Сонька. Продолжение легенды

Мережко Виктор Иванович

— Надеюсь, своим отсутствием я хоть в какой-то степени облегчила вашу жизнь? — двусмысленно произнесла Табба.

— Наоборот! — воскликнул Гаврила Емельянвич. — Вокруг вас как раз больше всего интриг и скандала!

— Может, мне не следовало сюда возвращаться?

— Перестаньте, детка! — Директор открыл ящик стола, вынул оттуда длинную сафьяновую коробочку с дорогим браслетом, подошел к артистке, двумя ладонями вручил ей. — Примите и никогда больше не говорите глупостей. Вы — жемчужина, бриллиант моего театра! Все прочее пусть вас не касается. Только вы

и я!.. Вы меня понимаете?

— Постараюсь понять, — ответила Табба, рассматривая подарок.

— Да уж извольте. — Гаврила Емельянович приник к ее руке. — Никогда. Слышите, никогда я не предам вас.

— Надеюсь, — усмехнулась девушка.

Неожиданно директор о чем-то вспомнил, взял со стола изысканный конверт с золотыми вензелями, передал ей.

— Сама Матильда Кшесинская поздравляет вас с возвращением на сцену.

Табба вскрыла конверт, прочитала. «Поздравляю, восторгаюсь, люблю». И витиеватая подпись знаменитой балерины.

Артистка поцеловала записку, прошептала:

— Благодарю.

Спектакль уже закончился, а публика все вызывала любимицу на поклоны, забрасывала сцену цветами, оглушала криками «браво». Катенька за кулисами едва успевала принимать цветочные корзины, букеты, передавала их молодым статистам, чтобы те относили все это добро в гримерную комнату.

Наконец Табба вышла на последний поклон и, благодарно кланяясь участникам спектакля, направилась к себе.

Прислуга заспешила следом.

В гримерке прима закрыла поплотнее дверь, обратилась к Катеньке с горящим взглядом:

— Как?

— Восхитительно, барыня!.. Выше всех похвал! Такого успеха еще не было!

— Значит, надо почаще резать вены, — дурно пошутила Табба.

— Не приведи вас господи!.. Просто публика от вас без ума.

— Никто меня не спрашивал?

— Вы имеете в виду?..

— Да.

— Нет. Никого не видела. Вот разве что велели передать записку.

— Кто?

— Некий господин.

— Что сказал?

— Просто попросили передать.

Табба вскрыла конверт, увидела довольно крупные, старательно выведенные литеры: «ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ВАС ЖДУТ В КАРЕТЕ НАПРОТИВ ВХОДА В ТЕАТР».

Прима взглянула на конверт, пожала в недоумении плечами.

— Что? — встревожилась Катенька.

— Ничего не поняла. Кто прислал?

— Некий господин.

— От Марка?

— Не знаю. Просто передали конверт и ушли.

В это время раздался сильный стук в дверь, тут же она распахнулась, и в гримерку ввалилась целая толпа возбужденных людей — Гаврила Емельянович, граф Петр Кудеяров, следователь Гришин и еще какие-то визитеры с цветами и подарками.

— Солнышко вы наше дивное! — закричал директор. — Счастье негасимое!.. Вы видели этот успех?!. Вы наблюдали эти глаза в зале? Вы почувствовали любовь?.. Вы поняли свое величие?! — Взмахнул рукой и стал скандировать: — Бра-во!.. Бра-во!.. Бра-во!

Пришедшие поддержали его, и под конец комната содрогнулась от громких, дружных аплодисментов.

Карета, о которой говорилось в записке,

действительно ждала приму недалеко от входа в театр. Табба, набросив на голову капюшон, оставила в вестибюле Катеньку, быстро пересекла театральную площадь; дверца кареты перед ней предупредительно открылась, и она нырнула внутрь.

Увидев незнакомого господина, артистка в испуге отшатнулась.

— Вы кто?

Это был вор Артур — элегантный, при галстуке, в шляпе. Он приподнял шляпу, галантно склонил голову.

— Простите, госпожа Бессмертная, вы меня не знаете, но дело, по которому я вас потревожил, крайне безотлагательно.

— Я полагала, что встречу другого господина.

— Прошу еще раз меня простить… Но речь идет о вашей маменьке.

— Маменьке?

— Да, о мадам Софье Блювштейн. Я ее товарищ.

— И что желает «товарищ» моей маменьки? — язвительно поинтересовалась прима.

— Всего лишь постараться увидеть ее и передать слова беспокойства о ней. Пусть поменьше прогуливается по людным местам, потому как и возраст уже не тот да и народ больно разбойный.

— И вы ради этого посмели потревожить меня?

— Если решите все-таки откликнуться на нашу просьбу, то вас примут и внимательно выслушают в доме покойного князя Брянского на Фонтанке.

— Вы полагаете, Сонька Золотая Ручка там бывает?

— Нам это неизвестно. Но там бывают госпожа и ее дочь, прибывшие недавно из Франции. Этого вполне достаточно.

— Быдло! — бросила Табба и решительно покинула карету.

…Прима уже готовилась ко сну, промокнула тонкой тканью лицо после кремовой маски, сняла с пальцев тяжелые украшения, включила свет на ночном столике и тут решила все-таки позвонить.

Нашла в сумочке визитку следователя Гришина, взяла телефонную трубку, набрала номер.

— Господин следователь?.. Это артистка Бессмертная, простите за поздний звонок. Ничего страшного не случилось, просто хочу получить ваш совет. Ко мне сегодня обратились «товарищи» моей матери и попросили передать ей некоторый совет. Какой совет?.. Чтоб меньше гуляла по людным местам и была крайне осторожна… Нет, мать я вряд ли смогу увидеть, а вот отправиться в дом покойного князя Брянского мне было рекомендовано. Сказали, меня там примут… Полагаете, я должна согласиться на их просьбу? Но мне это совершенно ни к чему!.. Хорошо… Хорошо, я подумаю. — Табба в раздражении положила трубку, с размаху упала на широкую постель и стала смотреть широко открытыми глазами на освещенный кругами потолок.

Сонька, облаченная к выходу из дома в красивое длинное платье, перехватила в зале спешащую к большому зеркалу нарядно и торжественно одетую Анастасию, едва ли насильно оттащила в сторонку.

— Мы опаздываем, мадам! — попыталась освободиться та.

— Два слова.

— Потом. У нас нет времени!

— Слушай внимательно, — тихо произнесла воровка, прижав княжну к колонне. — Тебе известно, что черный бриллиант не был нами украден и что он остался в доме?

— Я не поняла. — Девочка удивленно смотрела на воровку.