Сорок монет
Шрифт:
— Одним нам не выстоять против войска шаха, — сказал он тихо. — Придется сниматься и уходить. А куда уйдешь? Вдали от родных мест лучше не будет.
— Так что ты предлагаешь? — спросил нетерпеливый Човдур.
— Если мы хотим жить на своей земле, не вставая на колени перед шахом, надо просить помощи у иомудов, — решился Махтумкули высказать заветное.
Старики заволновались.
— Э, что-то ты не по той тропе пошел, — сказал сердито Селим-Махтум. — Гоклен никогда не будет просить помощи у иомуда.
— А почему? — как можно мягче возразил
— Надо искать помощи в Афганистане, — упрямо стоял на своем Селим-Махтум, — а не кланяться иомудам.
— Завести дружбу с афганцами тоже нужно, — согласился Махтумкули. — Но прежде всего необходимо добиться объединения туркменских племен. В этом наша сила.
Селим-Махтум насупился, засопел сердито.
Неприлично спорить со стариками, и Давлетмамед сказал:
— Ладно сынок, мы тут посоветуемся, а вы идите с Човдуром, отдыхайте.
Друзья вышли из кибитки.
Поселок жил своей обычной жизнью. Дымили там-дыры, в пыли играли оборванные ребятишки, женщины шли с кувшинами к Атреку, с окраины доносился стук молотка по наковальне.
— Знаешь, Човдур, — сказал вдруг Махтумкули, — я собираюсь съездить в Аджархан.
— К урусам? — изумился Човдур.
— Да, к ним. Мне кажется, что в будущем туркмены и русские станут большими друзьями.
— Отцу известно о твоем намерении?
Махтумкули помолчал, потом сказал негромко:
— Ты же знаешь, что я ничего не скрываю от него.
— Но если Ханали… — начал было Човдур, но Махтумкули положил ему руку на плечо.
— А вот это уже зависит от того, как ты умеешь молчать, — сказал он и посмотрел в глаза друга.
«Нет, — решил молла Давлетмамед, — шах не мог от души пригласить Махтумкули в гости. Тут что-то кроется. Надо быть осторожным».
— Разве вы не рады? — угодливо улыбаясь, спросил Шатырбек. — Вашему знаменитому сыну оказана такая честь. Я уверен, что он с радостью посетит дворец шаха, где его ждут с распростертыми объятиями. Вы, конечно, пошлете его?
— Мой сын уже достаточно взрослый человек и сам может решать, ехать ему в гости или нет, — не очень вежливо ответил молла.
— Но вы как отец… — заюлил Шатырбек. — Он будет советоваться с вами и…
— Я скажу ему: «Подумай, сынок, смеем ли мы, ничтожные, отнимать время у самого шаха?»
Кустистые брови Шатырбека удивленно поднялись.
— Но ведь шах его приглашает, молла. Птица Хумай садится на вашу кибитку, не спугните ее.
Давлетмамед улыбнулся.
— Никому еще не доводилось взглянуть на листья туби, бек. Все в руках аллаха.
— Верно, верно говорите, молла, — подхватил Шатырбек. — Воля аллаха в этом почетном приглашении.
«И чего он так старается? — с неприязнью подумал
— Ладно, — примирительно сказал он. — Приедет Махтумкули, поговорим и решим. А пока отдыхайте. Все ли у вас есть, что нужно? Не требуется ли чего?
Шатырбек понял, что пора уходить.
— Благодарю вас, молла, нам ничего не требуется.
— А если вам надо куда-то ехать, — словно бы между прочим сказал Давлетмамед, — то оставьте приглашение, я передам его сыну.
Шатырбек испугался.
— Нет, нет, — торопливо ответил он, — шах приказал мне вручить приглашение в руки самому Махтумкули. А воля шаха для меня священна. Я буду ждать, сколько бы ни потребовалось.
— Дело ваше, — согласился хозяин, — я не могу давать советы посланцу шаха. Ждите. Постель, чай и чурек мы всегда найдем для гостей.
— Благодарю вас, молла. — Шатырбек поклонился и направился к двери.
— Да, бек, — позвал его Давлетмамед, — возьмите свои подарки. Я их не заслужил.
Шатырбек растерялся.
— Но… ваш сын… его стихи… — забормотал он.
— Ну, если Махтумкули примет — его дело. А я не могу. Не обижайтесь, бек.
Шатырбек впихнул халаты в хурджун, подхватил его и стремительно вышел, едва сдерживая гнев.
Какая-то тень мелькнула и скрылась за стогом сена, припасенного для лошадей. Не владея собой, Шатырбек выхватил кривую, сверкнувшую на солнце саблю и бросился к загону. Большой белый пес резко остановился и зарычал, оскалив клыки. Шатырбек отступил, вложил саблю в ножны. Он вдруг с облегчением подумал, что расправа с меченым сарбазом была бы совсем некстати. И без того этот презренный, возомнивший о себе старик относится к нему с подозрением. Ну, ничего, погодите, вы еще вспомните Шатырбека!..
Ночью он плохо спал: то забывался тяжелым сном, то лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам и думая о своей странной судьбе, так и не обеспечившей ему на старости лет спокойную жизнь. Может быть, теперь, наконец, все переменится? Скорей бы вернулся проклятый поэт. Тогда… Но что будет тогда? Бек похолодел от мысли, что Махтумкули наотрез откажется ехать во дворец. Ведь силой его не увезешь. Говорят, именно в этом ауле чуть не убили векила… А вернуться ни с чем — значит навлечь на себя немилость шаха, снова унижаться перед мейханщиками, выпрашивать у них парочку кебаба.
Да и дадут ли теперь? Эти пройдохи всегда узнают новости первыми. Нет, он выполнит приказ шаха, даже если ему придется сражаться с самими дэвами. И хитрости еще хватит у Шатырбека: не таких обводил вокруг пальца.
На рассвете он вышел из кибитки, накинув на плечи халат. С Атрека потянуло прохладой. Шатырбек поежился, осмотрелся.
Аул просыпался. Кое-где уже поднимались к небу столбики синеватого дымка, мелькали красные кетени женщин, готовящих пищу.
Вдруг Шатырбек увидел приближающегося всадника, и сердце его учащенно забилось. Неужели он? Неужели аллах смилостивился и црекратил это томительное ожидание?