Сороковник. Книга 3
Шрифт:
Я смотрю на него во все глаза.
— А я ничего и не говорила, — наконец, выдавливаю.
— Ты подумала.
— Понимаю. — Я верчу в пальцах ягоду. Снова его странное чутьё? — Не маленькая. Мы из совершенно разных миров, Мага, я же вижу. Там, откуда ты приехал, своя иерархия, там наверняка признают только своих, из рода, из клана. — У него снова дёргается щека. — Да я же и не прошу ничего. Мало ли что я там подумала… или ты решил, что я подумала.
— Значит, ничего и не было, — спокойно довершает он. — Выпей, Ива. Попробуй, наконец.
Вино изумительно. Тёплое, словно глоток солнца, оно растекается по жилам, согревает кровь. Его вкус настолько богат, что всех оттенков и не перечислишь — язык слишком беден для этого. На виноградно-ягодном фоне проступают, к великому моему изумлению, оттенки шоколада и кофе, а послевкусие, невероятно долгое, дарит тонкий аромат цветущей липы. Никогда не пробовала ничего подобного.
— …Хорошо? — тихо спрашивает Мага.
"Хорошо", — думаю. Он кивает. Режет сыр на совсем уж тонюсенькие ломтики, которые ложатся на язык, как маленькие солоноватые маслянистые рыбки. Мякиш лепёшки с куском шершавой корочки оттеняет фактуру сыра. Делаю ещё глоток, и вдруг в животе и в голове словно взрывается фейерверк. Прикрываю глаза ладонью, но под веками всё ещё пляшут призрачные солнечные зайчики.
— Это бывает, — слышу голос Маги. — Не бойся, сейчас пройдёт. От хорошего вина не пьянеют. — Я слышу звук пододвигаемого кресла. — Пьянеют от того, кто рядом, — шепчут мне на ухо. Он слегка трётся своей щекой о мою щёку. — Ива-а… — Трёхдневная щетина не колючая, а шелковисто-мягкая, но я едва успеваю её почувствовать: мой сосед отстраняется. — Ещё глоток, звезда моя. Он как противоядие, поверь мне.
Мне хочется выпить залпом, но Мага удерживает. Только глоток, не больше.
И вкладывает мне в губы клубнику, что лопается во рту, отдавая сочную плотную мякоть и хрустящие на зубах зёрнышки.
— Не открывай глаза, Ива.
И снова глоток вина.
Нежный кусочек сыра.
Вино.
Хлеб с мелкими зёрнышками кунжута, тоже солоноватый, словно политый слезами.
Глоток солнца.
Ягода… Это какая-то оргия.
Мага пересаживает меня на диванчик, у которого вдруг разыгрывается жуткий склероз, ибо ничем иным объяснить невозможно, почему он больше не скрипит. Мой загадочный спутник просто обнимает меня сзади, прижимая к тёплой груди, уткнувшись подбородком ко мне в плечо. Он дышит мною. Мы смотрим на звёзды.
— … Хорошо? — спрашивает.
— Хорошо.
Когда успел закончиться дождь, и когда очистилось небо — я не заметила. Я дышу тем, кто рядом. Мы смотрим на звёзды. И ветер, дабы пламя свечей не мешало нам, тактично гасит
ГЛАВА 15
Довольно часто за всё наше повторное знакомство я в мыслях называла его «суженым», иногда с иронией, иногда — с досадой, но мне даже в голову не приходило, что, возможно… так оно и есть? До сих пор не могу припомнить того, самого главного, что между нами произошло. Но ведь оно было. Было! И наверняка красиво, изысканно, если даже простое любование на звёзды Мага сумел обставить столь романтично, что я до сих пор завидую самой себе тогдашней. Я не тороплюсь окончательно просыпаться, хотя уже могу. В голове полнейшая сумятица, в мыслях разброд и шатания, и встать сейчас — значит, невольно принять на себя хлопоты очередного дня с его насущными проблемами, что-то решать, определяться, а я не хочу! У меня на губах до сих пор терпкая горчинка вина и сладость спелой ягоды. Словно и не было этих пятнадцати лет. Вот открою глаза — и я в маленькой спальне коттеджа на берегу моря, на узкой кровати у стены, обшитой светлыми ясеневыми панелями. Ещё немного я полюбуюсь на облака, бегущие высоко за мансардным окном и пойду готовить Маге завтрак. Он почему-то очень любил, когда я готовила специально для него, а меня тогда это удивляло: для кого ещё в семье стряпать, как не для своих? Мне и в голову не приходило, что утренняя трапеза может быть сотворена совершенно чужими руками, ведь невозможно представить ту же донну Мирабель, жарящую яичницу с помидорами или, раскрасневшуюся от жара духовки, вынимающую противень с булочками. Теперь-то я это понимаю. А тогда — удивлялась молча, просто старалась сделать ему приятное, раз человеку нравится. Как и для Васюты старалась… Со стоном хватаюсь за голову. Недаром иногда какую-то проблему иносказательно кличут «головной болью», так оно и есть… Мага и Васюта. Некромант и Воин. Один — отец моих детей… ах, да, и второй тоже. Один решил из-за меня пойти против семьи, если придётся… да? С чего я взяла? Что-то такое было в наших разговорах, не могу припомнить, хоть тресни, но, очевидно, на всё нужно время… Другой взвалил на себя мою миссию. Опасную. Может, смертельную. Кто знает, с учётом взрывного характера моего суженого — ну, вот, опять я его так назвала! — и тяжёлого нрава привычного к подчинению дона, чем бы мог обернуться конфликт отца и сына, сильнейшего и просто сильного некромантов. Невольно я припоминаю, как страшно было в Михелевой гостинице проходить мимо двери, подёрнутой чёрной дымкой, за которой бушевали невидимые глазу стихии, когда Маге вздумалось высказать претензии по поводу возможного папочкиного сватовства ко мне. Не ровён час, не выдержала бы защита, ведь дверь уже прогибалась, гостиницу по камушку разметало бы… А Васюта… Худо мне без него пришлось бы, без поддержки, без надёжной опоры, а такое добро не забывается. Может, он на Змея и напоролся оттого, что стремился от меня беду отвести и, как и полагается в этом мире, получил всё, что хотел… Оба мне дороги. И скажи мне сейчас: определись, в конце концов! — я не буду знать, что ответить. Какое-то время сижу в полной прострации, теребя край одеяла. Затем, наконец, обращаю внимание на то, что пристроена в уютном окружении подушек, словно в гнёздышке. Постель рядом не смята, похоже, я тут давно одна: меня уложили поудобнее и оставили сладко досыпать, чтобы не мешалась и не путалась под ногами. Сутки сна получены от сэра Наставника, да ещё наряд вне очереди от Симеона. Только, кажется, не срослось что-то у шустрого старца. Проведи я тут двое суток — и мне положено было бы прочухаться не раньше вечера, а сейчас день в разгаре, вон как светло… В большие окна, не стеснённые занавесями и портьерами, льёт солнечный свет, не оставляя ни кусочка тени. Приторно-сладко пахнут увядающие розы в кувшине, поставленном прямо на пол рядом с кроватью. Дрогнув, от одного из цветков отщёлкивается лепесток и планирует виражами вниз. Заглядевшись, тянусь его подхватить и с удивлением смотрю на собственную руку. Должно быть, во время сна привыкла к тяжести, поэтому сразу и не ощутила… А ведь не было у меня этого кольца раньше, но почему-то оно мне знакомо. И серебро такое же, как у предыдущего, с благородной чернью, и печатка с гербом, таким же, как на воротах ограды небезызвестного замка, только нынешняя печатка не в пример тяжелее и украшена вкраплениями мелких сапфиров по окоёму герба. Озадаченно провожу пальцем по гранёным синим камушкам… и вздрагиваю, услыхав мягкий голос сэра Майкла. «Иоанна!» — Нервно озираюсь, но вовремя соображаю, что глас звучит не вживую, а у меня в голове и весьма напоминает телепатический сигнал, коими нам с окружающими уже приходилось изредка обмениваться. — «Я зашёл проведать вас перед отъездом, и, откровенно говоря, ваше состояние мне не совсем понравилось. Откуда такая энергопотеря? Дорогая, вы опять экспериментируете? Не увлекайтесь. Вам нужно набирать силы, а не тратить их. Оставляю вам небольшой резерв для восстановления». И добавляет после небольшой паузы: «Если и это кольцо по какой-то причине не снимется — я не буду в претензии». Невольно улыбаюсь в ответ на улыбку прекрасного сэра, которую угадываю в его речи. Конечно, кольцо застревает на суставе. Оно решило, что моё, и слезать не собирается. Ему удобно рядом с обручальным.
Развернув к себе турмалин в массивной золотой оправе, вздрагиваю снова, ибо опять меня застаёт врасплох голосовое послание. Это кто ж придумал использовать кольца вместо автоответчиков? «Ива!» — похоже, Мага сердит. «Не запираю тебя только по одной причине: хочу тебе доверять. Надеюсь, ты не натворишь глупостей, в которые ввязываешься, стоит оставить тебя без присмотра. И послушай… Там, куда мы пойдём, может быть опасно», — добавляет сухо. — «Сделай милость, не уходи к… другому мужчине, к Васюте или к кому ещё, до тех пор, пока не убедишься, что я действительно не вернусь. Если вернусь — мы с тобой этот разговор забудем». Невольно прикладываю руку к сердцу. Опасно? О, да. Не стоит недооценивать выпоротого демиурга. Только, Мага, ежели там, куда идёте, вы с Васютой в одной заварухе окажетесь, то может оказаться, что ждать мне будет некого и уходить не к кому. Нет уж, парни, вы сначала вернитесь. Оба вернитесь. А потом и решать будем. «Дорогая донна», — насмешливо окликает меня ГЛАВА, и я в полнейшей панике кручусь в постели, лихорадочно себя обшаривая. Что ещё на меня навесили, что? «…очень дорогая», — с нескрываемым удовольствием продолжает дон Теймур, как будто подглядывает за моими бесполезными усилиями. — «Не трудитесь искать, это бархотка. Признаюсь, приятно было лично украсить ею вашу беззащитную шейку, пока мой сын этого не видел…» В панике ощупываю на шее полосу плотной бархатной ткани с шелковистой кружевной каймой; в центре, прямо над ярёмной впадиной пальцы натыкаются на гладкий камушек. «Камея, дорогая донна. Небольшой сюрприз. Собирался вручить в несколько иной обстановке, но, увы, обстоятельства против меня. Дражайшая моя невестка, я попросил бы вас быть аккуратнее с энергетикой даже во сне. Детские матрицы весьма чувствительны к изменению энергопотоков в материнском теле, поэтому я и счёл нужным создать для вас этот небольшой аккумулятор. При вашей-то склонности к авантюрам вам может не хватить запаса в кольцах. Однако от всей души надеюсь, что мой подарок пригодится вам только в качестве украшения, право же, он прекрасно подчёркивает белизну вашей кожи». И тут я даже ёжусь, потому что весьма отчётливо чувствую, как чья-то невидимая рука… чья-то? Даже не сомневаюсь, чья!.. деликатно скользит вдоль бархатной ленты, расправляя тонкое кружево. «Ваша охрана дежурит на выходе», — добавляет ГЛАВА неожиданно сухо. Интонация меняется, как бывает, когда кто-то застаёт человека врасплох и нужно спешно сменить тему разговора. «Однако я попросил бы вас сохранять благоразумие и не покидать этот дом до нашего возвращения. А вернёмся мы непременно, дорогая…» — Донна, — вслух завершаю. Что ж, это вполне в духе главы — навесить на меня… ошейник. Чтобы не сбежала. Я невольно хмурюсь. Интересно, а вздумается мне прогуляться — он сработает как удавка? Прямо-таки не хочется рисковать, но если это так — получится весьма некрасиво со стороны… дорогого дона. Впрочем, не буду себя накручивать раньше времени. Пока надо бы встать, осмотреться. Перекусить… нет, покушать основательно, потому что жрать хочется — терпежу никакого. Решительно откидываю одеяло. Да я ещё и в пижаме! Ну, Мага, совсем распустился с моим одомашниванием, где же он её раздобыл? Ах, да, я ж сама её недавно прикупила и старательно на полочку в гардеробной выложила, а супруг, значит, досмотр покупок не поленился устроить, вот и обнаружил. И использовал по назначению. Супруг… Как-то это словечко у тебя легко проскочило, попрекает внутренний голос. Привыкаешь? Васюту потихоньку забываем? С глаз долой — из сердца вон? Молчи, отвечаю расстроено. Бреду в ванную комнату, на ходу подворачивая рукава пижамы. Сам знаешь — ничуть не «вон», разве такое забывается… Да что же мне, разорваться между ними? Один — в мой Сороковник ушёл… Ты повторяешься, перебивает голос. Молчи, я сказала. Другой меня от Рахимыча выручал, огневиков в капусту рубил. И ведь замуж позвал ещё до этого, всё чин по чину, не придерёшься, себя ломал, чтобы его упрекнуть не в чем было. Каждый, что мог, то для меня и сделал. А я? Что я могу им предложить в ответ? Да и стою ли того, чтобы ради меня так загонялись? Не бог весть королевишна какая-то. Спохватившись, понимаю, что давно уже сижу на краю ванны, болтая ногой и рассматривая струю воды, журчащую из сияющего медного крана. Поспешно умывшись, закрываю воду и тянусь за полотенцем. И вижу на подзеркальной полочке изумительной красоты гребень, и как бы не черепаховый! Небольшой, изящный, украшенный ажурной резьбой и янтарём. Удержаться, чтобы не схватить столь изысканную вещичку, невозможно. И тут же слышу смешок Николаса. «Попалась, родственница?» — Да что они все, сговорились мне послания оставлять? Это уже четвёртое! — «Не ругайся, душа моя, надо же было тебе что-то оставить на память. Цацек я не люблю, ты знаешь, да их на тебе уже, как на ёлке, вешать некуда…» — Тебе-то что от меня надо? — ворчу, смягчившись. Вот уж на кого невозможно сердиться! — Тоже скажешь, чтоб из дому носу никуда не казала?
«Говорю быстро. Уже пора на выход. Ива», — и у родственника моего тон также меняется, как у предыдущих ораторов, становится деловитым. «Не слушай никого. Тебе нужно сделать очень важный выбор. Так вот, думай над ним сейчас, решай сейчас, если тебе для этого что-то нужно сделать — делай, потому что скоро у тебя не будет времени». Он говорит быстро, чётко, и я невольно подбираюсь, внимая. — «Независимо от того, найдём мы кого-то в предполагаемом портале, отец намерен не оставаться здесь более. Сразу же по возвращении мы уезжаем в Эль Торрес, потому что церемонию бракосочетания дорогой наш родитель решительно настроен провести в родовом гнезде. Я его, конечно, понимаю, но, Ива, оттуда ты уже никуда не денешься. У тебя последние несколько дней абсолютной и безнаказанной свободы, делай с ними, что хочешь. И помни: кого бы ты не выбрала — ты навсегда моя родственница, и, случись что — я рядом. Всё. Будь умницей. Гребешок носи, это… это не цацка, просто подарок. Целую в щёчку». Я медленно протираю полотенцем запотевшее зеркало. Чуть оттягиваю пальцем бархотку, показавшуюся вдруг тесноватой. Ну… спасибо, родственник. Спасибо, Никушка. Несколько дней. Одна. Свободна. Да, ты прав, тянуть нельзя. Но почему-то, как часто бывает, мне хочется нырнуть подо что-то, вроде уютного лисьего покрывала, укутаться с головой, отгородиться от мира — и, может, всё само собой решится? Да, есть такое трусливое желаньице. Однако приходится сбросить с себя воображаемое прикрытие и подумать, во что переодеться… Спасибо, Ян, умничка, принёс мои драгоценные вещички, средь которых — пара джинсов, подарок от Лоры, и костюм для верховой езды, полученный от сэра Майкла. И тебе спасибо, Ник — или Мага? — тому, кто заботливо пристроил эту сумку прямо на входе в гардеробную, чтобы я непременно на неё налетела, но не прошла мимо. Повинуясь секундному порыву, я прижимаю к лицу ворох одежды, да так и замираю, вдыхая запах чистоты и лаванды. Что бы я делала в этом мире без друзей! Страшно представить, что было бы, окажись я одна-одинёшенька в чужом мире. А началось-то всё с Галы, Магиной подруги… И тут я задумываюсь. А началось-то всё, собственно, совсем с другого человека. Именно он встретил меня в этом мире первым, в какой-то мере ободрил своим присутствием, дал наставление, — вернее, точную наводку на Галин дом. Только сейчас понимаю, что получила от дяди Жоры самый наипервейший инструктаж для попаданца. Божечка, да что же я такой тормоз, что очевидные вещи понимаю с таким опозданием? Ведь практически ещё ни один человек не повстречался мне просто так, от любого я получала или помощь, или сведения, как в настоящем квесте. И всё ушами хлопаю… Дядя Жора, ты кто? И так ли уж прост, несмотря не бомжеватую наружность? И кого бы мне о тебе расспросить? Найду кого. А пока — нечего рассиживать. Сколь в пределах видимости нет очень дорогого дона, могу себе позволить
Задумавшись, я и не замечаю, как ополовиниваю буханку на вкуснейшие бутерброды с маслом, сыром и мёдом. Чтобы столько в меня вошло раньше — да ни за что! А главное, я даже не чувствую, что объелась или хватанула лишнего, еда проскакивает в неограниченном количестве, как в чёрную дыру, а не в желудок. С удивлением поглядев на буханку, я всё же прячу её в буфет, и, не удержавшись, набиваю карманы сушёными яблоками. О, да, мне хорошо знакомо состояние хронического голода, присущее, как говорят, многим беременным, когда через четверть часа после сытного обеда кажется, что не ела дня три, не меньше. На тот случай и нужен запас. И уже перед самым уходом быстро возвращаюсь наверх и прихватываю подарок Ника. Просто из принципа. Если уж с ошей… с подарком Главы смирилась, то презент от дорогого моему сердцу родственника тем более надо прихватить. Да и ветрено может быть на улице, а волосы у меня уже заметно отрасли, мешаются, когда путаются, а гребень — это и расчёска, и заколка…А всё-таки перед выходом из дома бархотка малость сдавила шею, мне не показалось, всего на миг, будто предупреждающе. Да знаю, знаю, дорогой дон. Только вот незадача: слишком вы далеко в сей момент. Вот и занимайтесь своими делами. Не отвлекайтесь. Каковы мои планы? Хочу пойти к Васюте. Пусть его нет, пусть в доме пусто — Ян ведь тоже уехал, но мне только бы коснуться стен, что помнят хозяина, перил, отполированных его ручищами, будку Хорса погладить. Слишком часто в последнее время я думаю о Маге и редко — о другом мужчине, тоже мне небезразличном, а если уж предстоит разбираться с собственными любовями, то будет справедливо — дать шанс обоим. И пусть сейчас со мной нет рядом ни одного, однако на них работают воспоминания. Их-то я и хочу уравновесить. Ветрено и в самом деле… Плотнее запахиваю куртку. Бреду, бездумно поглядывая по сторонам. И с каждым шагом, приближающим меня к кварталу русичей, становится не по себе. А ну как воевода не только мне свои претензии высказал, но и перед своими сородичами успел пораспинаться? Вроде бы и не болтун, но был он вчера сильно не в адеквате, и это ещё мягко сказано, мог в досаде и наболтать неизвестно что. Ох, как он меня тогда… «Быстро ты Васюту забыла. И уже к Тёмному подлегла…» Меня накрывает запоздалая обида. Эх, Ипатий… Не ожидала. Может, и впрямь тебя Игрок обработал или выудил затаённые мысли? И думал ты: кто её знает, эту пришлую Ванессу, бабья хитрость известна… Уж не окрутила ли она
Васюту так, чтобы он сам вместо неё миссию вызвался пройти? Все мы на ласку податливы, мог и богатырь купиться, не понять, что его используют… Да и в самом деле, с чего я решила, что всем должна нравиться? Всегда найдутся те, кто расценит твои поступки иначе, перевернёт всё с ног на голову. Вот, как Ипатий. Надумал, завёл себя, распалился — может, и не без посторонней помощи, по себе знаю, как Игрок прессинговать умеет — а тут и Обережница перед глазами замаячила. На ловца, как говорится, и зверь бежит… Выхватываю из кармана гребешок, как меч, и сердито скалываю волосы на затылке. Хватит! Улочки почти пусты, свисают с подоконников и балконов поникшие цветочные гирлянды, ветер гоняет по мостовой осыпающиеся лепестки. Город отдыхает после вчерашнего праздника. И в тишине хорошо слышны торопливые шаги, догоняющие меня. На какой-то момент мне кажется, что мир дрогнул и заискрился, но это всего лишь чуть заметная спираль защиты. Стражи не дремлют. — Госпожа Ванесса! — окликает смутно знакомый голос, и я оборачиваюсь. Рорик, ну конечно! Запыхался малость, словно целый квартал за мной мчался. Выглядит-то он значительно лучше прежнего, хоть и в том же линялом балахоне, но куда-то и сутулость исчезла, и затравленности во взоре больше нет. С виду и не поймёшь, что маг: простой долговязый парнишка, рыжий, зеленоглазый и, в общем, симпатичный. Но до сих пор бестолковый. Не знаю, чему успел научить его за столь короткое время Симеон, но только мою защиту молодой обережник в упор не видит, и, со всей дури напоровшись на защитный виток, ойкает и отлетает в сторону, чуть не упустив из рук знаменитый дедовский посох. — Дитя дитём, — говорю. — Ты что, не видишь, куда прёшь? Да не трогайте его, — добавляю просительно куда-то в сторону, ибо и сама не знаю, к кому обращаться, — это свой. Рорик пристыжено потирает переносицу. Умудрился, стараясь сохранить равновесие, долбануть себя посохом по носу. — Так ведь, — он вдруг запинается, — госпожа Ива, торопился я. Догнать хотел. Должок ведь за мной, ножичек-то у меня так и остался! И уже лезет в котомку, дурачок. — Да ты что! — шиплю, перехватывая его за локоть. — Сдурел? Тут, понимаешь ли, охрана вовсю бдит, а ты за ножом полез! Ведь сперва прихлопнут, а потом только разбираться начнут! Растерявшись, он вытаскивает из наплечной сумки пустую руку.
— Так как же… Я ж вернуть хочу, госпожа Ива, ножичек-то непростой, вам ещё пригодится! Был бы он с вами, может, и обошлось бы тогда… Он тушуется и опускает голову. — Пойдём, проводишь меня немного, — предлагаю. — По дороге что-нибудь придумаем. Да и не хочется мне, честно говоря, одной в квартал русичей соваться, мне с тобой как-то спокойней будет. Есть там один тип… — Уже нет, — Рорик закидывает котомку на плечо и преданно заглядывает в глаза. Вот как? Он знает про вчерашний инцидент? — Воеводу Акара у себя в Ордене оставила, велела передать, что три дня они его понаблюдают, чтобы уж точно знать, что лишних сущностей больше нет. А зачем мы туда идём, госпожа Ива? К Васюте? Так он не объявлялся вроде бы… И охотно пристраивается по правую руку от меня. Вот, значит, как. Всю мою подноготную знает. Симеон просветил, больше некому. — А Наставник твой сейчас где? — спрашиваю вроде бы равнодушно. — На Совете? Тогда ты почему не с ним? — Отпросился, — словно школьник, докладывает Рорик. — Ножичек-то до сих пор у меня, нехорошо чужое держать, да ещё с такой навеской. Я ж всё равно права голоса не имею, просто для обучения там сижу, ума-разума набираться, вот и выпросил денёк — вас разыскать. — И неудержимо краснеет. — Виноват я перед вами, — выпаливает неожиданно, — всё не могу себе простить… Я в недоумении приостанавливаюсь. — … что бросил вас тогда на площади. Не надо было улетать, глядишь, не украли бы вас… Не удержавшись, хмыкаю. — Да ладно тебе — говорю великодушно. — Хотела бы я знать, как бы ты дону… Ящеру не повиновался бы, когда он тебя с собой пригласил. Ты серьёзно? Перестань, Рорик. Скажи лучше… — Я задумываюсь. Терпеть не могу, когда начинают мямлить и выклянчивать прощение за несуществующую вину. — Каково оно — лететь на драконе? Обережник внезапно зеленеет, почти под цвет глаз. Судорожно сглатывает. — Тошнит здорово. После уже, когда гарпии налетели — ни о чём не думал, тут лишь бы не свалиться да под клюв не подставиться. Потом привык. Только снижаться страшно, так и кажется, вот-вот расшибёшься вместе с этой образи… ой, простите, госпожа Ива, не хотел я так его обозвать… — Верю, не хотел, — дипломатично замечаю. — Только за языком впредь следи, когда я рядом. Я ж теперь птица важная, без сопровождающих не хожу, а им может не понравиться, как ты их большого босcа называешь. Да не крути головой, не увидишь никого. Я их второй день подряд пытаюсь вычислить, и всё никак. — О-о! — уважительно тянет Рорик. — Глаза отводят, что ли? Вот это уровень… А и впрямь, Мага ведь упоминал о подобном. Это благодаря заклинанию для отвода глаз его никто в упор не замечал, когда он, вылитый Ван Хельсинг на охоте, расхаживал в моём мире. А уж у парней из охраны маскировка наверняка уровнем выше, всё-таки профессионалы. Сбившись с мысли, я внезапно вспоминаю Магу в длинном чёрном кожаном плаще с серебряными пряжками, в широкополой мягкой шляпе, в высоких сапогах со шпорами… серебряными конечно. Да что я о сапогах, сам некромант — вот кого лишний раз хочется вспомнить в этом живописном костюме, что удивительно ему к лицу. И ведь был в те минуты мой суженый хорош необыкновенно, только сейчас я начинаю осознавать, почему на него так западали девочки-манекенщицы из салона, почему сдержанно ревновал Лору Аркадий, почему млели при общении с кузеном сестрички Кэррол, хоть и замужние дамы, но враз терявшие при нём полагающуюся статусу солидность. Отчего-то я до сих пор не замечала, насколько он красив — этакой сдержанной, мужской и в то же время картинной красотой, похожий и на молодого Лепса, и на Хью Джекмана, легендарного Росомаху. Где были мои глаза? И я ещё колебалась, принимать мне его предложение или нет в то время, как любая из салонных девиц с радостью меня придушила бы, лишь бы завладеть вожделенным обручальным кольцом? Вань, робко напоминает внутренний голос, нечестно же! Ты ж сама за равные условия ратуешь, а, получается, думаешь только об одном из двоих… Всё-всё, поспешно оправдываюсь я. Прекращаю. Значит, Симеон на Совете. Предупредит наших, не предупредит? Какие-то у них счёты с Главой, что-то, видимо, не поделили в своё время, ишь, как он выразился: ещё один должок за Ящером будет. Предупредит, точно, лишний долг на старого врага навесить не откажется. И портал местный в степь наладит, дабы группа не тратила времени на конный переход, да ещё, поди, сам присоединится. Квартал русичей, обычно и без того спокойный, на этот раз поражает особой тишиной. Подворья, как и улицы, пусты, даже местные Полканы и Хорсы не подают голосов при нашем появлении. Ни детей, ни скрипа качелей, ни праздного зудения кумушек, обсуждающих последние сплетни, ни… Жутко. Должны же быть хоть какие-то подвижки во дворах, со смятением думаю, в конце концов, дров наколоть кому-то нужно, кур выгнать от соседей, а то вон две хохлатки явно чужой горох поклёвывают, прочая-то стая, в масть, за другим забором, а эти пролазы на стороне промышляют. Непривычно, пусто, чего-то здесь не хватает, вроде бы мелочи, привычной глазу, на которую обычно не обращаешь внимания… Дыма над печными трубами, вот чего. Жилой квартал — а человеческим духом не пахнет. И всё чаще встречаются на заборах, частоколах и плетнях плетёнки из сосновых да еловых ветвей. Как на Рождество… Рождество? Мне становится до жгучего румянца стыдно за такую мысль. Потому что в памяти вдруг всплывает картина: низенький автобус, распахнутая задняя двустворчатая дверца, узкие длинные скамьи вдоль стенок — и лапник, лапник, лапник, устилающий пол салона настолько густо, что почти наполовину прикрыты снизу ножки табуреток. Служащие похоронного бюро в униформе, с траурными повязками на рукавах, неспешно заносят и прислоняют к одной из скамей тяжёлую крышку, затем устанавливают на табуретках и гроб. От аккуратных и выверенных действий веет жутью — для них это привычная и хорошо оплачиваемая работа, в то время как я… я — в последний раз вижу отца. Дверцы захлопываются, на затоптанном снегу остаётся несколько выпавших колючих лап. Ель — траурное древо у славян, вдруг вспоминается мне. Смерть отметилась здесь в каждом третьем или четвёртом доме, и я прохожу мимо пахнущих смолой и лесом пышных гирлянд с печалью в сердце. Хорошо, что до нашей цели уже немного, потому, что людская скорбь, витающая в воздухе, давит всё ощутимее. Или это я стала такой чувствительной? И почему их так много, не вернувшихся? Впрочем, из кого дружина-то набиралась, не помнишь, Ваня? Весь квартал — считай, как военный городок, где в каждой квартире, в каждой семье — служилый человек. Потому и процент потерь выше, чем в остальных районах, где мастеровой да торговый люд, обыватели да книжники. Девушка, замершая изваянием возле одной из калиток, даже не шелохнётся при нашем приближении. Я не смею её окликнуть. Строго сдвинутые густые брови, запавшие глаза, обтянутые скулы, губы, сжатые в ниточку — ничто в ней не напоминает прежнюю… — Ольга! — вдруг узнаю. — Оля! Оленька! Ты что….. что здесь делаешь, хочу спросить — и понимаю нелепость вопроса. Она ждёт. Может, с того времени как витязи вернулись, стоит и ждёт. Меня осторожно берут за локоть и отодвигают в сторону. Рорик, неожиданно повзрослевший и посуровевший, приближается к моей знакомой вплотную. Не глядя, сует мне посох. Низкая ограда не мешает ему положить руки Ольге на плечи и заглянуть в глаза. Это нетрудно, они ведь одного роста. Я слежу за ним, затаив дыхание. — Что? — спрашиваю, наконец. — В себя ушла. Не могу дозваться. Не слышит. — Пятый день уж так, — гудит рядом низкий печальный голос.