Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2

Мартьянова Людмила Михайловна

1926

Григ

Тяжелой поступью подходят гномы.Всё ближе. Здесь. Вот затихает топВ причудливых узорах дальних тропЛесов в горах, куда мечты влекомы.Студеные в фиордах водоемы.Глядят цветы глазами антилоп.Чьи слезы капают ко мне на лоб?Не знаю чьи, но как они знакомы!Прозрачно капли отбивают дробь.В них серебристо-радостная скорбь.А капли прядают и замерзают.Сверкает в ледяных сосульках звук.Сосулька сверху падает на

луг.Меж пальцев пастуха певуче тает.

1927

Гумилев 

Путь конкистадора в горах остер.Цветы романтики на дне нависли.И жемчуга на дне – морские мысли —Трехцветились, когда ветрел костер.И путешественник, войдя в шатер,В стихах свои писания описьмилУж как Европа Африку ни высмей,Столп огненный – души ее простор.Кто из поэтов спел бы живописнейТого, кто в жизнь одну десятки жизнейУмел вместить? Любовник, Зверобой,Солдат – все было в рыцарской манере....Он о Земле толкует на Венере,Вооружась подзорною трубой.

1926-1927

Есенин

Он в жизнь вбегал рязанским простаком,Голубоглазым, кудреватым, русым,С задорным носом и веселым вкусом,К усладам жизни солнышком влеком.Но вскоре бунт швырнул свой грязный комВ сиянье глаз. Отравленный укусомЗмей мятежа, злословил над Исусом,Сдружиться постарался с кабаком...В кругу разбойников и проституток,Томясь от богохульных прибауток,Он понял, что кабак ему поган...И богу вновь раскрыл, раскаясь, сениНеистовой души своей Есенин,Благочестивый русский хулиган...

1925

Жеромский

Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.Людские души напоил полынью.Он постоянно радость вел к уныньюИ, утвердив отчаянье, был прав.Безгрешных всех преследует удав.Мы видим в небе синеву пустынью.Земля разделена с небесной синьюПреградами невидимых застав.О, как же жить, как жить на этом свете,Когда невинные – душою дети —Обречены скитаться в нищете!И нет надежд. И быть надежд не можетЗдесь, на земле, где смертных ужас гложет, —Нам говорил Жеромский о тщете.

1926

Зощенко

– Так вот как вы лопочете? Ага! —Подумал он незлобливо-лукаво.И улыбнулась думе этой слава,И вздор потек, теряя берега.Заныла чепуховая пурга,—Завыражался гражданин шершаво,И вся косноязычная державаВонзилась в слух, как в рыбу – острога.Неизлечимо-глупый и ничтожный,Возможный обыватель невозможный,Ты жалок и в нелепости смешон!Болтливый, вездесущий и повсюдный,Слоняешься в толпе ты многолюдной,Где все мужья своих достойны жен.

1927

Вячеслав Иванов

По кормчим звездам плыл суровый бригНа поиски

угаснувшей Эллады.Во тьму вперял безжизненные взглядыСидевший у руля немой старик.Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,Ни стрекотанье ветреной цикады,Ничто не принесло ему услады:В своей мечте он навсегда поник.В безумье тщетном обрести былое,Умершее, в живущем видя злое,Препятствовавшее венчать венцомЕму объявшие его химеры,Бросая морю перлы в дар без меры,Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

1926

Георгий Иванов

Во дни военно-школьничьих погонУже он был двуликим и двуличным:Большим льстецом и другом невеличным,Коварный паж и верный эпигон.Что значит бессердечному законЛюбви, пшютам несвойственный столичным,Кому в душе казался неприличнымВоспетый класса третьего вагон.А если так – все ясно остальное.Перо же, на котором вдосталь гноя,Обмокнуто не в собственную кровь.Он жаждет чувств чужих, как рыбарь – клева;Он выглядит «вполне под Гумилева»,Что попадает в глаз, минуя бровь...

1926. Valaste

Инбер

Влюбилась как-то Роза в Соловья:Не в птицу роза – девушка в портного,И вот в давно обычном что-то ново,Какая-то остринка в нем своя...Мы в некотором роде кумовья:Крестили вместе мальчика льняного —Его зовут Капризом. В нем родного —Для вас достаточно, сказал бы я.В писательнице четко сочеталисьЛегчайший юмор, вдумчивый анализ,Кокетливость, печаль и острый ум.И грация вплелась в талант игриво.Вот женщина, в которой сердце живоИ опьяняет вкрадчиво, как «мумм».

1927

Кольцов

Его устами русский пел народ,Что в разудалости веселой пляса,Век горести для радостного часаПозабывая, шутит и поет.От непосильных изнурен работ,Чахоточный, от всей души пел прасол,И эту песнь подхватывала масса,Себя в ней слушая из рода в род.В его лице – черты родного края.Он оттого ушел не умирая,Что, может быть, и не было егоКак личности: страна в нем совместилаВсе, чем дышала, все, о чем грустила,Неумертвимая, как божество.

1926

Кузмин

В утонченных до плоскости стихах —Как бы хроническая инфлуэнца.В лице все очертанья вырожденца.Страсть к отрокам взлелеяна в мечтах.Запутавшись в эстетности сетях,Не без удач выкидывал коленца,А у него была душа младенца,Что в глиняных зачахла голубках.Он жалобен, он жалостлив и жалок.Но отчего от всех его фиалокИ пошлых роз волнует аромат?Не оттого ль, что у него, позера,Грустят глаза – осенние озера, —Что он, – и блудный, – все же божий брат?..