Сорок монет
Шрифт:
Всадник подъехал уже так близко, что можно было хорошо разглядеть его. Шатырбек понял, что ошибся. Он знал, что Махтумкули высок, строен, красив. А этот был хилым, болезненным на вид. И если бы не шелковый халат, новенький тельпек да желтые кожаные сапоги, приехавшего можно было бы принять за дервиша, измученного бродячей жизнью. Но когда всадник оказался в пяти шагах, бек увидел его лицо и подумал, что такое, пожалуй, и в толпе оборванцев-дервишей сразу же отличишь — столько было во взгляде надменности и презрения, к окружающим.
«Уж
Мамед соскочил с коня удивительно легко, и бек сразу же заметил это, подумав, что парень еще сможет пригодиться, не такой уж он хилый.
— Простите, — сказал Мамед, улыбаясь, — вы, наверное, и есть уважаемый Шатырбек? Меня зовут Мамед, я сын Ханали-хана. Мы вчера весь день ждали, что вы удостоите нас своим посещением, а с утра отец послал меня пригласить…
— Привяжите коня и заходите, — сухо сказал Шатырбек, знавший, что суровость и даже грубость куда сильнее действует на таких людей, чем вежливость и радушие.
Они сели на кошму. Шатырбек кинул Мамеду подушку, подсунул себе под локоть такую же, устраиваясь поудобнее.
— Насчет чая я распоряжусь позже, — сказал Шатырбек. — А пока поговорим. У меня очень важное дело.
— Я слушаю вас, уважаемый бек. — Мамед даже подался к нему, боясь пропустить хоть слово.
Около кибитки раздались чьи-то шаги. Шатырбек нахмурился, прислушиваясь. Шаги удалялись.
— У меня очень важное дело, — повторил бек и замолчал, испытующе глядя в лицо Мамеда.
— Не откажитесь съездить к нам, — поспешно сказал молодой хан, отводя глаза. — У нас никто не помешает разговору. И кроме того, отец так будет рад…
Шатырбек вспомнил сарбаза со шрамом на щеке и согласился.
До родника Чинарли, где стояли кибитки хана, и в самом деле было недалеко. Миновав небольшое ущелье, всадники выехали на равнину. Залитая утренним солнцем, она была так красива, что даже равнодушный к природе Шатырбек придержал коня. Перед ним тянулись бело-розовые цветущие сады, аккуратные ряды виноградников, а за ними расстилался: ярко-зеленый ковер вешних, еще не выжженных солнцем трав. Поблескивала, отражая голубизну неба, вода арыках. В стороне виднелись кибитки, загоны для скота.
— Это ваши владения? — спросил Шатырбек.
— Пока вы наш гость, они и ваши, мой бек, — поклонился Мамед.
«Есть же удачливые люди», — с внезапной злобной завистью подумал Шатырбек и ударил каблуками коня. Мамед поскакал следом.
Взяв себя в руки, Шатырбек спросил:
— Много у вас работает дайхан?
Мамед замялся:
— Я не знаю… Этим занимается отец. Он говорит: «Пока я еще здоров, отдыхай, сынок. Придет время — хозяйство ляжет на твои плечи».
— И рабы есть у вас?
— Как у всех. Недавно отец купил одного русского. Есть у него такая вещь, ящик со струнами. Называется «гус-ли».
— Раб должен работать, а не играть, — наставительно сказал Шатырбек.
— Конечно, — сразу же согласился Мамед, — лошадь подковать, землю пахать, из дерева мастерить.
— Не убежит?
— Не-ет. Днем за ним смотрят, а к ночи на цепь сажают. Вот тогда он и играет на этой… «гус-ли».
— Раб есть раб, — презрительно сказал Шатырбек и сплюнул.
Помолчав, спросил:
— Разбойники наведываются сюда?
— В прошлом году угнали коней. Чуть не лишились целого табуна. Но отец послал вдогонку джигитов, пообещал хорошо наградить, если отобьют коней.
— Отбили?
— Конечно.
— И сколько же отец заплатил им?
Мамед засмеялся.
— А все они были должны нам, отец учел их труды.
Шатырбек тоже засмеялся, подумав, что не такой уж простак этот Мамед, каким кажется сначала.
Ханали с нетерпением ждал таинственного гостя. Оттолкнув слуг, с несвойственной прытью подскочил он к коню, взял его под уздцы.
— Добро пожаловать, бек! — Приторная лесть сама лилась из него. — Добро пожаловать, дорогой гость! Вы осчастливили нас. Этот день все мы будем вспоминать как… как самый счастливый день в нашей жизни. Наш дом всегда…
Шатырбек соскочил с коня, протянул хозяину свои еще крепкие руки и с горделивым чувством превосходства ощутил в своих ладонях пухлые, безвольные пальцы Ханали.
— Я рад навестить вас, хан, — важно сказал он. — Мне много приходилось слышать о вас, о вашем богатстве.
Хан засуетился еще больше, заплывшие жиром глаза его боязливо забегали.
— О, мой бек, — он повел гостя в дом, — люди часто из зависти очень преувеличивают. То, что у нас здесь, в глуши, считается богатством, в большом городе назовут бедностью. Каждая мера зерна, каждая гроздь винограда достается с таким трудом!
Усы Шатырбека дрогнули, но он погасил усмешку.
— У вас надежная крепость, — сказал он, оглядывая земляные валы и рвы вокруг строений. — Если шах соизволит сдержать свое слово и подарит мне крепость, я не желал бы иной, чем… такая.
Ханали понял, почему запнулся гость, и, чувствуя, как холодеет в груди, сказал с запинкой:
— Великий шах всегда добр к своим верным слугам. Он никогда не оттолкнет обидой того, кто…
Шатырбек нагнулся к хану, мягко, почти нежно, обнял его и сказал понимающе:
— Конечно, вы очень нужный шаху человек, вас не обойдет милость повелителя.
У Ханали отлегло от сердца.
Осматривая крепость, они очутились у домика, сложенного из серого камня. Ханали толкнул дверь, с поклоном пригласил гостя внутрь. Шатырбек был поражен. Иомудские ковры, шелковые подушки, сверкающая позолотой посуда в углу — все было необычайно чистым, свежим, словно люди заходили сюда только для того, чтобы поддерживать чистоту и порядок.