Сорок монет
Шрифт:
— Я не могу видеть этого… этого…
От волнения Клычли не мог найти подходящего слова.
— Потерпи, Клычли, — сказал Махтумкули. — Иначе ты повредишь нам всем. Ты же не один. Почему же из-за твоей невоздержанности должен страдать Дурды?
Клычли сразу сник. Он подумал о том, что бек может отомстить не ему, а Махтумкули, и дрожь прошла по всему его телу.
— Прости меня, брат, — мрачно сказал он.
Обгоняя сарбазов, Шатырбек позвал того, со шрамом.
— В Сервиле мы остановимся
И сразу же впился глазами в лицо Меченого.
Но сарбаз был спокоен, смотрел почти равнодушно, и бек позавидовал его выдержке.
— Слушаюсь, мой бек.
Меченый отстал, помешкал и вновь поравнялся с беком.
— Не осудите за смелость, — сказал он, поклонившись. — Но, может быть, лучше вам не задерживаться в Сервиле?
Вот он и выдал себя. Бек ликовал.
— Не вмешивайся не в свое дело! — грубо оборвал он сарбаза. — Я уже предупреждал тебя однажды — помни!
— Тогда пошлите во дворец кого-нибудь другого, — сарбаз посмотрел прямо в глаза Шатырбека.
Тот выдержал его взгляд, не моргнув, и сказал презрительно:
— Пошел вон! Я знаю, что делаю.
Он ни с кем не хотел делить славу и деньги, Махтумкули был его добычей. Его одного.
Дождь хлынул, когда они уже были в крепости.
Сарбазы поспешно, втягивая головы в плечи и сутулясь, заводили коней под навес.
Шатырбек ушел в мейхану.
Только пленники продолжали сидеть в седлах посреди двора. Халаты и тельпеки их быстро намокли, вода стекала на угрюмые лица, но все трое оставались неподвижными.
В дверях мейханы встал Шатырбек.
— Эй, — крикнул он, — долго вы будете мокнуть под дождем? Слезайте, заводите лошадей под навес да идите в мейхану!
Пленники не двинулись с места.
Это не понравилось Шатырбеку. Он покрутил пальцем ус, усмехнулся. Подозвав трех сарбазов, распорядился:
— Отведите этих в сарай. Заприте и поставьте охрану.
И скрылся в мейхане.
— Видал? — спросил он повара Гулама, который приник к окну. — Они еще будут ломаться!
Сарбазы втолкнули пленников в сарай, закрыли дверь на засов.
Один из, них остался под небольшим деревянным навесом у двери. Поеживаясь, он с завистью смотрел на окна мейханы, за которыми видны были блаженствующие сарбазы. Вот дверь мейханы распахнулась, на пороге, дожевывая что-то, замер сарбаз со шрамом на щеке, в нерешительности посмотрел на серое небо, сыплющее дождем, и зашагал к конюшне. Навстречу ему конюх уже выводил свежую лошадь.
Меченый вскочил в седло, спросил конюха:
— Как, спокойный?
— Жеребец послушный. — Конюх ласково потрепал коня по лоснящейся шее. — Не беспокойтесь, довезет как надо.
Меченый оглянулся на
Вскоре дождь смыл следы на размокшей земле.
Старый Гулам провел Шатырбека в отдельную комнату, устланную дорогими коврами.
— Располагайтесь, отдыхайте, мой бек, — сказал он, кланяясь. — Надеюсь, вы не поедете в такую погоду, заночуете у нас?
Шатырбек, развязывая платок на поясе, сказал грубо:
— Опять ты, старик, суешь нос не в свое дело. — Платок, а за ним халат полетели в угол. — Готовь угощенье, а остальное я сам буду решать.
— Но если вы решите…
Бек оборвал его:
— О моем решении ты узнаешь в свое время, Гулам. Приготовь фазанов, которых подбили по дороге мои сарбазы, и принеси кувшин багдадского вина. И еще скажи Рейхан-ханум, что я хотел бы навестить ее.
Гулам поклонился, намереваясь уйти, но гость остановил его:
— Постой. Ты видел этих туркмен, которых заперли в сарае? Знаешь их?
Он смотрел на повара пристально и жестко.
— Нет, мой бек, мне не знакомы эти люди.
— Но, говорят, ты жил среди туркмен. Верно?
— Верно. Но это было очень давно. Мальчишки с тех пор стали мужчинами, а джигиты стариками.
— Ладно, иди, — сказал бек.
Гулам осторожно прикрыл за собой дверь, сделал несколько шагов по коридору и остановился, привалившись плечом к стене.
Сердце стучало гулко, неровно. Где только нашел он силы вынести этот разговор?..
Бек захватил Махтумкули и везет куда-то, может быть на муки, на смерть…
Сын Давлетмамеда, ставшего для Гулама братом, в беде, а он должен сгибаться перед его мучителем, угождать ему, выполнять его желания…
Надо что-то делать. Но что?
Гулам медленно побрел по коридору на кухню.
О, как слабы, как непослушны ноги! В сущности, он совсем не стар, даже моложе Шатырбека! А вот поди же — тот скачет на лихом коне по степи, а он едва ходит. Что сделаешь, судьба не баловала его, рано наградила болезнями. Стоит собраться тучам, как начинают ныть суставы. Колени во время ходьбы постреливают, словно сырые ветки в костре.
К нему подошла Хамидэ.
— Что с тобой, отец? — Она заглянула ему в глаза. — Ты нездоров?
Он отстранил ее. Сказал:
— Иди найди Джавата. И ждите меня дома, я скоро приду.
Хамидэ спросила тревожно:
— Тебя опять обидел этот человек?
Гулам вдруг выпрямился.
— Да, — сказал он. — Очень. И не только меня. Иди, дочка.
В мейхане было дымно и шумно. Сарбазы, скинув мокрую, одежду, лежали на кошмах, курили кальян, пили дешевое вино, громко разговаривали.