Сорок монет
Шрифт:
Заметив недоуменный взгляд поэта, он поспешил представиться. Махтумкули сидел в седле, и спешившемуся беку приходилось смотреть на него снизу вверх. В другом случае он бы не потерпел такого неуважения к себе, но тут приходилось мириться.
— Ваша громкая слава, поэт, пошла далеко от берегов Атрека. Люди восхищаются вашими стихами. Да что люди — сам шах захотел познакомиться с вами, видеть вас гостем во дворце. Вот, собственноручная подпись…
Шатырбек протянул приглашение.
Махтумкули взял его, не спеша прочитал, задумался.
Шатырбек настороженно
Улыбка не сходила с лица Шатырбека.
— Шах поручил мне проводить вас во дворец, — сказал он, тяготясь затянувшимся молчанием. — Он выделил самых смелых, самых верных своих сарбазов, чтобы охранять вас в пути.
Махтумкули усмехнулся:
— Охранять? Разве я арестован?
Шатырбек приложил руки к груди, словно ужаснувшись этой кощунственной мысли.
— Что вы, поэт! Вы меня не так поняли. Речь идет о вашей безопасности. Вы же знаете, что в степи неспокойно.
— Ладно, — сказал Махтумкули. — Едем в аул, там обо всем договоримся.
Шатырбек отступил на шаг.
— Но, Махтумкули, мы и так потеряли много времени, ожидая вас.
— А что, шаху так не терпится обнять непокорного поэта?
Это была уже неприкрытая издевка.
Шатырбек молча, сдерживая гнев, сел на своего коня.
— Ты рсмелился говорить так о шахе, который оказал тебе честь, — наконец проговорил он. — Ты можешь стать главным поэтом при дворце, у тебя будет все — золото, свой гарем, слуги, а ты…
— Простите, бек, но меня ждут неотложные дела, — хмуро сказал Махтумкули, вспомнив о Менгли. — Если хотите, будьте гостем у нас.
Он тронул коня. Набежавший ветер вырвал из его рук листок и понес в степь.
Шатырбек понял, что поэт не принял и уже не примет приглашения. Теперь не нужно было больше притворяться, льстить, унижаться.
— Стой! — наливаясь кровью, крикнул бек. — Ты оскорбил меня, ты оскорбил самого шаха! И ты поплатишься за это, жалкий писака! Взять его!
Сарбазы выхватили свои кривые сабли, загалдели, подбадривая один другого, сгрудились вокруг поэта и его спутников.
То, что произошло в следующее мгновение, Махтумкули даже не успел как следует разглядеть. Он только увидел, как один из сарбазов охнул и, показав в страшной усмешке крупные желтые зубы, рухнул под ноги коней.
И тут же раздался отчаянный крик Клычли:
— Бегите, брат! Спасайтесь!
Зазвенела сталь, заржали поднятые на дыбы и столкнувшиеся грудью кони.
Недаром Човдур учил Клычли мастерству сабельного боя, — юноша ловким ударом обезоружил наседавшего на него сарбаза, развернул коня и полоснул клинком по плечу второго всадника, который
— Клычли! — забыв обо всем, крикнул Махтумкули. — Остановись! Они убьют тебя!
Он рванулся к юноше, но сарбазы с Двух сторон крепко держали его, заламывая руки. Тогда Махтум-кули повернул разгневанное лицо к Шатырбеку:
— Эй, бек, прикажи сарбазам оставить его в по-кое! Я поеду с вами.
Шатырбек выдержал его пронзительный, ненавидящий взгляд и усмехнулся.
— Ты в любом случае поедешь с нами. Откажешься — силой заставим. А этого щенка следовало бы проучить. Ну да ладно… Стойте! — крикнул он сарбазам. — Оставьте его! А ты, волчонок, бросай саблю и лук, если хочешь жить…
— Брось, Клычли, — сказал Махтумкули. — Ты же видишь, их слишком много.
Клычли, от которого отступились разгоряченные сарбазы, затравленно огляделся, бросил на землю оружие и вдруг упал лицом на гриву коня. Плечи его затряслись.
Махтумкули, почувствовав, что руки сарбазов отпустили его, подъехал к названому брату, положил ладонь на его крепкую и такую вдруг беспомощную спину, сказал нежно:
Не надо, Клычли. Ты поступил как настоящий мужчина, и оставайся им до конца.
Клычли доднял к нему мокрое лицо, глянул затуманенными глазами:
— Они навсегда увезут тебя, брат. В неволю!
— Ничего, от судьбы не уйдешь. Крепись. Еще не известно, чем все кончится.
К ним подъехал Дурды-бахши.
— Ты молодец, Клычли, — сказал он, пожимая юноше руку. — Подожди, я еще буду петь песни о твоей храбрости. А сейчас Махтумкули прав, надо подчиниться силе.
Тем временем сарбазы перевязали раненых, и Шатырбек скомандовал:
— Вперед! Да побыстрей!
Окруженные сарбазами, пленники ехали молча, думая о своей печальной участи.
Понуро сидел в седле Махтумкули.
Менгли… С каждым шагом коня он становился все дальше и дальше от нее. Надолго ли их разлука? Может быть, навсегда?
Глухо стучат копыта по сухой земле. И уходит, уходит в прошлое Менгли. Теперь она где-то там, по ту сторону вдруг вставшего на их пути водораздела. Судьба развела их дороги. И все-таки Менгли всегда будет с ним — в сердце, в его стихах, в его памяти…
Менгли!..
Молчит огромная, без края, степь. Молчат горы. Молчит далекое небо, — как странно, оно одно и для Менгли, и для этих угрюмых сарбазов, и для шаха…
Только копыта вразнобой: тук-тук-тук…
Оглядываясь, исподлобья рассматривает сарбазов Клычли. Эх, сюда бы Човдура! Вместе они раскидали бы этих вонючих псов, освободили бы Махтумкули, ускакали бы к берегам родного Атрека. Надежный, верный друг Човдур.
Года три назад в эту же пору объезжали они вдвоем посевы пшеницы. Кони шли не спеша. Друзья разговаривали о том о сём, не ведая, что их подстерегают за ближайшим холмом бандиты. С гиканьем выскочили они навстречу, окружили. Човдур выхватил саблю, в мгновение оттеснил Клычли к стене обрыва, прикрыл собой. Разбойников было семеро. Трое из них, рассчитывая на легкую добычу, кинулись на Човдура. Их копья готовы были пригвоздить его к земле.