Сон в красном тереме. Том 1
Шрифт:
Цзы-цзюань прекрасно понимала ее состояние и мягко упрекала:
– Вы вели себя с Бао-юем немного легкомысленно, барышня. Это можно было бы простить тому, кто не знает его характера. Неужели вы не помните, что он уже несколько раз скандалил из-за этой яшмы?
– Тьфу! – разозлилась Дай-юй. – Тебя, наверное, кто-то подослал отчитывать меня! В чем же мое легкомыслие?
– Почему вы ни с того ни с сего изрезали шнурок с бахромой? – продолжала Цзы-цзюань. – Разве это не доказывает, что Бао-юй виноват лишь частично, а вы почти полностью? Он всегда прекрасно к вам относится, и все ссоры и размолвки происходят лишь потому, что вы всякий раз капризничаете и стремитесь неправильно истолковать любое его слово.
Дай-юй хотела было возразить, но в этот момент раздался стук в ворота. Цзы-цзюань прислушалась и с улыбкой сказала:
– Так может стучать только Бао-юй. Несомненно, это он пришел просить прощения.
– Не открывай! – крикнула Дай-юй.
– Вот и опять вы, барышня, не правы, – заметила Цзы-цзюань. – День сегодня жаркий, солнце так и припекает, и ему может стать дурно. Неужели вы допустите?
С этими словами она вышла из дома и отперла ворота. Это действительно оказался Бао-юй. Приглашая его войти, Цзы-цзюань говорила:
– А я-то была уверена, что вы больше никогда не приблизитесь к нашему дому! Кто бы мог подумать, что вы явитесь так неожиданно!
– Вы всегда способны из пустяка делать целое событие! – улыбнулся Бао-юй. – Почему это я вдруг без всякой причины перестану приходить? Даже если я умру, моя душа по сто раз в день будет являться сюда! Как сестрица, поправилась?
– Телом поправилась, а душой нет, – ответила Цзы-цзюань. – Все еще сердится.
– Понимаю, – кивнул Бао-юй. – И зачем только ей сердиться!
Он вошел в комнату. Дай-юй лежала на кровати и плакала.
Надо сказать, что всего лишь мгновение назад Дай-юй не думала плакать, но при появлении Бао-юя у нее вдруг снова стало тяжело на душе, и она не заметила, как из глаз ее полились слезы.
– Как ты себя чувствуешь, сестрица? Выздоровела? – с улыбкой спросил Бао-юй, приблизившись к кровати.
Дай-юй стала утирать слезы. Бао-юй осторожно присел на краешек кровати:
– Я знаю, что ты на меня сердишься, но я все же пришел к тебе, чтобы не давать никому повода думать, будто мы поссорились. Ведь если б они пришли нас мирить, разве им не показалось бы, что мы ведем себя как совершенно чужие, посторонние друг другу люди? Если хочешь, лучше бей, ругай меня, делай со мной что угодно, но только не будь ко мне равнодушной!
За этой тирадой последовали возгласы: «милая сестрица», «дорогая сестрица».
Сначала Дай-юй решила не обращать на Бао-юя внимания и ничего не отвечать ему, но, когда она услышала слова «не давать никому повода думать, будто мы поссорились» и «ведем себя как совершенно чужие, посторонние друг другу люди», она вдруг почувствовала, что она для Бао-юя дороже всех девушек на свете, и снова заплакала.
– Не нужно утешать меня! Больше я не посмею дружить с вами, второй господин, – промолвила она. – Можете считать, что я уехала отсюда!
– Куда же ты можешь уехать? – с улыбкой спросил Бао-юй.
– Домой.
– И я с тобой, – заявил Бао-юй.
– А если я умру?
– Тогда я стану монахом.
При этих словах Дай-юй опустила голову и произнесла:
– А я-то думала, что ты скажешь, будто тоже захочешь умереть! Ну зачем ты болтаешь глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и младших. Сколько же жизней тебе нужно иметь, чтобы становиться монахом после смерти каждой из них? Нет, я всем расскажу, что ты говоришь.
Бао-юй понял, что сказал лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от смущения и опустил голову. Хорошо, что в комнате никого не было и никто не слышал их разговора!
Возмущенная Дай-юй бросила взгляд на Бао-юя. Больше она ничего не могла произнести. Потом, заметив, что Бао-юй весь побагровел, она с силой ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:
– Эх ты! Такой…
Но тут же снова вздохнула и принялась утирать платком слезы.
Когда Бао-юй шел сюда, душа его была переполнена чувствами, которые он хотел открыть Дай-юй, но сейчас он сказал не то, что следовало, и очень об этом сожалел. А когда Дай-юй ткнула его пальцем в лоб, вздохнула и заплакала, он тоже расстроился и сам невольно заплакал. Ему захотелось вытереть слезы, но оказалось, что он забыл захватить с собой платок, и ему пришлось утираться рукавом.
Дай-юй, хотя и плакала, но все же одним глазком искоса следила за Бао-юем; заметив, что он вытирает слезы рукавом своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, прижимая рукой платочек к глазам, другой рукой схватила лежавшую на подушке шелковую косынку и бросила на грудь Бао-юю. Затем снова закрыла лицо и принялась всхлипывать.
Бао-юй быстро подхватил косынку, вытер слезы и, придвинувшись поближе к Дай-юй, взял ее за руку:
– Не плачь, твои слезы разрывают мое сердце! Лучше вставай и пойдем к бабушке!
– Не хочу я больше с тобой водиться! – воскликнула Дай-юй, отталкивая его руку. – Ты уже взрослый, а все такой же бесстыжий, даже правил приличия не знаешь!
Не успела она это произнести, как раздался возглас:
– Вот и хорошо!
Вздрогнув от неожиданности, Бао-юй и Дай-юй быстро обернулись и увидели Фын-цзе, которая, входя в комнату, говорила:
– Бабушка страшно расстроена и жалуется на свою судьбу! Она велела мне узнать, не помирились ли вы. Я пыталась уверить ее, что это ни к чему, так как не пройдет и трех дней, как вы помиритесь. Но старая госпожа обругала меня и сказала, что я лентяйка. Тогда пришлось пойти. В самом деле получилось так, как я предсказывала. Ведь причин для ссор у вас нет, три дня вы живете дружно, а потом два дня дуетесь друг на друга. Право же, чем взрослее вы становитесь, тем больше впадаете в детство. Почему вы вчера смотрели друг на друга, как дерущиеся петухи, а сегодня снова держитесь за руки и плачете? Ну-ка пошли к бабушке, пусть она успокоится!
С этими словами она схватила Дай-юй за руку и потащила к выходу. Дай-юй на ходу повернула голову и стала звать служанок, но ни одной поблизости не оказалось.
– Зачем они тебе? – спросила ее Фын-цзе. – Я сама о тебе позабочусь.
Они продолжали путь, а Бао-юй плелся следом. Вскоре они вышли из сада и добрались до дома матушки Цзя. Фын-цзе вошла в комнату и, обращаясь к матушке Цзя, промолвила:
– Я же говорила, что о них незачем беспокоиться – сами помирятся. Но вы непременно захотели, чтобы я пошла их мирить. Когда я вошла к ним, вижу, они уже просят друг у друга прощения и держатся за руки, да так крепко, что не разнимешь. Оторвать их друг от друга было так же трудно, как вырвать голубя из когтей ястреба. Мне даже не пришлось уговаривать их помириться.