, в котором тоже вдруг проснулось любопытство.
– Их двигает паровая машина. Чтобы она работала, нужно в топку уголь кидать, а в дороге где им разживешься?
– Ишь ты… Так ведь им наплевать, есть ветер, нет ветра, есть буря, нет бури! – воскликнул Ушаков.
– Бури и они, поди, боятся не меньше любой шхуны.
В морском деле трудники ничего не смыслили, и, хотя Ушаков задавал многие вопросы, разговор как-то угас.
Женщины стояли в сторонке, ждали, пока их позовут. Арина и Катюша пересмеивались, Лукерья и странница Федуловна явно были испуганы – столько народа, столько шума!
Подошел Василий Игнатьевич.
– Ну что, рабы божьи, опомнились? Идем!
На Соловецком подворье был выстроен двухэтажный странноприимный дом, такой величины, что мог вместить под тысячу человек. Женщин приняла одна из смотрительниц, увела. Мужчинам предоставили довольно большое помещение. Там стояли скамьи и топчаны, покрытые тюфяками, смотритель выдал одеяла и подушки. Поскольку на барке жили довольно тесно, тут разошлись по углам, чтобы расстояние между спящими получилось побольше. Потом мужчины пошли в баню, вернулись распаренные и довольные, Василий Игнатьевич заплатил служителю, и тот принес самовар с кружками, сходил за баранками, а чай и сахар у них были свои.
– Я пойду доложусь здешнему начальству, – сказал Василий. – Вы пока отдыхайте, в город без меня не выходите.
Когда он вернулся, Савелий Григорьевич спал, Гриша разговаривал с Митькой о лубочных романах, которых парнишка прочитал не менее полусотни, Федька лепил из хлебного мякиша нечто непотребное, Славников старательно читал молитвослов, а Родионова и Ушакова не было.
Василий спросил, куда они подевались.
– Вышли куда-то, – отвечал Гриша.
– Вдвоем вышли?
– Я не знаю, не заметил.
– Андрей Ильич?
– Я молитвослов читал, – хмуро сказал Славников. – Плохо у меня в голове все это укладывается, отвлекаюсь. А надо бы заучить.
– Они вышли разом? Или поочередно?
– Сперва пошел Ушаков… Позвольте! – Славников вскочил. – Я же еще хотел спросить его, куда он потащил свой узелок! И тогда Родионов вскочил и пошел следом…
– Отродясь у меня таких бешеных трудников не бывало. Нужно их отыскать. Я сговорился – поплывем с соловецкими иноками, а они уже условились с поморами, что возят на кочах, когда погода будет благоприятна, за ними пришлют человека. Что, коли прямо сейчас пришлют, а эти два бездельника где-то носятся? Их надо найти! Идем!
Василий стал тормошить Савелия Григорьевича, тот бурчал и огрызался.
– Оставьте его, я с вами пойду, – сказал Славников. – И мальчиков возьмем. Митя, Федя, собирайтесь.
– И я! – воскликнул Гриша, вдруг обидевшись, что его не берут на поиски.
– Вас бы потом не пришлось искать…
Но Гришу все же взяли с собой.
– Митя, беги, дружок, к бабьим комнатам, позови Катюшу, – попросил Василий. – Она тоже пригодится. Скажи – пойдет с нами на пристань искать подлеца Ушакова.